— О его отце, — произнёс я, с мольбой смотря на Арну. Но она лишь вновь непреклонно постучала ручкой по блокноту.

— Он рассказывал как тот бил его и запирал на ночь в чулане, когда тот плохо себя вёл.

Вновь изогнутая бровь.

— Что значит плохо себя вёл?

— Когда отказывался делать то, что он говорит…

Это становилось невыносимо. От этих вопросов ужасно болела голова. Словно бы кто-то пытался выбраться изнутри, пытаясь вскрыть череп штопором для вина.

— Хватит, — взмолился я, — пожалуйста, хватит.

Но Арну этим было не остановить.

— Что именно говорил отец, Вик?! Что он заставлял делать Карла?!

Я не мог сосредоточиться ни на одной мысли. В голове гулко ухало. Словно бы тысячи рук внезапно начали бить в сотни барабанов. И весь этот гул медленно превращался в одно слово: «Режь! Режь! Режь!».

— Он заставлял…, — слова с трудом вырывались из глотки, -… заставлял его резать животных! Вырезать из них куски мяса, пока те были ещё живы и слушать как они визжат и брыкаются от боли! — я не заметил как перешёл на крик, зажав себе руками уши. Я бил себя кулаками по голове, пытаясь заглушить гул барабанов, продолжающих свой безумный клич лишь усиливающийся с каждым мгновением. Я не мог остановиться и кричал от боли, раздирающей изнутри мой мозг. И не сразу ощутил ее прикосновение и тихий шепчущий голос.

— Тише, Вик, тише. Больше не будет вопросов. Успокойся.

Ее голос медленно, но верно глушил рёв барабанов, нежно обволакивая мое сознание. Я тянулся к ней как провалившийся зимой в озеро, пытаясь ухватиться за скользкую и не прочную поверхность льда.