Туда-то привычно направлялся Гаврила. Сыр он всё-таки купит, плавленный брикетик «Дружбы», чтобы вечерние бутерброды разнообразить. А ещё возьмёт кулёк семечек. Какое же лето без семечек?
Так он размышлял, когда вышел на перекрёсток. Справа череда домиков прервалась, открывая дорогу, что вела за пределы посёлка. Почти у горизонта она задиралась ввысь, как взлётная полоса, чтобы взобраться на своего рода холм — даже не холм, а так, насыпь — и сойти на нет. Там уже никто не строился, только выпасали иногда коз, да и то неохотно: за насыпью начиналось дикое поле, рассеченное оврагом.
Солнце уходило туда, за насыпь. Гаврила посмотрел на дорогу, посмотрел, да и свернул на неё. Хорошо посидеть на холме под закатом, а магазин никуда не денется.
Под ногами проминалась пыль. У левого кеда ослаб шнурок, отчего язык при каждом шаге похлопывал, как собачье ухо. Гаврила не стал останавливаться, чтобы подтянуть его. В подзаборной траве стрекотали сверчки, предвкушая тёплую ночь. Солнце садилось, но мир не казался безжизненным — наоборот, в тишине стала явственной пронизывающая его сила. Сок земли, движение воздуха, озарение неба, песня малых букашек — всему этому она была причиной.
Гаврила не смог бы этого сказать, но сила заключала в себе то «хорошо», за которым он пришёл на холм. Только здесь она царствовала безраздельно, потому что не было никого, чтобы её отвергнуть: отгородиться забором, занавеской, телевизором.