-Мисс Мэри? Добрый день!
Звонок Брэндона вырвал ее из оцепенения – она глядела на свой почти законченный рисунок и едва понимала, что происходит.
-Брэндон?.. – но тут же она спохватилась, отложила кисть и отошла к окну. Прикурила. – Вы… так неожиданно позвонили… О, то есть, я ждала вашего звонка! Я не так выразилась, простите!…
-Не надо так теряться, милая Мэри! – голос Брэндона звучал так успокаивающе мягко, что Мэри выдохнула, и почти пришла в себя. – Я звоню вам, как и обещал, и хочу напроситься в гости. Можно?
-О, ну, конечно же, Брэндон! – искренне обрадовалась Мэри. – Еще бы!!.. А…
И тут же она замялась, постеснявшись задать свой главный вопрос.
-Что? – спросил Брэндон. – Впрочем, не отвечайте сейчас. Я приду к вам сегодня после обеда, и мы поговорим, ладно? Поговорим обо всем, что вас интересует! Я ведь не могу злоупотребить вашим гостеприимством и преследовать лишь собственные интересы! Я понимаю, что и у вас накопилась, наверняка, масса вопросов ко мне. Вы согласны? Будете меня ждать?
-Да… Да, конечно, Брэндон! Я буду очень рада, наконец-то, опять встретиться!
Она смутилась, естественно! Надо быть полной дурой, чтобы не понять, что, увидев ее рисунки, Брэндон видит ее теперь просто насквозь! Но он так добр к ней!.. Даже больше, наверное, чем она могла ожидать, мечтая о встрече с ними когда-то…
Брэндон вошел в номер Мэри, улыбаясь и, даже как-то торжественно протягивая ей букет чудесных белых лилий.
-О, прекрасные цветы! – воскликнула Мэри и, улыбаясь, провела Брэндона в гостиную номера. – Я так рада вас видеть!
-Я надеюсь на это… — казалось, Брэндон взволнован не меньше ее.
-Что? – Мэри почувствовала это, обернулась, ставя цветы в воду.
-Нет, нет… Я хотел сказать…
-Присаживайтесь, прошу вас! – Мэри указала на кресло. – А я пока попрошу принести кофе. Будете?
-Да… конечно… Спасибо!
-Вы… хотите о чем-то поговорить со мной, так? – Мэри села в кресло напротив и прикурила сигарету, явно стараясь снять напряжение хотя бы этим нехитрым действием.
-Да, Мэри… Ничего, что я вот так, запросто?
-Конечно! Мне так только легче.
-Да… Речь пойдет о ваших картинах, о Ричмонде…
Мэри едва сигарету не выронила, но затянулась дымом и опустила глаза.
-О Ричмонде? Он приехал?
-Да, приехал. И думаю, очень скоро вы его увидите, услышите…
-В ваших словах не так много энтузиазма, как мне хотелось бы… — произнесла Мэри.
В дверь номера постучали, и лакей вкатил тележку с кофейником, чашками, сливочником, сахарницей и вазочкой с пирожными и печеньем. Брэндон молчал, но не из-за официанта. Он глядел на Мэри, он ощущал ее настроение, ее волнение и надежду так ясно, что ей даже слов не требовалось, что бы выразить их. И все, что он хотел сказать, идя сюда, все заготовленные слова и фразы при виде этой девушки улетучились в миг. Официант ушел, и Мэри налила кофе по чашкам.
-Сливки? Сахар? – спросила она.
-О, не беспокойтесь, Мэри, я сам! Не стоит…
-Он видел мои картины, и они не понравились ему? Он возмущен? – сходу спросила Мэри, и Брэндон увидел, как едва заметно исказилось ее лицо, как предательски блеснули глаза.
-Возмущен чем?? – не удержался Брэндон. – Чем, Мэри??
-Мои чувства, Брэндон. Не стоит делать вид, что не каждый увидит и поймет все, что я чувствую к вам четверым, к Ричмонду! Вот только не всякому, кого так нарисовали, это понравится!
-Я и не спорю… Хоть и не понимаю, что тут плохого. Но вы рано испугались. Ричмонд здесь, в Лондоне, он готов встретиться с вами… Не хочу ничего скрывать от вас – мы разговаривали с ним еще в тот день нашей с вами встречи в фан-клубе…
-Даже так??.. О, простите, Брэндон! Я невольно!
-Я понимаю. Но он был занят. Действительно, очень занят, и эта встреча с ним откладывалась лишь по причине его занятости, поверьте! Он ведь еще не видел ваших картин.
-Почему? Не смогли уговорить? – вырвалось у нее. – Брэндон, господи! Я…
-Прекратите, Мэри!! – Брэндон схватил ее за руку. – Прекратите без конца извиняться за чувства, которые не в силах сдержать! Это не очень хорошо, особенно, для вас, но я понимаю. Я…Боюсь, что с каждой минутой я понимаю вас все больше и больше. И это… А знаете, это даже радует меня!
-Вот как??
-Да. Вам сейчас непонятно, но я объясню. Чуть позже, ладно?
-Хорошо…
-И не надо думать о Ричмонде настолько плохо, не надо его бояться, хотя, характер его, да, бывает нелегок… Он посмотрит ваши рисунки. Непременно! По крайней мере, он обещал. Я прямо от вас еду к нему с вашей папкой… Я пришел сюда, Мэри, что бы поговорить, как раз, о ваших рисунках. Они… удивительные! Странные, прекрасно выполненные и… непонятные.
-Они непонятны даже мне! – воскликнула Мэри и усмехнулась. – Я не говорю о портретах… Хотя, ни один из них, кроме, пожалуй, самого первого портрета Эдди, не делался с фотографии. Я просто рисовала и все!..
-А я вот и хотел, как раз, поговорить не о портретах… Скажите мне, Мэри, ВСЕ ваши рисунки имеют какое бы то ни было отношение к нам, к нашей группе, к Эдди, Ричмонду? Я так подумал, раз они все лежали в одной папке. Хотя, некоторые из них… Я не вижу связи, и мне бы хотелось понять ее, если она есть.
Мэри вскинула глаза на Брэндона, и он не мог в них не смотреть, чувствуя в ее отчаянном взгляде ответ на свой вопрос. Ответ, который… который так ничего и не прояснит.
-Да, Брэндон, имеют. Хотя, я сама ничего не могу понять. Правда! Все эти натюрморты, пейзажи, скульптуры, кусты за окнами, грузовик…
Она вдруг вскочила, подбежала к окну, где стоял стол, на котором лежали ее последние рисунки, схватила их и почти бросила на колени Брэндона.
-Вот! Вот, посмотрите, Брэндон!! Это то, что я успела нарисовать за эти дни. Немного, но и этого достаточно, что бы…
Мэри осеклась, сообразив вдруг, что не хочет пока рассказывать о своих снах. Даже Брэндону!
А он смотрел на ее рисунки: непонятный натюрморт, на котором красовалось блюдо с виноградом, яблоками, металлическая пепельница, полная окурков, два дешевеньких стаканчика с недопитой жидкостью зеленого цвета и початая бутылка с таким же зеленым напитком. По-видимому, какой-то ликер… И все это на простеньком столе, даже не накрытом скатертью на фоне кафельных стен, наверняка, кухни. За ним следовал портрет младенца в байковом одеяльце, очень милого малыша с большими голубыми глазами. И последним Брэндан увидел изображение молодого человека в простой одежде, высокого, худого, с темными волосами и… пустым рукавом куртки, заправленным в карман, как это делают люди, лишенные руки. На рисунке Мэри он сидел на деревянной скамье возле какой-то будки, похожей на те, в которых сидели обычно сторожа, кассиры или кто-то в этом духе. Правда, очень много лет назад! Нынче таких уже невозможно было встретить… Рядом с мужчиной сидела собака. Большой черно-белый пес, лохматый, беспородный, но, судя по повороту головы, весьма преданный своему хозяину…
-Их… Эти рисунки вы тоже не можете объяснить, Мэри? Совсем?
-Нет… не могу.
Она замялась, чувствуя себя очень скверно от того, что приходится лгать этому замечательному, милому человеку, который пришел к ней с добром, который предложил ей свою дружбу, о коей сотни тысяч людей в этом мире могли бы лишь мечтать… Но ее сны… Так все запутается еще больше. Она не сможет их объяснить. Как впрочем, и рисунки. Но кто тогда объяснит? Кто-то же должен знать, кто этот человек без руки, чей это ребенок? Хотя, ребенок уже был. На руках у Ричмонда. Счастливого молоденького Ричи… Значит, он и должен знать. Значит, все связано с ним! Господи…
-Я вот о чем подумал…- заговорил Брэндон. – Я, хоть человек весьма романтичный, музыкант, но изначально самый настоящий технарь, а значит, логики в моей голове предостаточно! Я подумал, что… раз уж ни я, ни Джим не можем толком ничего понять, это должен знать Ричмонд. Ричмонд, которого вы на одном из рисунков изобразили с ребенком на руках, Ричмонд, чья молоденькая жена… Нет!
-Что «нет»?? – подскочила Мэри. – Говорите же, Брэндон! Я ведь все равно, узнаю!
Он внимательно посмотрел ей в лицо.
-Узнаете?.. Да, вы правы. Если Ричмонд найдет возможным, он сам вам расскажет все, что посчитает нужным о своей жизни…Это не какая-то ужасная тайна, но об этом никогда не упоминалось ни в одном издании, вы не найдете этого в интернете. И если Ричмонд отказался рассказывать об этом всему миру, так и не мне это начинать. Понимаете?.. Все зависит от него, от его желания.
-Которого, скорее всего, не возникнет? – глухо спросила Мэри. – Ведь если он так тщательно скрывал подробности своей жизни от публики, подробности, которые, как я поняла, причиняли ему страдания, то увидев мои рисунки, он только разозлится. Так?
-Может быть, и так…Я не хочу внушать вам сейчас никаких надежд, Мэри – Ричмонд сложный человек. И вот об этом тоже я хотел поговорить…
Брэндон глубоко вздохнул, допил свой кофе и прикурил.
-Господи, как же это тяжело – пытаться сделать что-то в жизни, и не просто в жизни, а в жизни дорогого тебе человека лучше, чем оно есть, и не чувствовать себя слоном в посудной лавке!.. Не обращайте внимания, Мэри, это так, крик… нет, писк моей души…Понимаете, все-таки, основная цель моего прихода к вам – даже не конкретно помощь вам, хотя, я от души готов сделать для вас все, что от меня зависит! Моя цель – мой друг, которого мы… теряем. Да, Мэри! Только не бойтесь, он здоров, цел и невредим. Жизнь Ричмонда Толларка полна дел, событий, радостей и нормальных переживаний, которые не дают ему скучать. У него более, чем достаточно денег, что бы ни в чем не отказывать ни себе, ни своему сыну…
-Так у него есть сын? Правда?
-Но разве вы не знали? Странно, это-то вовсе не секрет…Его зовут Кайл. И он – прекрасный парень… Что, Мэри?? Что с вами?? Плохо?
Она резко побледнела, ухватилась за подлокотники кресла, на котором сидела, пытаясь отдышаться – Брэндон не понял, потому что, не заметил! Просто не увидел под темными мазками краски на рисунке, где был изображен младенец, несколько раз написанное имя «Кайл»… Она не могла понять, откуда оно взялось, просто пришло на ум, и застряло там, как бывает с дурацкими и не очень песенками, которые втемяшиваются в голову и ни за что не выходят оттуда. И пока писалась картина, Мэри все бормотала и бормотала это короткое имя, машинально выводя его карандашом в углу рисунка… Позже акварель легла там темной краской тени, и Мэри почти забыла про это, пока Брэндон не назвал имя сына Ричмонда.
-Нет, нет, Брэндон!.. Все хорошо. Просто закружилась голова…
-Вероятно, от кофе? Или курите много, а вам еще нельзя? – беспокоился тот.
-Может быть… Не важно, сейчас пройдет…Но вы говорили о Ричмонде… о мистере Толларке?
-Называйте его просто Ричмонд, если вам так удобнее! – улыбнулся Брэндон. – Мы – старые дядьки от рока, и наш возраст нисколько не повлиял на то, как мы общаемся с людьми. Никаких особенных церемоний! Мы – рокеры, Мэри, а это на всю жизнь! Тем более, что пятьдесят – это не так уж и много для мужчины, верно? Ну, я надеюсь, это не заставит вас преклоняться перед нами, через слово сыпать «сэр» и считать себя маленькой несмышленой девочкой! Из последних эпитетов к вам подходят лишь первое и последнее, но вы – умная и талантливая девочка, и я чувствую вас совершенно наравне с собой… Что же до Ричмонда…Вы упоминали его характер… вернее, я упоминал… Словом, все стало очень сложно. Я знаю, как вы, как очень многие в мире относятся к нам, к тому, что мы ухитрились все-таки, привнести в этот мир с первыми песнями, в годы нашего восхождения, во времена другого поколения, иных понятий и ценностей. Уверен, вы сейчас кинетесь возражать мне, Мэри, со всей искренностью и пламенем вашей любви к нам, но… все это осталось в прошлом. Ушло куда-то или просто забылось, оказалось затерто новыми течениями в музыке, новыми идеями, совсем другими, наконец, представлениями человеческих отношений, желаний и всего прочего. Вы понимаете, о чем я. Что-то изменилось, мир изменился… Я прекрасно понимаю, Мэри, что вы мне сейчас хотели бы сказать! Что на самом деле мир не меняется, люди не меняются и, в конечном счете, для них всегда останутся дороги одни и те же вещи – любовь, вера в мечту, в красоту, во все самое прекрасное, что есть на этом свете. Только в разное время разные поколения говорят об этом по-разному. Верно?
Мэри молча кивнула, все еще не очень понимая, к чему Брэндон клонит.
-Так вот, вы, Мэри, вашими рисунками, вашим видением нас оказались способны напомнить, как мы говорили, как мы, «Королевский Крест» пели всему миру о том, что дорого нам, о том, что подарила нам эта жизнь. И пели так, наверное, что это казалось для многих настоящим Волшебством. Понимаете? И возможно, если люди увидят ваши картины, если они смогут почувствовать то, что почувствовал, например, я, благодаря вам, мы снова сможем стать для всех живыми, настоящими, способными любить и… уговорить, как кто-то сказал, «… закатное солнце спеть». И мне не надо объяснять вам, насколько это важно для каждого из нас четверых!.. Впрочем, возможно, и не для каждого.
Брэндон вздохнул, налил себе и Мэри еще кофе и сделал пару глотков.
-Беда в Ричмонде. Я уже сказал, что он сейчас, а вернее, уже довольно долгое время, чем дальше, тем больше, какой-то сам не свой. Когда вы познакомитесь с ним, а он вовсе не против этого, как вы пугались, вы увидите совсем другого Ричмонда. Не такого, каким видели его, когда писали его портреты. Видели правильно, таким он и был когда-то! Но что-то с годами изменилось, что-то сломалось, и мне страшно при мысли, что это навсегда. Страшно, что угасает, если не угас совсем тот огонек, который горел в нем, в том белокуром, безудержно обаятельном парнишке, которого мне когда-то представили, как возможного нового ударника для нашей группы. И если огонек этот все же, еще не угас, вы, именно вы, Мэри, должны не дать ему погаснуть. Вы понимаете меня?
Мэри молчала, совершенно обескураженная и не очень понимающая, что вообще происходит. Кое-как собравшись с мыслями, она очень тихо, точно, боясь вызвать гнев Брэндона на свою тупость, спросила:
-Что вы все-таки хотите от меня, Брэндон? Что я должна сказать Толларку, что я такое должна сделать с ним, что бы получилось то, чего вы ждете? Вы же понимаете, что я для него – совершенно посторонний человек. И при этом еще и вломившийся в его личную жизнь со своими догадками о том, что он, возможно, намеренно все эти годы от всех прятал!
Брэндон молчал. Он прекрасно понимал, что как бы ни старался, ему будет очень трудно объяснить этой девчушке то, что он сам не очень понимает. И все же, он постарался ей ответить.
-Жизнь так сложилась, Мэри, что Ричмонд не получил от нее того, что должен был получить просто по определению. Он очень многого добился своими способностями, талантом и многим другим. Он – прекрасный музыкант, настоящий друг и настоящий мужик. А еще – отец хорошего сына. Он знаменит, или был знаменит и это нисколько его не испортило… Все вот говорили об Эдди – классный парень, для которого слава – просто, как игрушка для ребенка – забавляется и все – а еще отличный способ заводить новых и новых друзей. Вероятно, Эдди был слишком ярок, затмевая, все же, нас троих с Ричи и Джимми. Да еще ушел чересчур рано. И поэтому, наверное, мало кто замечал, что мы все такие. Не испортившиеся, не тронутые плесенью, налетом, скверно сопровождающим славу и всеобщую любовь. Впрочем, мы-то с Джимми никогда особенно и не высовывались, не обладали тем особым блеском, искрящимся обаянием, которое было так присуще Эдди и Ричи. Присуще в равной степени! Такие люди светятся, притягивая сердца других, они и принадлежат тем, для кого живут и творят. Так неужели правы те, кто утверждают, что принадлежащим другим не дано Судьбой или Богом быть счастливыми самим? Не дано любить и быть любимыми, а счастье для них лишь одно — обожание толпы. Неужели вы в это верите, Мэри?! Я почему-то не думаю, что это так. Смотрю в ваши глаза, на ваши картины, и просто не могу этого представить! Я не прав?
-Правы. Я не верю в это, хоть и очень боюсь того, что это все-таки так. Эдди ведь говорил, что ему именно счастья и не хватает. Видимо, мало ему оказалось его таланта, который, на самом деле, дар, который надо оправдать. Мало всеобщей любви, славы, денег и возможностей. Любовь, даже если она не одна на протяжении всей жизни, должна, все же, быть между двумя людьми, а не между одним человеком и толпой, в которой и лиц не разглядеть. А деньги, слава, возможности – вещи полезные, даже приятные, но не способные осчастливить. Я так думаю. Еще только процесс самого творчества… Уверена, что в такие моменты, когда у Эдди рождались его песни, его музыка, он был по-настоящему счастлив. Только это так мимолетно, так почти неуловимо!.. Возможно, и с Толларком случилось то же самое. Он слишком много отдавал, что бы успеть что-то получить. А вернее, успеть понять, что получил. И теперь он просто угасает, проживая остаток жизни в воспоминаниях. Такие люди, как он, не могут жить одними воспоминаниями. Вот и все.
-Значит, надо заставить его снова начать жить! И мне почему-то кажется, что у вас это получится.
-У меня?! – вскричала Мэри, интуитивно понимая, что Брэндон имеет в виду, но, совершенно не соображая, почему он себе это вообразил.
-Именно у вас. И только у вас! А у кого еще? Только вы ощущаете его, как никто другой, только вы знаете – и я бессилен понять, КАК – каким он был, какой он на самом деле. Да, мы с Джимми тоже помним. Но мы – его друзья, мужики, в конце концов. Мы не можем осчастливить, как бы сильно нам этого ни хотелось. И мы не можем чувствовать так тонко, так трепетно, как почувствовали вы, Мэри, чем живет его душа. Для меня, вечного и неисправимого романтика, истинное Чудо то, что вы сумели услышать и передать о нем и об Эдди, когда писали свои акварели. Я даже склонен видеть в этом некий божий промысел, иначе не скажешь… Но я не хочу вас страшить. Ни в коем случае я не требую и даже не прошу, не жду от вас невозможного чего-то. Я лишь хочу, чтобы вы встретились с Ричи, поговорили и не пугались, не расстраивались его возможным отношением к вам. Ибо кажется мне, оно – лишь его страх перед тем, что он может ощутить рядом с вами. И еще больше – перед тем, что он увидит или уже увидел в ваших картинах. И я очень надеюсь, что ваше отношение к нему, к его, нашей музыке, в конце концов, то, как вы чувствуете и знаете истинного Ричмонда Толларка, услышится им самим и окажется способным все исправить… Не смотря на, все-таки, довольно большое количество наших поклонников, друзей и близких людей, нас, Мэри, осталось только трое. Понимаете? Только трое! Нас связывает нечто большее, чем совместная работа долгие годы, общие воспоминания и так далее. Это необъяснимо обычными словами. Во всяком случае, мне это не дано… Но это, похоже, дано вам, Мэри. Вы поняли что-то такое о нас, что дает вам право вмешаться и… Ради Бога, помогите нам! Не дайте Ричи потеряться, выпасть из того круга, который мы вольно или невольно создали, к несчастью, отделив им себя от всего мира. То, что сделало нас когда-то великими, теперь вот сиротит нас с потерей каждого из четверки. Это дико звучит, возможно, но это так. Во всяком случае, я так ощущаю то, что происходит между нами, и происходило все эти годы. Видимо, действительно, за все надо платить… Но ведь не даром же появились вы с вашими рисунками! И все, что я мог бы сейчас добавить к этому – вас, Мэри, нам послал, наверное, сам Господь Бог и вся надежда сейчас лишь на вас!
Брэндон выдохнул, допил залпом то, что оставалось в его чашке, и посмотрел на Мэри таким взглядом, что ей стало ощутимо не по себе. И не только оттого, что означали слова, просьба Брэндона, а то выражение, которое возникло сейчас на его лице. Лице уже немолодого, умного, опытного, достаточно в жизни повидавшего человека, но человека сейчас абсолютно беспомощного перед тем, на что он пожаловался и, наверное, очень этим раздосадованного. Глядя на него, Мэри даже смущаться и теряться было стыдно. Из-за понимания, очень ясного вдруг осознания его последних слов – вся его и не только его надежда возлагалась теперь на нее. И как же ей теперь быть? Что она может сделать?
-Вы хоть понимаете, о чем говорите, Брэндон? – спросила она его с какой-то уже обреченностью в голосе. – Понимаете, о чем меня просите? Не можете не понимать. Именно поэтому и начат этот разговор.
-Но…
-Подождите, теперь скажу я. Скажу, вероятно, грубо, но иначе, сейчас не получится. Вы… Вы, Брэндон, играете сейчас на моем отношении к Толларку, на моем огромном, просто необоримом желании приблизиться к нему, увидеть его и увидеть таким, каким представляла, каким любила и люблю. Еще не как мужчину, конечно. Я столько раз рисовала его лицо, его глаза, руки так, будто…будто он был мне близок, как никто в этом мире, как бывает близок только единственный мужчина на свете! Но я никогда не знала его с этой точки зрения. Я люблю его пока, как часть вашей группы, как сердце, принесшее – нет, не миру, оставим мир в покое! – мне, лично мне столько света, столько щемящей радости и необъяснимой какой-то веры в истинную любовь, что мое сердце не могло не отозваться. Эдди я, вероятно, обожаю еще больше, и его золотой голос будет звучать в моей душе до конца. Не до смерти моего бренного тела, а пока не истлеет время, отпущенное моей душе, а значит, и моей любви к вашей музыке. Но Эдди нет. Нет рядом. Я не могу увидеть его. А Ричмонд… Он жив, и его голос способен прозвучать на самом деле, в его глаза я смогу посмотреть, смогу дотронуться до его руки… Слишком много этих «смогу»! Понимаете? Вы понимаете это, Брэндан? Все это, в силах я с этим справиться или нет, дает мне надежду. И я лелею ее, чем дальше, тем больше. Вот только… Вот только кончиться все это может очень плохо… Впрочем, видно, сама Судьба так распорядилась, и я зря так разговариваю с вами, Брэндан. Я не случайно оказалась здесь, в этом городе, который даже и не мечтала увидеть когда-нибудь. И раз уж это произошло, раз уж вы трое узнали обо мне, прочли мою душу, глядя на мои рисунки, значит, и отступать уже некуда. Задолго до этого разговора, еще лежа в больнице, я четко поняла, что таким вот образом начался последний раунд моей игры с судьбой, игры под названием «Любовь». Мы все в нее играем, но ставки у всех разные. Кто-то боится рисковать и ставит по мелочи, рассчитывая выиграть, пусть немного, но реально. А кто-то ставит все, что есть, все силы своей души, без оглядки и компромиссов. И тогда – либо пан, либо пропал, как говорится. Возможно, моя метафора неуклюжа, смешна или даже несправедлива применительно к такому предмету, как Любовь. Но я теперь слишком растеряна, слишком сбита с толку тем, что я прямо сейчас смотрю своей Судьбе в лицо. Ибо именно теперь, не имея времени на раздумье, я должна решиться на то… на то, о чем так долго мечтала. И как бы вы ни просили, Брэндан, мне все равно страшно, очень страшно. Но для сомнений места нет. Сомневаться теперь просто стыдно, да и глупо. Особенно, после всего, что я сказала теперь, всего, что вложила в свои картины.
Мэри потянулась к пачке сигарет, и Брэндон помог ей прикурить. Вероятно, он ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она молчала.
-Так вы согласны?
-На что? Господи, Брэндон, я ведь только что объяснила вам, что просьба ваша, все, что вы мне тут рассказали, в сущности, излишне! Я все поняла. И иначе, чем встретиться с Ричмондом, иначе, чем попробовать приблизиться к этому человеку и своей мечте, я все равно, поступить не смогу. Чем бы это в итоге ни кончилось… И черт возьми, как же глупо, как глупо все это обсуждать!
-Что ж… — Брэндон поднялся, — тогда я сообщу вам, когда мы все, Джим, Ричи, я и вы снова встретимся. Это будет очень скоро. Буквально, на днях.
Мэри тоже встала. Ее немного испугал его вдруг очень сдержанный тон, но то, что он сказал, успокаивало и волновало одновременно.
-Я ничем вас не обидела, Брэндон? Только честно! – на всякий случай спросила она. – Возможно, я говорила слишком резко?
-Нет, нет, Мэри! Все хорошо. Это я оказался полным ослом, что пришел говорить с вами обо всем этом.
-Что вы имеете в виду? – испугалась она. – О чем вы?
Но он взял ее ладонь и поднес к губам. Очень нежно.
-Что вы, Мэри! Не волнуйтесь! Я хотел сказать, что действительно, глупо было все это обсуждать с вами, вы были правы. Зачем объяснять вам то, что вы и так знаете? А тем более просить о том, чем и так искренне живет ваша душа! Я так ничему в этой жизни и не научился.
Она улыбнулась.
-И все равно, спасибо вам, Брэндон! Спасибо за то… Спасибо за надежду. Уж если ваша просьба прозвучала, значит, я – не сумасшедшая и все еще возможно. Да?
-Я бы не пришел к вам с этим, если бы не имел надежды, Мэри… Могу я присоединить вот эти ваши рисунки к тем, что лежат в папке?
-Что? – она просто растерялась, и вопрос дошел до нее не сразу. — …А… Эти рисунки… Да, конечно. Пусть Ричмонд увидит все…
Брэндон принял из ее рук рисунки и свернул их в не очень плотную трубку – только до машины донести.
— До встречи, Мэри!
Он потоптался, может быть, думая, надо ли еще что-то ей сказать, но увидел ее светлую улыбку, полную надежды.
-До свидания, Брэндон!
И тогда он просто улыбнулся ей в ответ.
Еще почитать:
Ночь под Рождество или Похождения Куклы в зеленом — Часть 17 (окончание)
Город Трех Дождей — Город Трех Дождей. Глава 18
Зеленый — Глава 6. Время
Друзья ангелов — Заново
«
»
