Что бы не погасло... Что бы не погасло... Глава 6

Мэри в тот вечер долго не спалось. Ворочаясь с боку на бок, она то и дело возвращалась к событиям прошедшего дня, вспоминая какие-то отдельные фразы, сказанные Брэндоном или Джимом, их самих, а потом поняла, что просто ищет зацепку, знак какой-то, способный уверить ее в том, что это лишь начало, что непременно что-то будет дальше и… она увидит Ричмонда Толларка. Ричмонда…

…Она стояла на автобусной остановке и горько плакала. Так горько, что у нее самой сердце разрывалось от жалости к себе, пронизываемой холодом, промокшей под нескончаемым дождем, оставшейся без гроша и обиженной всеми на свете. Дернул же ее черт приехать сюда! Жила бы себе спокойно в своем городишке. Так нет вот, столицу ей подавай!.. Треснутая по голове. Натурально… А ведь поначалу она так радовалась этой удаче – ее сходу взяли официанткой в очень приличный ресторан. Безо всяких рекомендаций, опыта работы! Просто взяли и все. Правда сослались на то, что прежняя девушка внезапно уволилась и срочно нужна была замена. Ресторан популярный в округе, всегда битком… Ей выдали просто шикарную униформу – ярко синее облегающее платьице с очень коротким подолом и белоснежными отворотами на рукавах до локтя и воротничке и такие же белоснежные фартучек и наколочку на волосы, которые потребовали прибрать в аккуратную прическу.

Первые три недели она и не заметила – так быстро они пролетели. Конечно, за смену она страшно уставала с непривычки, ноги болели нещадно от не прекращавшейся беготни между столиками, руки им не уступали, буквально отрываясь от тяжести таскаемых подносов и постоянных попыток удержать то и дело теряемое равновесие. А в голове просто мутилось – так много приходилось запомнить. Заказы, номера столиков, замечания клиентов… После смены она замертво валилась в кровать, просыпалась еле живая от голода и, все же была довольна. Престижное заведение, улыбки и благодарности довольных клиентов, неплохая, в общем, зарплата и чаевые, на которые посетители не скупились, и в самом деле довольные шустрой, вежливой девушкой с совершенно очаровательной улыбкой на милом личике. А кроме этого похвалы хозяина и новые подружки-коллеги, дававшие множество советов и по работе, и по тому, как легче и быстрее освоиться в столице и не ударить лицом в грязь в смысле внешнего вида. Нет, все складывалось просто замечательно, здорово, и ей самой не верилось, что все вот так быстро и легко наладилось. Не зря, видно, не верилось!

В тот вечер хозяин сразу предупредил, что за ее столиком американцы. Нельзя сказать, что гости из этой страны пользовались таким уж большим уважением и симпатией, в Британии к ним всегда относились с некоторыми презрением и насмешкой. Тем не менее, это были иностранцы, богатые иностранцы, которые вдруг предпочли поужинать не в дорогущем ресторане где-нибудь в центре Лондона, а пришли сюда, к ним. Следовательно, им либо порекомендовали это место, либо оно само вдруг чем-то привлекло их. А значит, никак нельзя испортить этого их впечатления или не оправдать их ожиданий.

Она привычно, с улыбкой приняла заказ, успев отметить про себя, что от дамы в, явно, парике платиновой блондинки, ярко накрашенной и державшейся с ней высокомерно, ничего хорошего ждать не приходится. И она решила быть предельно внимательной, терпеливой и услужливой, чего бы это ни стоило. А вот с ее сыном, казалось, должно быть куда проще. Молодой человек улыбнулся ей, заказал скромно и без претензий. Только вот спиртного много и крепкого. Дама попыталась возразить, но он лишь устало глянул на нее, а потом снова улыбнулся официантке. Она ждала, что дама рассердится на такое пренебрежительное отношение сына к ее мнению, но та совершенно неожиданно сладко и даже как-то раскаянно улыбнулась молодому человеку, взяла его за руку и, что-то мурлыкая, погладила его ладонь. Казалось, она готова поцеловать ее… Господи! Догадка полыхнула по ее щекам, когда она неслась на кухню. Они любовники! Но ведь ему не более двадцати пяти, а ей уже все пятьдесят, а то и больше!.. Вот это да!

Когда она принесла горячее, молодой человек успел уже крепко опьянеть, сидел мрачный и раздраженный. Его дама крутилась, как на иголках, пытаясь задобрить его, но он, похоже, уже и не замечал ее. А возможно, просто намеренно злил.

По его знаку она налила ему еще виски, и вдруг он поймал ее ладонь, притянул к себе так, что она была вынуждена наклониться к нему, и тогда он поцеловал ее. Поцеловал так, что ее губам больно стало. Она вырвалась, и стояла в растерянности, отирая ладони о платье. Она была просто в шоке! «Платиновой» же даме, похоже, так не показалось. Она подняла такой шум, что весь ресторан затих, слушая только ее. Появился хозяин. А из ее криков было понятно лишь одно – это не ресторан, а публичный дом, официантки – шлюхи такие, что просто лезут на своих клиентов! А главное – она раздует скандал настолько, что везде и всем станет известно о пошибе этой забегаловки и о тех услугах, которые здесь оказывают. Репутации ресторана попросту придет конец…

Конечно же, дешевле пожертвовать официанткой! Ее выгнали мягко – хозяин прекрасно понял, что и как произошло. Но ничего не стал делать, что бы спасти ее, сохранить ей работу. Престиж заведения превыше всего! Тем более, что скандалистка, похоже, сдержала слово – на следующий день в ресторан нагрянула пресса. А все дело в том, что эта американская мадам, повсюду шлявшаяся со своим альфонсом и надоевшая ему настолько, что даже претила ему, не смотря на все ее деньги, оказалась очень влиятельной фигурой – владелицей нефтяных вышек, доставшихся ей в наследство от миллионера мужа. Таких американцев в Британии ценили, проявляя всяческое уважение и полную слепоту к их выходкам. Что же тогда она, несчастная официантка, может представлять собой рядом с таким монстром?!

Ей заплатили, но почти все деньги ушли на оплату квартиры, долги и еще много чего, чему она, занятая работой, не придавала значения.

Таким образом, у нее практически ничего не осталось, с квартиры пришлось съехать, и в итоге она стояла на остановке автобуса, думая теперь лишь о своем возвращении домой. Возвращении ни с чем. Впрочем, когда придет автобус, который теперь час и вообще, ходят ли автобусы в такое время, она понятия не имела. Конечно, можно было переночевать и на вокзале, но до вокзала нужно еще добраться… Слезы снова градом полились из ее глаз, рыдания вырвались из груди так громко, что она не услышала, как около нее остановилась машина. Очень старенькая, вся дребезжащая. Лохматый парень за рулем что-то крикнул ей, но она ничего не поняла. И тогда из машины выскочил другой и подбежал к ней, укрываясь от дождя задранной над головой курткой.

-Ты что, не слышишь?!.. Чего стоишь-то здесь – автобусы давно не ходят!

Она не могла разглядеть его лица – в свет фонарей попадали только его крупные, мягкие губы и кончик тонкого носа.

-Давай-ка в машину, быстро! Иначе умрешь от пневмонии.

Она не решалась и шагу сделать – в машине сидело еще, кажется трое. Мало ли что… Она молчала, опустив голову, и незнакомец, схватив ее за локоть, потряс, дергая в сторону машины.

-Ну, же, пошли!.. Да не бойся ты, не обидим. Честно! – и он улыбнулся, сверкнув большими и некрасивыми, торчащими вперед, но белоснежными зубами. Улыбнулся, забавно, как-то совсем по-детски прикрывая эту некрасивость зубов губами, для чего их приходилось поджимать.

Наверное, что-то в этой улыбке заставило ее поверить. И она побежала вслед за ним к машине.

-Давай, Брэндон, поехали! Уже опаздываем.

-Опаздываем! – передразнил тот. – Сам то и дело из машины выскакиваешь… То ему мороженного, то сигареты забыл, то девочка мокнет под дождем! Извините, мисс, не в обиду вам.

Она пожала плечами и улыбнулась, понимая, впрочем, что в темноте салона никто ее улыбки и не увидит. Так же, как и она не может разглядеть лиц ее попутчиков.

-Вам, собственно, куда, леди? – поинтересовался все тот же Брэндон, сидевший за рулем и единственный, чье имя она услышала.

-Н-наверное, на вокзал, — пролепетала она.

-Чаррингкросс, Ватерлоо, Паддингтон или еще какой?.. У меня ощущение, что вы сами не знаете. Или вам вовсе не на поезд?

-Не на поезд, — вздохнула она.

-Ночевать что ли негде? – подал голос парень, сидевший с ней рядом. Она видела только его светлые волосы, освещенные фонарями через заднее стекло.

-Да, — прошептала она, и слезы невольно снова потекли из ее глаз. Она всхлипнула.

-Брэндон, поехали! – скомандовал тот парень, который позвал ее в машину. – Возьмем ее с собой, а там разберемся.

-Да, поехали, поехали…

-Не плачь. Все будет хорошо, — сказал ее сосед и положил ей руку на колено.

-Тебя как зовут?

-Мэри Ли Палмер.

-Хорошо. Меня – Ричмонд Толларк. Можно просто Ричи… За рулем – Брэндон Моррис, ты уже слышала. Рядом с ним – Эдди Далтон, а это, — Ричмонд хлопнул соседа по колену, — великий молчун, Джим Дуглас.

-Можно просто Джимми, — произнес «великий молчун».

-Ну, вот, будем знакомы. Да?

-Ага, — сказала она, успокаиваясь. – Мне очень приятно.

-Нам тоже!.. Да не расстраивайся ты! Всякое в жизни бывает. Только сейчас плакать уже не надо – мы же рядом!

-Ангел ты наш! – усмехнулся Брэндон. – Интересны только рамки возможностей твоих благодеяний.

-Да ладно, Брэндон! Чем сможем, тем поможем. И, по крайней мере, сегодня ночевать на улице или на вокзале ей не придется.

… Они понравились ей сразу. Едва только она увидела их, услышала их песни, их голоса.

В маленьком баре, где они выступали сегодня вечером, оказалось много их приятелей. В перерывах они общались с ними, она слушала их разговоры, тихонько сидя в уголке. Ее накормили ужином, купили выпивки, кажется, какой-то коктейль, она согрелась, и на душе стало легко и радостно. И она не сводила глаз с Эдди Далтона. Такой непохожий на того Эдди, который подбежал к ней на остановке, он теперь был облачен в странный яркий костюм и казался настоящей «звездой» в этом дешевом заведении. Загадочный, неприступный даже и… удивительно красивый, притягательный…

На столиках плавились, сгорая, чудные толстые свечи, окутывая, действительно, дешевенький бар каким-то очень мягким, уютным светом, в котором становилось тепло, и в котором терялись и забывались все неприятности и обиды уходящего дня. Пьянея, Мэри Ли переводила взгляд с одного из ее новых знакомых на другого, даже не заметив, что они уже перестали выступать и сели поужинать, выпить и поболтать о том, о сем перед тем, как разъехаться по домам.

Ей казалось, что она знает их уже давным-давно, сто лет – не меньше! И удивительного, такого экзотического и, в то же время, очень милого и обаятельного Эдди, и серьезного, жутко авторитетного Брэндона с его пышными кудрями и классическим английским профилем, и молчаливого, мягко улыбчивого Джимми, следившего за ней внимательным взглядом, и светловолосого Ричмонда, чьи просто нереально огромные голубые глаза казались бездонными, наполненными лазурной водой, переливавшейся в свете свечей… И уже все равно, что будет завтра, что с ней станется в этом уже надоевшем ей большом городе. Завтра – это тоже через сто лет. А здесь… здесь уже и бара никакого. Стены куда-то утонули, канули в сумраке ночи. И никаких посетителей за соседними столиками, которых, впрочем, тоже уже не было. Тихая ночь под звездным небом и тенистой кроной раскидистого дерева, шорохи леса и четверо, откуда ни возьмись, появившихся парней, спасших ее от дождя и слез, в один миг ставших такими близкими, какими не был никто и никогда в ее жизни…

Она не помнила, как ее проводили, а скорее, перетащили, полу спящую, в машину, как ехали они по ночному городу – Брэндон развозил всех по домам – как Эдди волок ее, едва ли, не на руках в их с Ричмондом квартиру. Только и заметила, почему-то, фонарь над крыльцом у входной двери, да как Ричи возился с замком. Очнулась ненадолго лишь под утро, когда за густыми зелеными ветвями сирени, росшей под окном, занимался рассвет. Зазвенели первые птицы… Ее заботливо укрыли пледом на красном диване, и снова засыпая, она услышала, как тикают часы на невысоком серванте темного дерева…

Мэри проснулась и поняла, что действительно, слышит тиканье больших красивых часов на туалетном столике. Сон закончился, и она лежала, уставясь в потолок и не зная, как себя чувствовать. Ей снова хотелось плакать, ибо опять они ушли в рассвет, появившись, как и накануне, такими настоящими, что это уже начинало пугать. Хотя страх этот, а вернее, слишком странное чувство реальности, было поразительно сладостным, каким бывает лишь ощущение истинного счастья…Вот откуда Красная комната! Значит, это не просто обложка альбома, и это не пришло из ниоткуда… Но Мэри Ли Палмер…Кто она? Откуда она взялась? Откуда эти видения, так похожие на чьи-то воспоминания, каким-то необъяснимым образом попавшие ей в голову? Сколько раз она слышала о пока неразгаданной природе возникновения сновидений! Кому-то они кажутся пророческими, кто-то считает сны продуктами выкрутасов подсознания, а кто-то – просто чудовищной смесью пережитого, самых сильных желаний и столь же сильных страхов. Много чего… Только все это никак не подходило к тому, что она стала видеть по ночам в последнее время. И тут Мэри поняла, что вовсе не хочет правды о том, что видела. Никаких объяснений! Но только пусть они и дальше снятся, эти сны! Ей в них так хорошо!..

И в последовавшую неделю они снились ей, приходя каждую ночь, смущая и радуя, делая странно счастливой, ибо объяснить всего этого, не чувствуя себя, едва ли, не сумасшедшей, и не бояться, что в очередную ночь она их не увидит, она уже не могла. Порой ей даже начинало казаться, что она стала жить двойной жизнью – одна жизнь Мэри Бероевой, довольно скучная теперь в ожидании звонка Брэндона, не смотря даже на всяческие попытки Бориса насытить ее всевозможными новыми впечатлениями – музеями, театрами, выездами за город, прогулками по историческому Лондону и многим другим – и вторая жизнь, жизнь Мэри Ли Палмер, которой она жила, погружаясь в сон. Она проживала эту жизнь, безумно завидуя и ожидая конца, ведь впереди – она вряд ли могла ошибиться — приближался летящий безо всякого управления громадный, безумный, беспощадный грузовик, по какому-то наитию нарисованный ею в одну из ночей глухого подмосковного поселка…

Видения сменялись одно за другим, и благодаря им, Мэри, наконец, понимала, что значит жить рядом с НИМИ, и ее прежние попытки приблизиться, выразившиеся в ее рисунках, казались ей теперь такими наивными, глупыми, совершенно не способными отразить те чувства, которые она испытывала теперь. Уходя в сны, она по-прежнему видела все ту же маленькую квартирку с красной комнатой, а потом крохотную кухоньку, заваленную грязной посудой и бесчисленными кружками, чашками и стаканами из-под кофе и чая. И она прибиралась там, пока хозяев не было дома, готовила обеды и ужины, раскладывая приготовленную еду в чистую, наконец, посуду. Она видела, как они радовались этому возникшему уюту в их холостяцкой берлоге, любовалась Эдди, с аппетитом уписывавшего ее самодельные тортики, за неимением духовки, приготовленные из продававшихся в соседней кондитерской готовых коржей, и самодельных же кремов, смешанных из сметаны, сахара и какао. Они даже и не подозревали, что из дешевых продуктов, на которые они никогда даже внимания не обращали, можно приготовить вкусный обед и чудесный десерт!

А когда выдавались свободные дни, они гуляли…

…Никогда в жизни она не была так сладостно, так волшебно счастлива! Однажды Эдди нашел этот полузаброшенный парк почти за чертой города. Судя по всему, когда-то там находилась чья-то усадьба. Никто из них не знал, что с ней и с ее хозяевами сталось, почему все оказалось в запустении, но на месте разрушенного дома открыли небольшую площадку с аттракционами – дешевыми каруселями, качелями, комнатой кривых зеркал, маленькой крытой эстрадой, где играл оркестр или включали модные пластинки и круглой площадкой с дощатым помостом для танцующих. За аттракционами присматривал сторож, молодой парень, который оказался на такой дурацкой работе из-за аварии, лишившей его руки. А вот дальше, за площадкой с аттракционами, парк оказался предоставлен сам себе. Аллеи и дорожки дичали, зарастая травой. Поросли молодого кустарника скрывали полуразрушенные скульптуры и редкие каменные скамьи. А в самой глубине обнаруживался фонтан, вспоминавший вкус воды лишь в сильные дожди, когда на самом дне скапливалось немного осадков, в которых отражалась установленная посередине скульптура мальчика в тунике, который сидел на своем постаменте, приподняв одно колено, опустив другую ножку вниз и играя на свирели. Время не пощадило и его – обломанную почти на половину свирель держала лишь одна рука мальчика, от второй сохранилась лишь верхняя часть плеча и кончики пальцев на свирели, а ступня, которая когда-то, видимо, опускалась прямо в воду… ее тоже не было. Белый, сверкавший некогда мрамор, стал шероховатым, облупился. Кончик носа мальчика откололся, и его личико стало излишне курносым, но сама скульптура нисколько не потеряла своего по-прежнему изящного очарования и удивительной видимости совершенно живого ребенка.

Мэри Ли обожала эти прогулки! Держась за руки Эдди и Ричмонда, она шла между ними, гордая до невозможности, словно, они уже стали «звездами» и страшно радостная, потому что с ними всегда было весело. Ребята все время придумывали какие-то шутки, хохотали, заставляя смеяться и ее до боли в животе, объедались мороженым, и не обходили стороной ни одного аттракциона. Особенно ей нравились карусели с сидениями, подвешенными на длинных цепях, из-за чего на них можно было вытворять все, что угодно. Разве Эдди и Ричи могли такое пропустить! Они швыряли и толкали друг друга прямо на лету, от чего потом на всей карусели творился невообразимый кавардак, сопровождаемый визгом и смехом… Послеполуденное солнце заливало золотом высокие деревья, в канун осени, как будто, отражавшие этот блеск начинавшими желтеть листьями. Впереди был сладкий, терпко ванильный от обожаемого мороженного сентябрь. Лето уходило, но однажды Эдди подарил ей удивительное прощание с этим чудесным летом. Всю ночь они провели в каком-то клубе, где проходил концерт уже нескольких подобных групп, страшно устали, но еще в занимавшихся сумерках грядущего утра Эдди потащил их в парк. Августовский туман заволок все настолько, что не было видно ничего на расстоянии вытянутых рук. О солнце еще и речи не было, но становилось светлее и светлее. Они медленно шли по знакомым аллеям, казавшимся теперь сказочными, словно весь огромный город за их спиной попросту исчез и они попали в другой мир. Через прозрачно молочную пелену тумана проступали изумрудные заросли высокой травы и кустарника, уходившие в белое ничто поляны, а статуи… они, будто, спали, закрыв глаза и окунувшись в сны. Они были, точно, живые. Было совсем тихо, свежо и чуть, тревожно. Нет, не страшно! Просто впереди был новый, светлый день. Длинный-длинный! А сейчас он только начинался. Вернее, они трое оказались в каком-то безвременьи, там, где вот-вот должен был родиться этот новый день. Здесь его ждали, здесь уснула до следующей ночи Сказка, чарующее Волшебство. И Эдди пришел сюда, Мэри Ли чувствовала, что бы ощутить хотя бы запах его, странный аромат, который знаешь потом всю жизнь, и никак не можешь вспомнить, где его слышал. А еще Мэри Ли показалось, что слышится где-то меж ветвей шум крыльев никогда не засыпающей птицы, чьи перья сияют, отражая даже в пасмурный день лазурную синь неба. И она тоже ощущала что-то, очень похожее на запах растаявших под утро свечей, красных пеонов, огромным уставшим букетом уснувших в вазе, солнечных апельсинов и ванили от печенья, лежавшего в хрустальном блюдечке рядом с бокалом недопитого вина… Пианино, гитары, барабаны, руки, губы, поцелуи – все уснуло, точно, по мановению волшебной палочки феи из сказки о спящей красавице. Дыхание и биение сердец успокоилось, щека, прижавшись к теплой груди, согрелась, и только неведомо где звучала мелодия…

Усаженная на скамью, Мэри Ли замерла. Ричи присел рядом, тоже молча, а Эдди подошел к чаше фонтана и встал там, обхватив себя руками, подняв лицо к светлеющему небу. Постоял несколько секунд и обернулся к ним. Она глядела на него, а он на нее, и ей казалось, что слышит она его голос. Но он молчал. Только глаза, его удивительные восточные глаза. Они… Нет, они не говорили, они пели.

А потом… потом был длинный, прекрасный день. Сначала они проспали до обеда, завалившись прямо втроем на большой двуспальной кровати, стоявшей в спальне. Вернее, это были две, сдвинутые вместе кровати. Когда Мэри Ли появилась в этом доме, их раздвинули, что бы Эдди и Ричи могли спать в одной комнате, предоставив Мэри Ли диван в гостиной. Но сейчас их снова сдвинули, кинули наспех покрывало и сон свалил всю троицу наповал. Мэри Ли спала между Эдди и Ричмондом. Эдди машинально, но как-то очень заботливо обхватил ее рукой, а Ричи во сне взял ее за локоть. Мэри Ли проснулась, когда они еще спали, глянула на часы и обнаружила, что еще только половина одиннадцатого утра. Эдди со спины согревал ее, но она подумала, что оба они с Ричи могли подмерзнуть во сне. И тогда она тихонько высвободилась, собрала оба отброшенных одеяла и накрыла их. Залезла обратно, жалея лишь о руке Эдди, которую он успел подсунуть под щеку. Она повернулась к нему лицом, с минуту смотрела на него спящего, а потом решилась и тихонько поцеловала его в висок. Он шевельнулся, вздохнул, и она испугалась, что разбудила его, но он спал, и она тоже закрыла глаза. И тут, вздрогнув от неожиданности, Мэри Ли ощутила, как Ричи выпростал руку из-под одеяла, обнял ее, тоже накрыв одеялом. Похоже, он не спал. Но Мэри Ли не пошевелилась, сделав вид, что уже уснула, и чувствуя, как приятна ей его забота, как здорово вообще, что оба они рядом. Совсем рядом.

Проснулись они уже лишь после полудня. Мэри Ли на скорую руку нашлепала оладий, и они поедали их с огромным аппетитом, остатками ветчины, банкой клубничного джема, который Эдди обожал, и кофе.

И они вернулись в парк, уже не выглядевший так сказочно, как на заре, но залитый солнцем и наполненный людьми – гуляющими парочками, игравшими на детской площадке ребятишками, танцующей около эстрады молодежи. А еще там продавали вкуснейшие пирожки с яблоками, газировку и пиво. Эдди и Ричи немедленно накупили пива, пирожков и хрустящего картофеля к пиву. Устроившись на скамье, они под музыку с удовольствием уписали все это, от пива развеселились еще больше, и Ричи стал сыпать анекдотами, многие из которых вовсе не были пристойны. Но Мэри Ли это нисколько не смущало, она смеялась вместе с ними, уже чувствуя, что катастрофически объелась. И тут Эдди поднял палец, призывая их прислушаться, схватил Мэри Ли за руку и поволок ее куда-то мимо эстрады. Ричи еле успевал за ними, прижимая к груди еще не открытые бутылки с пивом.

На скамье недалеко от эстрады, еле слышимый из-за гремевшей оттуда музыки, играл на банджо солдат в потрепанном, выцветшем мундире. Он выглядел старым, но присмотревшись, можно было понять, что на самом деле ему не больше сорока пяти. Просто он был седой, лицо его покрывали морщины, а руки казались очень неловкими – играл он как-то неуверенно. Но за то какая это была песня! Вот вроде простенькая, незамысловатая мелодия, слова еще проще – любовь и обещание вернуться. И все же, было что-то в ней, что-то совершенно удивительное, трогавшее за самое сердце, и Мэри Ли плакала, лила слезы, нисколько не стесняясь, а Эдди так и держал ее за руку, сжимая ее все сильнее и сильнее. Он запоминал. Запоминал изо всех сил каждое слово, каждую ноту, ибо понял сразу – такую песню нельзя забыть, отбросить, потому что она – готовый хит. Только обработать. И когда солдат смолк, он забрал у Ричи бутылку пива, протянул ему и попросил, передохнув, исполнить песню еще раз. Солдат кивнул этому юноше со странной для Лондона экзотической внешностью, поблагодарил за пиво, и, сделав несколько больших глотков, выкурив сигарету, исполнил просьбу.

Эдди весь день напевал потом эту песню. Отвлекался, болтал и веселился вместе с Ричи и Мэри Ли, но потом снова возвращался к ней. Глаза его искрились и горели новым увлечением, и выглядел он просто потрясающе в своих расклешенных белых брюках, облегающей рубашке «навыпуск» с крупными яркими цветами – красными и черными на белом фоне. Расстегнутая почти до пояса, рубашка открывала смуглую его грудь, покрытую черными волосами. Высокий, стройный, даже худощавый, что его, впрочем, нисколько не портило, длинные черные волосы и тонкие, очаровательные черты лица. Он представлял собой притягательное зрелище, впечатление от которого усиливалось особенным каким-то, поразительным обаянием, перед которым не смог бы устоять никто. И Мэри Ли уже горела. Сердце ее трепетало и надеялось тем сильнее, чем больше внимания он уделял ей. Не хотела понимать и видеть только одного – его отношение к ней являлось вниманием и заботой к хрупкой, беззащитной и очень милой девочке, как будто младшей сестренке. Она ловила каждое его слово, каждый жест, взгляд. И идя вместе с ним, едва ли не сама просовывала свою ладонь в его руку, чувствуя, счастливая, как он брал ее ладошку, тихонько сжимал. Она видела его улыбку, обращенную к ней, и солнце сияло в ее душе, согревая верой во что-то большее…

Почти целый день они провели в парке, а потом пустились бродить по улицам окунавшегося в сиреневые сумерки Лондона.

Похоже, Ричи один ухитрился допить оставшееся пиво. Во всяком случае, он окончательно распоясался, распевая во все горло песни, очень смешно приставая к шедшим навстречу девушкам и салютуя попадавшимся полисменам. Эдди и Мэри Ли поздно опомнились – у ворот Букингемского дворца Ричи приспичило смешить караул в огромных шапках из медвежьего меха. Ему не удалось даже внимания их привлечь, но вот в полицию за нарушение порядка он мог попасть запросто, и Эдди поспешил схватить друга за шиворот и оттащить на безопасное расстояние от королевского караула. Обошлось. Правда, Ричи ненадолго надулся, но потом, потребовав еще пива, снова заулыбался. Казалось, он был уже совсем пьян, но приглядевшись, Мэри Ли увидела его глаза. Они улыбались ей какой-то странной, мягкой, но казавшейся грустной улыбкой. Ричи перестал валять дурака, и, допив пиво, стал напевать что-то себе под нос. Потом, несколько месяцев спустя, это стало песней, одной из самых трогательных его баллад…

Машины сигналили в сгущавшихся, уже лиловых сумерках, ровный гул от их двигателей стоял над заканчивавшим свой день большим городом. В Темзе отражались искаженные рябью огни фонарей, стройные башни Тауэра Бриджа освещались прожекторами. Пора было возвращаться домой. В сумерках становилось все прохладнее и легко одетая Мэри Ли начала мерзнуть. Тогда Эдди обнял ее за плечи и прижал к себе. Ричи поймал такси и сел впереди, рядом с шофером, а Эдди с Мэри Ли – сзади. Она прилегла головой ему на грудь, вдохнула запах его кожи и подумала о том, как было бы здорово, если бы они и на эту ночь разместились спать так же, втроем на одной кровати…

Они очень долго еще сидели на кухне, потягивая ароматный кофе с оставшимися оладьями и джемом. Быстро отрезвевший Ричмонд рассказывал какие-то истории с участием их с Эдди знакомых, все опять смеялись, курили, а потом вдруг сразу как-то почувствовали, что устали. Ричмонд примолк, облокотившись на подоконник распахнутого окна, в которое влетали звуки уже ночного города и свежий после жары воздух. Откуда-то издалека, принесенный ветерком, донесся перестук колес метро, звенели велосипедами мальчишки, которых родители, видимо, еще не смогли загнать домой, по соседству бренчала гитара. Эдди, безбожно раскачиваясь на уже и без того расшатанном стуле, казалось, и не присутствовал здесь, постукивая чайной ложечкой о стол и напевая, а скорее, мурлыкая себе под нос, как Мэри Ли подозревала, ту самую песню из парка. Он поднялся первым.

-Ну, ладно, спать пора… Пойду я, лягу, а то что-то уже глаза закрываются. Между тем, вставать-то рано!

-Зачем это? – повернулся Ричмонд. – На завтра, вроде, не намечено ничего. Или ты…

-Именно «или»! – прервал его Эдди. – Спокойной ночи!.. Мэри Ли, еще раз – твои оладьи просто чудо. Даже остывшие. Спасибо, дорогуша!

Она кивнула, озадаченная странным диалогом между друзьями, слабо улыбнулась. Когда Эдди вышел, она принялась убирать со стола, решив, что уже никто ничего есть не будет. Ричмонд тоже встал, хотел закрыть окно, но помедлил и уселся прямо на подоконник с сигаретой.

-Ты бы не возилась, а?

-В смысле? – Мэри Ли громыхнула стопой блюдечек о дно раковины.

-Ну, не мой сейчас и все. Завтра утром помоешь, после завтрака.

-Похоже, Ричи, ты до сих пор не в курсе, сколько у вас… у нас посуды! – усмехнулась Мэри Ли. – Не помою сейчас, к завтраку чайных чашечек не останется.

-Подумаешь, попьем кофе!

Мэри Ли расхохоталась, глядя в лазурные глаза Ричи, глядевшие на нее с неподдельным простодушием.

-К сожалению, дорогуша, — она повторила любимое словечко Эдди, — у нас для чая и для кофе одни и те же чашки!

Что-то на секунду, на какое-то неуловимое мгновение затуманило взгляд Ричи, но он тут же улыбнулся.

-Если честно, то ты права – я до сих пор понятия не имею о составе и численности нашей посуды.

-Еще бы! И Эдди тоже. Когда я убирала кухню в первый раз, я обнаружила на дне раковины все чашки, а их шесть. Похоже, их использовали первыми. Ну, а по всей кухне была распихана масса всяческих тоже грязных стаканов, кружек и еще Бог знает чего. Последними же в ход, по-моему, пошли пластиковые стаканчики из кафешки, что через улицу – они у них с фирменной эмблемой.

-Тебе бы в полиции работать! – заметил Ричи. – Ладно, посижу тут с тобой, компанию составлю.

-Я вообще-то, не просила, но если хочешь…

-Мне завтра рано не вставать, так что… Все вдвоем веселее.

Не обременяя себя перестановкой мебели, Эдди улегся спать на все еще сдвинутых двух кроватях, и Ричи с Мэри Ли пришлось снова ночевать с ним втроем. Конечно, она вполне могла бы улечься и на своем диванчике в гостиной, но никто не возражал и она этим воспользовалась. Ложась, Мэри Ли вспомнила вдруг, как Ричи обнимал ее давеча, а она прикинулась спящей. Она оглянулась на него, улеглась на спину и шепнула:

-Спокойной ночи, Ричмонд!

-Спи сладко, Мэри Ли! – откликнулся он и повернулся к ней спиной.

Сама не понимая, почему, Мэри Ли очень старалась повернуться к Эдди как можно осторожнее, что бы Ричмонд не услышал… Но Эдди глубоко спал, даже наверное, и не почувствовав, что она рядом. И тогда она подумала о том, что надо было вытянуть из Ричи, куда это Эдди собрался рано утром. Впрочем, тот не сказал бы ни за что, в этом она была уверена…