Что бы не погасло... Что бы не погасло... Глава 5

Глава 5.

… Через полчаса, выпив подряд два стаканчика бренди, Ричмонд сидел в кресле, откинувшись на спинку и слушая Брэндона. Слушая, правда, в пол уха.

-Все-таки, я думаю, тебе стоит посмотреть ее рисунки! — говорил тот убежденно.

-Зачем?.. Если ты уверяешь меня, что они хороши, я поверю тебе на слово – в живописи я ничего не смыслю. Вам так понравилась эта русская, и вы с Джимом хотите выпустить некий альбом с этими ее акварелями – да ради Бога! После многих и многих фотографий, что появлялись в прессе, рисунки этой девушки никак никого не шокируют, я думаю. Я видел немало рисунков, портретов и не только, стилизованных и реалистичных, хороших и на уровне детского сада… Ну какой смысл мне смотреть эти?! Неужели я смогу увидеть что-то новое о себе? Или об Эдди?

Брэндон пожал плечами.

-Новое вряд ли. Но…

-Ну, а в остальном и смысла нет. Помилуйте меня от благотворительности! Мне не жаль денег для больных детей и несчастных голодающих в Африке, но мне не хочется тратить время на сентиментальные глупости!

Брэндон махнул рукой, и к Ричмонду подсел Джим.

-Что-то случилось, Ричи? Что-то с Кайлом? Ты просто сам не свой.

-Да, он последние несколько лет сам не свой! – выпалил Брэндон и налил себе бренди.

Ричмонд, казалось, и не заметил этого его выпада, крутя в пальцах свой снова наполненный маленький стаканчик.

-Ричи, как там Кайл? У него все в порядке? – снова попробовал Джим.

-Да нормально Кайл, нормально… Для него, как и прежде, существуют только его машины. Впрочем, это на так уж и плохо, если учесть то, чем сейчас увлекается молодежь.

-Ты стал просто невыносимо сварлив, Ричмонд! – попытался улыбнуться Джим. – Мальчишка занимается любимым делом, и я что-то не помню, что бы ты пытался когда-либо вложить в его руки барабанные палочки.

-Это да, — вздохнул Ричмонд и выпил. – Никогда не пытался. И на самом деле, мне грех жаловаться на него. Ему нравится то, что он делает, и у него явно хватит и ума и желания, оставив когда-нибудь гонки, заняться чем-то более спокойным и прибыльным. Он даже, кажется, начинает об этом подумывать.

-Ты все еще боишься за него? – тихо спросил Джим и положил Ричмонду руку на плечо.

Тот помолчал, прикурил сигарету.

-Ужасно боюсь! – бросил он и резко выдохнул. – Один Бог знает, как этот парень дорог мне!

-Ну, допустим, не только Бог! – заметил Брэндон, садясь рядом. – Мы все знали и знаем это. И почему – тоже. Да, и вообще, тебе очень повезло с ним, повезло после всего, что произошло, пока он рос. Все наладилось, встало на свои места, и вы по-настоящему обрели друг друга. Кайл – славный, очень славный мальчик! И главное – он твой, действительно, ТВОЙ сын.

-Он и ЕЕ сын, и это для меня важнее всего! – Ричмонд повернулся к Брэндону, и тому стало не по себе от его взгляда.

Видимо, за все эти годы тесной совместной работы и близкой дружбы он так до конца и не осознал, сколько переживаний связано у Ричмонда с его ребенком, его очаровательным сыном, родившимся очень рано – Ричи было лишь двадцать три – и принесшим с собой столько счастья и… столько боли?! Вернее, боль пришла потом, став следствием постоянного напоминания о кошмаре, положившем конец счастью.

Все эти долгие годы их совместной творческой жизни в составе «Королевского Креста», годы громкой славы, триумфа, истинного кайфа от того, что они делали вчетвером, Ричмонд ничем, или почти ничем не выказывал того, что пряталось глубоко в его душе. Возможно, молодость, энергия, то восприятие жизни, которое свойственно творческим натурам, помогало Ричмонду жить и нести этот груз, не отягощаясь им до степени отчаяния. И только когда он брал отпуск и отправлялся к сыну, росшему и воспитывавшемуся в частной школе, они трое, вместе с Эдди, ждали его, зная, что по возвращении Ричи еще несколько дней будет приходить в себя. Брэндан искренне считал, что во всем виноват переходный возраст мальчика, его обида на отца, который, по его мнению, просто бросил его ради карьеры. И он надеялся, что со временем это у него пройдет. Так и случилось. Теперь Кайл стал истинным сыном своего отца, похожим на него не столько внешне – у него были мягкие, просто шелковые темные волосы с медным отливом, появлявшимся на солнце, и более тонкие, еще более очаровательные черты лица, трудно вязавшиеся с мускулистым, загорелым его телом, высоким, в отца, ростом и, словно, навсегда приклеенным к нему костюмом гонщика – сколько характером. Парень живо напоминал того Ричмонда Толларка, которому Брэндан много лет назад впервые пожал руку. Веселого, бронебойно обаятельного заводилу, которого обожали все девушки без исключения, и без которого не обходилась ни одна вечеринка. А особенно – скандальная. В нем, точно, жил какой-то бесенок, который просыпался совершенно неожиданно, заставляя всех вокруг и все ставить с ног на голову. Но, явно, этот же бесенок двигал и руками Ричмонда, превращая его в самого виртуозного, самого отточенного и непредсказуемого ударника, каких когда-либо знал Брэндан, да и весь мир… Похоже, бесенок перешел в наследство и его сыну. Ибо, ему удалось одолеть обиду и даже злость на отца, ощутить привязанность к нему и увидеть в нем, пусть далеко не идеального, но человека, за которого можно испытывать настоящую гордость. Нет, не случилось никакого несчастья, которое могло бы заставить Кайла сочувствовать отцу до боли в сердце – ведь только сердце, способное страдать и не стыдящееся этого, готово принять даже неприемлемое! Просто однажды Кайл появился перед Ричмондом Толларком, сияя отцовскими лазурными глазами, и заявил, что им пора напиться вместе и поговорить, наконец, обо всем. Вот и все! Парню достало смелости сделать то, на что сам Ричмонд никак не мог решиться, спотыкаясь о сомнения, неверие и, наверное, усталость. Усталость от вечной боязни потерять сына, потерять то, что накрепко связало его с ушедшей навсегда молодостью и первой, самой большой Любовью его жизни.

Брэндон знал об этой истории, но знал не настолько хорошо, как Эдди, на глазах которого все и происходило, и который был не только сторонним наблюдателем, но и непосредственным участником тех событий. Эдди был тогда, много лет назад, самым близким другом Толларка, потрясенным, сочувствовавшим и переживавшим, возможно, не меньше самого Ричмонда. Для Брэндона же то время ассоциировалось сейчас лишь с бесшабашностью их молодой жизни, с первыми, не очень уверенными попытками группы пробиться к успеху, с провалами и непониманием их творчества, отмечаемыми наравне с праздниками запойными вечеринками, с вечным безденежьем и при этом непомерными амбициями Далтона. Брэндону не очень нравилось вспоминать все это. И, в конце концов, ему удалось за многотрудными стараниями, бессонными ночами с гитарой, бесконечными спорами в группе, доходившими едва ли не до драк, и приведшими, наконец, к победе, к триумфальному шествию «Королевского Креста», стереть из памяти первые шаги на этом пути. А вместе с ними и подробности личной жизни каждого из группы. Подружки, приятели, клубы, где они выступали, адреса съемных квартирок, на которые хватало средств – все это кануло в лету, как шелуха, сопровождавшая процесс восхождения. Он лишь смутно помнил то лето самого начала семидесятых, когда Ричи и Эдди снимали какую-то крохотную квартирку на окраине Лондона с окнами на первом этаже, выходившими в маленький садик. Тогда и появилась та девушка, Мэри Ли Палмер. Девушка, родившая Ричи сына, девушка, которой была посвящена одна из самых зажигательных песен Эдди, исполнявшаяся, впрочем, очень редко. Тогда же была написана и еще одна песня, из-за которой у него с Эдди происходило потом очень много споров. Песня удивительная, не сочиненная именно Эдди, но сделанная им такой, что популярность ей была просто обеспечена. Однако, тот ее элементарно похоронил, записав один — единственный раз на простенькую кассету. С этой вот песни, о которой каким-то совершенно непостижимым образом узнала эта Мэри Бероева и намекнула на нее в одном их своих рисунков, все и началось. Именно так возник сильнейший интерес Брэндона к этой девушке из России, непонятно, откуда узнавшей об истории ее создания, которая нигде и никогда не упоминалась, ибо Эдди, будто, табу на нее наложил. Песня и прозвучала-то лишь один раз на одном из концертов, посвященных его памяти, озвученная, аранжированная заново с наложением «очищенного» на компьютере голоса самого Далтона. Она нигде не издавалась, не вошла ни в один из альбомов. Конечно, ее могли записать на самом концерте… И все же, откуда? Откуда она могла знать все это, девочка, которая даже не слышала этой песни, способной, как всегда считал Брэндон, занять первые строчки всех хит-парадов страны, но… не занявшая, потому что, не стали они ее выводить на всеобщее внимание. Все-таки, считались с тем, что сам Эдди этого не хотел.

Что же еще помнил Брэндон о Мэри Ли? Да, собственно, ничего. Маленькая, темноволосая, милая, но не красавица, какие крутились возле них потом. Похоже, именно она кормила и поила двух разгильдяев, Ричи и Эдди, приводила их жилище в порядок, делая их жизнь уютной и теплой. Кажется, поначалу, она была безнадежно влюблена в Эдди, которого и невозможно было не любить – столько обаяния, темперамента, теплого света и неподражаемой симпатии было в нем, не говоря уж о самом его таланте, золотом проникновенном голосе и совершенно подлинном даре раздавать радость всем подряд. И он любил ее, заботился о ней, как о милой, обожаемой младшей сестренке, принося непременные пирожные и таская ее за собой в свободное время. Им нравилось гулять втроем – Эдди, Мэри Ли и Ричмонд — бродя по аллеям не очень ухоженного парка недалеко от их дома, кататься там на допотопных аттракционах, объедаясь мороженым и прямо на ходу сочиняя песни. Брэндон и об этом не знал бы или не помнил бы ничего, не зацепись Эдди тогда, в том самом парке, за ту самую песню… Брэндон долго рассматривал этот рисунок Мэри, думая о том потрепанном солдате, исполнявшем ее на стареньком банджо, глухим и дрожавшим, прокуренным голосом, о Мэри Ли, заливавшейся слезами…

Да, Далтон любил Мэри Ли, но не той любовью, какой она ждала от него. А тут еще и Меган Бин появилась. Яркая красавица-блондинка, породистая, эрудированная, искушенная в искусстве, музыке, литературе, моде и многом, многом другом. Эдди она стала просто необходима. Влюбился он, что было бы вполне естественно, или просто понял, что она способна преобразить его, середнячка из бывших британских колоний в что-то более интересное и значимое даже для него самого, трудно теперь сказать. Но их отношения стали очень тесными и продолжались до самой его смерти, представляя собой что-то, очень трудно поддающееся определению – то ли тесную дружбу, то ли трогательную близость, так, кстати, и не увенчавшуюся браком… Так или иначе, но Мэри Ли была оставлена на попечение Ричи с самыми искренними сожалениями и извинениями. Тогда-то, как понял Брэндон, все и началось. Теперь ему нелегко было судить, что же такое случилось там на самом деле. Ричи Толларк всегда пользовался большим успехом у слабого пола. Обладая не меньшим, чем у Эдди, обаянием, очень привлекательной внешностью едва ли не сказочного принца с длинными тогда, пышными светлыми волосами и лазурными, просто огромными, бездонными глазами, высокий, стройный, абсолютный заводила, он укладывал девушек к своим ногам, что называется, пачками. Можно было бы цинично рассудить, что Мэри Ли, потерпев фиаско с Эдди, просто переметнулась на не менее привлекательного Толларка. Но надо было знать ее и Ричи с Эдди! Мэри Ли не была таким уж лакомым кусочком, подобным тем, что вертелись около загоравшихся «звезд» «Королевского Креста», и думать о ней, как об особе, выбиравшей между знойным, трепетным Эдди и ярким, загадочным Ричмондом было бы просто смешно. Брэндону она вообще порой казалась, как он помнил, чем-то, вроде того плюшевого медвежонка, которого ребята подарили ей на День рождения. Своя, привычная, всегда рядом, под рукой… Но и только. Однако, Ричмонд тогда, точно, с цепи сорвался. Теперь уже он таскал ее за собой на все репетиции или торчал возле нее дома, закупая пирожные целыми пакетами. Позже он стал носить такими же пакетами фрукты – оказалось, Мэри Ли ждет ребенка. Тут уж эффектному блондину и любимцу женщин стало совсем не до них! Друзья просто не узнавали его и не знали, радоваться такой перемене или пугаться ее. Впрочем, для испуга причин не было. Наоборот! Ричмонд работал как одержимый, выдавая один хит за другим, и все понимали – он просто счастлив. И все. Счастлив до изнеможения! А уж когда Кайл появился на свет, тут и вовсе началось что-то невообразимое. Ричмонд летал! Правда, тогда они начали опасаться, что из-за грудного малыша возникнут проблемы с работой в студии, с концертами наконец-то пошедшей вверх группы. Но Мэри Ли и на этот раз оказалась настоящим спасением – невозмутимо и безропотно она взялась за совершенно самостоятельную возню с ребенком. Сама занималась с ним, сама стирала и гладила его вещички, сама бегала по магазинам, нисколько не пугаясь трудностей, недосыпания, неожиданных болячек ребенка и многого, многого другого. Отважный солдатик! Брэндон тогда мало об этом задумывался, испытывая лишь облегчение после своих напрасных волнений. Теперь же он просто понял, что Мэри Ли так любила Ричмонда, что его сын стал для нее настоящим Чудом, рядом с которым не замечались все переживаемые ею тяготы, терявшиеся за ощущением истинного счастья. А еще она знала, кому родила сына, и ей даже в голову не приходило пытаться привязать Ричмонда к себе и маленькому Кайлу. Впрочем, возможно, потому, что сердцем своим большим, любящим и чутким, она знала – он и так навсегда привязан к ним. Даже если носится по гастролям, репетициям и тем же вечеринкам, которые игнорировать просто не мог. Таковы уж издержки рождавшейся тогда популярности… Вот только счастью этому не суждено было продлиться долго. Ричи и Мэри Ли даже пожениться не успели. Все что-то тянули, тянули. Ждали, наверное, когда у Ричмонда появится достаточно денег, что бы справить достойную свадьбу, купить дом, обустроить семейную жизнь. Конечно, совершенно глупый повод, особенно, когда уже растет малыш! Но что теперь рассуждать об этом?! Ясно одно – никому и в голову не приходило, как мало времени осталось для этой странной, не оформленной никакими документами, не осененной благословением церкви, маленькой и удивительно счастливой семьи. Да и как в двадцать лет вообще можно думать о смерти, о том, что все, абсолютно все когда-нибудь кончается?! Тем более, так чудовищно, непоправимо быстро… Мэри Ли переходила дорогу, толкая перед собой коляску с годовалым Кайлом, когда, откуда ни возьмись, вылетел громадный грузовик с, как потом оказалось, совершенно пьяным мальчишкой – водителем. Вылетел и понесся прямо на красный свет, не замечая даже людей, переходивших дорогу. Как Мэри успела среагировать и толкнуть далеко вперед коляску, не понял никто. Тем не менее, коляска благополучно прикатилась к противоположному тротуару, даже не перевернувшись. А на Мэри Ли обрушилась вся безумная мощь неуправляемой громады металла. Похоже, умерла она именно от столкновения, прямо на лету, и страшный удар об асфальт, сопровожденный жутким, совершенно непередаваемым звуком, уже не причинил ей, ее телу, превратившемуся в один миг во что-то, очень похожее на тряпичную куклу, никакого вреда. Она была уже совершенно безнадежно мертва. Вот только Ричмонд никак не хотел в это поверить, и безнадежность вывернулась наизнанку. Провалившись в тишину и сумрак ставшей пустой квартиры, прижимая к себе плачущего Кайла, он сидел и… ждал. Вот это Брэндон помнил очень хорошо, потому что ничего более ужасного никогда в жизни не видел. Ни до, ни после смерти Мэри Ли.

Три дня, как могли, они трое поддерживали его. То все вместе, то по очереди, они сидели с ним, помогая ухаживать за ребенком, готовя еду для самого Ричмонда и заставляя его есть. В конце концов, Эдди бросил свою, снятую им вместе с Меган квартиру, и переехал к Ричмонду, снова став для него самым близким человеком. Не считая, конечно, маленького Кайла, которого, впрочем, обожали и опекали все они. И все было бы ничего, насколько это вообще возможно в подобной ситуации, если бы не Ричи. Он разговаривал, делал все обычные вещи, возился с ребенком, вот только все время вел себя так, словно Мэри Ли должна вот-вот прийти откуда-то, где почему-то задержалась. Когда они услышали это, поняли, что это никак не проходит, и Ричмонд, ничем в остальном не отличаясь от них, так и продолжает ждать ее и считать живой, то пришли в ужас. Чем же это могло закончиться для их друга, его крохотного сына и их самих, они даже подумать боялись. Вот тогда-то Эдди и переехал к Ричи с вещами.

Близились похороны, которые все время оттягивали из-за странного поведения Ричмонда, и они трое даже заговорить с ним об этом боялись. Просто не знали, как… И тогда Эдди спас всех. Сам пролив немало слез, горюя о Мэри Ли, он как-то весь подобрался и молча, ничего не сказав Брэндону и Джиму, вошел в спальню, где Ричмонд укладывал мальчика. Они не помнили, сколько прошло времени, они беспрестанно курили, пили осточертевший кофе и ждали. Казалось, целую вечность.

Из спальни Эдди вышел вместе с Ричмондом. Глаза у обоих покраснели и опухли, но и Джордж, и Брэндон – оба поняли, что видят перед собой прежнего Ричмонда, без всяких признаков помешательства. Он обвел их взглядом, помолчал и тихо произнес:

-Выпить хочется… Но сейчас нельзя, подождем до завтра. Похороним Ли и тогда… Вы наверное, есть хотите?

Ни Брэндон, ни Джим не знали, что и сказать, а Эдди подавал им отчаянные сигналы из-за спины Ричи. Они согласились поужинать, и Джим сварганил огромную яичницу. И они все все-таки выпили немного. Выпили, поговорили, даже поплакали, чувствуя, что все, наконец, встает на свои места. Тяжело после такого горя, медленно, но верно.

Много раз Брэндон потом выспрашивал у Эдди, что же он такое сказал Толларку, что помогло вернуть его, но Эдди упорно молчал, и выражение его лица при этом быстро гасило всякое любопытство. Каждый раз, даже много лет спустя…

Русская девушка напомнила Брэндону об этой истории, почти стершейся из памяти. Слишком много всего довелось пережить, слишком яркой, слишком наполненной оказалась жизнь, что бы вспоминать прошлое. На это попросту не было времени. Да и сам Ричмонд никогда не давал повода – работал и жил, как и все они. Всегда энергичный, веселый, по-прежнему обаятельный, не чуравшийся женщин. А уж что они вытворяли вдвоем с Эдди! Волосы порой дыбом вставали от рассказов об их приключениях… Но главным всегда был «Королевский Крест», их музыка, песни. И Ричмонд всегда был на высоте, на большой высоте, являя миру не только виртуозного барабанщика, но и сильного, талантливого музыканта, имевшего свой, легко узнаваемый даже в рамках группы стиль. Не говоря уже о нескольких сольных альбомах, состоявших из многих совершенно великолепных песен, настоящих хитов.

Лишь со временем Брэндон начал замечать, как меняется Ричмонд, их Ричи, неизменный заводила и красавчик – блондин. А ведь трудности с Кайлом были уже позади!.. Что же могло так повлиять на Ричмонда? В последние годы его знаменитая загадочность обернулась замкнутостью, в его всегда глубоком взгляде появилась странная какая-то, еле уловимая, но явно существующая тоска. Порой Брэндон винил во всем этом смерть Эдди Далтона. Она всех их выбила из колеи, превратив группу в ее жалкое подобие, не смотря на все их усилия, на никуда не девшиеся способности и желание творить. Сам Брэндон, например, чувствовал, что еще очень многое может, многого хочет и будет добиваться. Смерть Эдди осиротила их, но не убила, и Брэндон убеждался в этом, глядя и на Джима тоже. Но вот Ричмонд… Они трое были уже далеко не молоды, устали, только в Ричмонде эта усталость чувствовалась как-то особенно остро и… безнадежно. И это причиняло боль именно потому, что Ричмонд, их золотой Ричи, солнечный мальчик, истинный продукт той эпохи, которая канула в лету, но забыть которую невозможно – столько радости, щемящего ощущения вечной молодости она принесла – он изменился, ИЗМЕНИЛСЯ, и это казалось совершенно непоправимым. Точно, солнце, упавшее в закат, не вернулось, как всегда обещало. Просто погасло… Возможно, боль эта не была столь ощутимой, ведь Толларк никуда не делся, по-прежнему участвовал во всех их проектах, писал песни. Но вот появилась эта русская Мэри и рисунками своими, странными, удивительными и…просто восхитительно отразившими того, НАСТОЯЩЕГО Ричмонда, портретами серьезно задела Брэндона, напомнив ему, кем был Толларк и каким он хотел бы видеть его сейчас.

Они все, даже вместе с Эдди, уже много лет катились по накату, живя вполне устраивавшей их жизнью, чувствуя себя счастливыми, состоявшимися, довольными тем, что делают и как делают. И все-таки, для Ричмонда этого оказалось, по-видимому, мало. Родившийся для Любви, несший ее в своих песнях, своих проникновенных балладах и каких-то «летящих» композициях, он сам оказался за бортом этого счастья, решив, что поезд его в эту сторону ушел раз и навсегда. Его жизнь освещалась лишь его талантом, огнями сотен прожекторов на сцене и пламенем неизбывной памяти и тоски по Мэри Ли, символом все еще тлевшей любви к которой и стал Кайл. И Ричмонд любил его бесконечно, любовь эта поддерживала его, заставляя жить и радоваться тому, что сын рядом, что тоже любит его и гордится им. Вот только застывшего в тоске его сердца она не могла зажечь. Согревая лишь, она была не в силах разбудить, вернуть того солнечного Ричи, каким он пришел в мир, каким украсил «Королевский Крест», сделав его совершенным.

И когда до Брэндона дошло все это, когда последняя акварель этой русской Мэри легла в папку, он взялся за телефонную трубку и позвонил, решив обязательно встретиться с этой девушкой, оказавшейся способной понять то, что столько лет рядом с Ричмондом оставалось неведомым для него, его друга…

…Брэндон смотрел на Ричарда, на то, как тот, опустив глаза, крутит в руках свой пустой стаканчик, и вдруг очень остро пожалел о том, что с ними нет Далтона. Возможно, тот опять смог бы уговорить Ричмонда так, как Брэндону никак не удавалось. Видно, Эдди знал какой-то секрет… Да все ощущали, что есть в этом человеке некая загадка, делавшая его способным просто чудеса творить, заставлять людей чувствовать себя счастливыми или хотя бы просто успокоиться, понять, что в этой жизни проходит все. Остается только Любовь…

-Ричи, я понимаю все, что ты можешь возразить…

-Это была она?

-В смысле?

-Ну, когда я подъехал, это она садилась в синий «Мерседес»? Девушка в темно-красной блузке в белый горошек… — зачем-то добавил Ричмонд, хотя Брэндон и так его понял.

-Да. Это она. А что?

-Да не знаю… Смотрел на нее и, словно, вспомнилось что-то. Сам не понимаю.

-Знаешь… Мне не хотелось сразу говорить тебе об этом, но, как говорится, в качестве личной просьбы.

Ричмонд поглядел на него, вздохнув, чуть ли, не раздраженно, но Брэндона это все-таки, не остановило.

-Я многое мог бы поведать тебе о том, насколько поразили меня ее акварели, ее видение и понимание нас, Эдди… тебя – иначе не скажешь…

-Во-от даже как?! – Ричмонд мотнул головой и усмехнулся так нехорошо, что любой другой уже заткнулся бы, но Брэндан не споткнулся, устоял.

-Дело не в этом. В конце концов, мои впечатления или впечатления Джима – это одно, и это не имеет никакого значения. Или имеет… Сейчас это не важно! Ты, Ричмонд, ты сам непременно должен увидеть ее рисунки! Понимаешь, эта девочка… Она и попала-то сюда совершенно неожиданным для нее образом, а главное – ужасным!..

Брэндон заметил, как Джим отвернулся к окну, видимо, понимая, что друг хватается уже за последнюю соломинку. Но Ричмонд смотрел на него, ожидая продолжения, и Брэндон заговорил.

-Там, в России она попала в катастрофу, почти сгорела при пожаре в собственном доме. Ее едва спасли. И вот ее друг, очень хороший, известный даже у нас пластический хирург, привез ее сюда, что бы восстановить внешность.

-Так она, что же, изуродована? – тихо спросил Ричмонд.

-Нет, сейчас уже нет. Ей пришлось перенести огромное количество операций, она почти полтора года пролежала в клинике, учась заново двигаться, ходить, вообще жить.

-А почему ее не оперировали в России? Кажется, у них сейчас и врачей своих хватает, и аппаратуры.

-В этом все и дело. Сам этот ее друг – мы его Бэном называем – и делал все операции, но понимаешь, он хотел не только вернуть ее к нормальной жизни, но и, как я понял, ознаменовать это возвращение, эту ее победу исполнением ее мечты. Она всегда очень хотела попасть в эту страну, в этот город и увидеть нас, «Королевский Крест», познакомиться с нами, пройтись там, где ходил Эдди, дотронуться до тех вещей, которые он держал в руках. Понимаешь? Это для нее неимоверно важно!.. А эти ее картины… Это отдельный разговор. Но я не стану сейчас распространяться, просто скажу, что она, как я понял, рисовала их…ну… просто потому, что иначе не могла. Я, вероятно, говорю сейчас странные вещи, но хочу, что бы ты понял – эта Мэри не старалась с помощью них привлечь наше внимание, не хотела навязывать их нам. Это вообще сделал ее друг… То есть… — Брэндон замялся, чувствуя, что уже запутывается, но продолжил, выдохнув и схватив пачку с сигаретами, — То есть, он просто захотел показать их нам, что бы познакомить нас с ней до того, как она, страшно смущаясь, сама предстанет перед нами… И она смущалась очень! И все же, она очень смелая, эта девочка, хотя, возможно, и сама этого не понимает. Вернее, Мэри обладает… обладает некоей силой, которая позволяет ей даже через смущение глядеть нам в глаза без тени фальши, самоуничижения или чего либо другого. Ты бы видел ее глаза!.. Ты пойми, она была бы счастлива узнать, что и ты увидел ее картины, ее удивительное ощущение нас. Тебя, в конце концов!!. И она очень хочет увидеть тебя… Ричмонд, не дай ей уехать разочарованной! Она очень милая и искренняя. Она заслужила хотя бы это счастье в жизни.

-Мы все рождаемся на свет с одинаковыми правами на счастье, — мрачно заметил Ричмонд, — только вот интересно, куда они потом у некоторых деваются?

-А ты никогда не чувствовал себя счастливым? – вклинился Джим.

-Я вообще-то, не о себе. Но раз уж ты спросил обо мне, то не буду лгать, чувствовал. Да! И все же, многое, что я уже держал в руках, у меня отняли еще тогда, когда я уж точно еще не заслужил наказания за грехи.

-Ты пытаешься напомнить нам о матери Кайла? О Мэри Ли? Ты что же, всерьез думаешь, что она не получила своего счастья?!

-Но так мало! Слишком мало, Джим!!! – вскрик Ричмонда располосовал воздух в маленькой комнате.

-Длительность счастливого времени и наполненность счастьем – не одно и то же, Ричи. – Джим не опустил взгляд и смотрел на друга все так же спокойно, тепло и убежденно. — Я так думаю. И я уверен, что Мэри Ли ушла из этой жизни абсолютно, бесконечно счастливой! Ты, Ричмонд, ТЫ подарил ей это счастье. Так почему бы тебе на попробовать хоть немного осчастливить девушку, которая… Знаешь, она чем-то очень напоминает Мэри Ли. Уж и не знаю, чем. Внешне я плохо ее помню. А вот ощущение тепла… Рядом с этой Мэри чувствуется что-то очень похожее. Помоги ей, Ричмонд! И я просто уверен – тебе самому станет легче, лучше на душе. Даже если ты сочтешь ее рисунки никуда не годными… И не сердись, Бога ради, что я посмел сравнить ее с Мэри Ли!

Джим заметил, как покоробили Ричмонда его слова о возможном сходстве обеих Мэри.

-Ты меня просто злодеем каким-то выставляешь! – проговорил Ричмонд.

-Нет, не злодеем. Ты никогда не смог бы им стать. Только понимаешь, глядя на тебя, мне порой кажется, что произошла какая-то подмена, что ты – это вовсе не ты. Я временами просто тебя не узнаю. А потом не могу понять, что такое с тобой случилось, что могло так изменить тебя. Ведь Мэри Ли, прости, погибла не вчера, и долгие годы мы работали и, буквально, жили вместе, наблюдая того Ричмонда, без которого не случилось бы многих самых ярких и светлых «королевских» песен. Ты понимаешь, о чем я. Впрочем, я, наверное, уже слишком много говорю… Я просто очень прошу тебя, прислушайся к нам, пойди навстречу этой девочке!

-Вот далась же она вам!.. Ну, хорошо, хорошо. Гляну я на эти картины одним глазком. А может, и двумя…

-Честно? – совсем как ребенок ухватился за его слова Джим.

Ричмонд усмехнулся.

-Ну, вот, теперь еще и лжец!.. Да, честно. Как на духу!