Что бы не погасло... Что бы не погасло... Глава 2

Небольшой Катин домик, стоявший слегка на отшибе в самом конце улицы, выглядел в мокроснежной мороси совсем уныло. Ни одного светящегося окошка, ни единого звука, который встретил бы хозяйку. Собаки у Кати не было – даже залаять, приветствуя, некому. И она рада была теперь, что Марьяна решила переночевать у нее. Хоть не заходить, как обычно, в пустой, холодный дом. Разве что, кошка Зоська… А та, как раз оказалась на улице. Уж как ее угораздило выскочить? Выпачкалась только вся, зараза! Катя отперла дверь, и Зоська уже шмыгнула, было, внутрь, но Катя поймала ее с намерением вытереть ей лапы.

-Ну-ка стой, засранка!

Катя подхватила тряпку у порога, которой накануне мыла пол на веранде и хотела привести кошку в порядок, но та ловко вывернулась и стреканула на улицу. Пока Катя отпирала дверь и воевала с Зоськой, Марьяна курила, бросив свой рюкзачок на перилла крыльца. Она как раз сунула окурок в банку-пепельницу, когда кошка бросилась подальше от Кати с ее тряпкой.

-Лови ее! – невольно воскликнула Катя, и Марьяна ловко подхватила лихую кошку.

-Куда это ты собралась, подруга? – спросила она Зоську, а та все пыталась вырваться теперь уже из чужих рук.

Но Марьяна держала крепко. Она зашла с ней на веранду, где Катя уже включила свет и стояла наготове с тряпкой. Она вытерла Зоське лапы, и они втроем зашли в дом.

Марьяна присела с кошкой на табуретку возле кухонного стола, а Катя принялась растапливать печку. Зоська смирилась, пригревшись, и мурлыкала на руках у Марьяны, наглаживавшей ее трехцветную мягкую шкурку.

-Сейчас разгорится, и поесть что-нибудь сварганю, — говорила Катя, закрывая дверцу печки.

-Что, прямо на печке? – спросила Марьяна.

-Да нет! Что уж совсем средневековье?! У нас газ есть, плитка вот. А печка – это только отопление. Да так даже лучше – не боишься, что трубы потекут или котельная наша график температур завалит!

Катя усмехнулась, вспомнив, как разрывали операторскую звонки недовольных жителей, когда в мороз температура в домах не дотягивала до нормы.

-Тут сам себе голова – дров купил, угля навозил, и топи сколько влезет.

-Да-а, ничего себе, житуха! – протянула Марьяна. — После города, в натуре, как в средневековье оказываешься. Дрова, уголь… И ты всю жизнь вот так здесь?

-Нет…

Катя достала уже помытую картошку, налила в тазик воды из ведра и принялась чистить желтоватые клубни, вспомнив про свои мечты о жареной картошке.

-Черт! Вода такая холодная! Надо было в чайнике согреть… Я здесь после смерти бабушки поселилась. А выросла в Москве. Сначала с папой и мамой, потом только с папой, а потом… Впрочем, это не важно. Так что, я тоже вполне городской житель, но знаешь, как-то уже привыкла. Плохо это или хорошо, но человек ко всему привыкает… Почисти лук, пожалуйста! Вон там, в коробке.

Марьяна согнала с колен недовольную, уже заснувшую кошку, сняла куртку и достала коробку с луком.

Ужинали по-царски – вся кухня пропахла аппетитнейшей картошкой, девчонки ели прямо из сковородки, закусывая бутербродами с бужениной и прихлебывая все это пивом. Две бутылочки Марьяна извлекла из обширных карманов своей куртки. Языки развязались, и, перебивая друг друга, они болтали обо всем, что приходило в голову, начиная от косметики и заканчивая любовными похождениями, по части которых Марьяна оказалась большая мастерица. Впрочем, ничего удивительного Катя в этом и не находила – без своей куртки и дурацкого шарфа Марьяна выглядела довольно эффектно со своими длинными волосами, раскосыми блестящими глазами и бурным темпераментом, не скованным, похоже, никакими условностями. Катя смотрела на нее и думала о том, что, в сущности ведь ничем от нее не отличается, разве что, длинной волос. Тот же рост, похожая фигура, характер тоже, вроде, не из робких, и все равно, чувствовала она, что наверняка, Марьяна куда больше пользовалась мужским вниманием. Почему?.. Да какая, в общем, разница?! Катя тоже никогда не страдала от недостатка внимания, просто это ее никогда особенно не волновало. Хотя бы потому, что все эти воздыхатели ровным счетом ничегошеньки для нее не значили. Туповатые, даже наглые… Она встречала их попытки пофлиртовать с неизменным равнодушием и нисколько об этом не жалела, понимая, что все равно никогда бы не смогла и близко подпустить кого-то из них. Вот только Вадик… Уж чем он ее взял? Да, обаятельный, да, неглупый, да уверенный в себе, лихо командовавший своими подчиненными и восхищавший своим умением работать. Да. Но чего-то все же, не хватало. Чего, Катя не знала, а потом и не хотела знать, гордясь его вниманием к ней, ожидая его всегда неожиданных визитов и воображая, что его высказывания о ней, как о самом близком ему человеке, настоящем друге – незыблемая опора для их отношений. Если так, то он уж никогда ее не забудет, никогда ею не пренебрежет, как пренебрегал многочисленными знакомыми дамами, которые вкупе с его женой обрывали его сотовый. А он лишь ухмылялся на эти звонки и не брал трубку… Да, просто Марьяна хотела этого самого внимания, что называется, работала на это, а Кате это все было уже «по барабану». Однажды поняв, что никогда в жизни ей не встретить того, кого ей хотелось бы, она просто прикипела к этому Вадику, привыкла, и отрывать было уже слишком больно. Так вот и получилось, что в поселке на нее уже никто внимания не обращал. А иногда тоже ведь хочется, что бы оборачивались, провожали взглядами… Что бы было, в конце концов, кого ждать. Тем более, что Вадим теперь появлялся от случая к случаю, все реже и реже…

-Ну, чем теперь займемся? – спросила Марьяна, когда картошка оказалась съедена, пиво выпито, а сигареты в их руках почти докурены.

Катя поднялась с корточек, на которых сидела возле поддувала, что бы не слишком задымить кухню. Марьяна же, развалясь на табуретке спиной к подоконнику, старалась выпускать дым в приоткрытую форточку.

-Да я даже и не знаю… У меня только старенький видеомагнитофон, кассеты тоже древние. Есть хорошие фильмы, но это, так сказать, на мой вкус…

-Да фигня, посмотрим, что есть. Может, и на мой вкус что сыщется… А у тебя нет зеленого чая?

-Вообще-то, зеленый я не пью… — в задумчивости протянула Катя, — но ко мне подружка приезжала и она пьет исключительно зеленый. С собой привозила и, наверное, остался. Погоди, я посмотрю.

Катя потянулась к шкафчику над столом, открыла дверцы и стала рыться среди баночек с приправами, коробочек с лекарствами и прочей ерундой.

-О! Точно, есть!

Она извлекла коробочку с пакетиками зеленого чая и поставила на стол.

-Ну, вот, надо только чайник поставить. Сделаешь? А я пока на улицу сбегаю.

-Да попробую… — Марьяна захлопнула форточку, поднялась с табуретки и подошла к плитке, с сомнением глядя на большой баллон с газом.

Повернувшись к новой подруге спиной, Катя выуживала из-под повешенной на крючочки возле двери верхней одежды свою «дворовую» куртку, когда зазвонил ее сотовый. Катя вернулась к столу, увидела, что звонит Борис и приняла вызов. На ходу разговаривая с ним, она вышла на крыльцо и прислонилась к входной двери. Марьяна тем временем крутанула ручку на баллоне и тут только спохватилась, что спичек под рукой нет. Глянула на печку, заметила коробок и пошла за ним. Но коробок содержал в себе только одну спичку, которая сначала никак не хотела зажигаться о совсем расчирканный коробок, а потом и вовсе сломалась.

-Вот черт! – воскликнула Марьяна и направилась к столику за своей зажигалкой. – Черт!

Зажигалка, как назло вообще не хотела гореть, показывая своим прозрачным бочком, что газа уже нет.

-Нет, ну это вообще!.. Должны же быть у нее здесь спички.

И Марьяна огляделась. В конце концов, ее взгляд остановился на том самом шкафчике, из которого Катя доставала чай. Открыв дверцы, Марьяна после некоторых поисков нашла початую упаковку со спичками, достала коробок и, довольная собой направилась к плитке. Если бы не ее злостный насморк, Марьяна бы уже давно почувствовала сильнейший запах газа, вовсю распространившегося по крохотной кухоньке из конфорки, кран которой был давно сломан. Катя забыла предупредить новую знакомую о том, что, открыв газ на баллоне, необходимо сразу зажечь эту злосчастную конфорку.

-Ох, Борь, ты бы не озадачивался этим, а? Еще ладно, если просто показать кому-нибудь. А издавать альбом…Стоит ли? Я сама ничего не могу понять с этими рисунками, а если меня спросят? Что я скажу? Просто села и нарисовала??

-Да нет, же, дурочка, ты не поняла! Ты хоть соображаешь, что из этого может получиться? Не слишком прозрачно намекаю? И ничего тебе разъяснять не придется! Там найдутся люди, способные написать некий отзыв для альбома.

Катя примолкла, вскользь наблюдая, как зловредная Зоська чинно просочилась в чуть приоткрытую дверь – очевидно, выскочила с кухни, когда Катя выходила, занятая разговором.

-Нет, Боря, не прозрачно… Поняла я все, только не уверена…Ты всерьез думаешь показать мои рисунки…им??

-Господи, Катя, а почему нет?? – Борис почти кричал. – Что в этом такого запредельного?? Скажи мне!.. Ведь… ведь в твоих рисунках нет ничего оскорбляющего их, ничего пошлого, низкого, гадкого – все очень красиво, чувственно, нежно! Все твои чувства, как на ладони!.. Мне кажется… По крайней мере, мне было бы приятно увидеть подобные картины о себе! Даже если… Прости, Кать! Даже если я не испытывал бы к тебе никаких нежных чувств. В подобном удивительном признании нет ничего плохого, ничего унижающего ни их, ни тебя. Слышишь? Ты понимаешь меня??.. Катюш, мы должны попробовать! Как ты не понимаешь?! Я хочу, что бы они узнали о тебе, хочу, что бы познакомились с тобой. И не просто, как с их горячей поклонницей, а как с человеком, которому удалось, в чем я у меня нет никаких сомнений – а я тоже люблю их музыку – разгадать секрет их знаменитого «волшебства». Ты понимаешь, о чем я? Катя, я ничего не выдумываю и не пытаюсь тебе мозги запудрить – мне в этом никакого резона. А главное – я знаю, о чем говорю. Я же не дурак какой-нибудь, тоже кое-что соображаю. В твоих картинах есть…тоже есть некое волшебство, и не мне тебе это втолковывать. Ксюша, она была просто в шоке! В восхищении!.. Ты мне веришь?

Но Катя молчала, ошарашенная его словами, его идеями, и пытаясь при этом еще и Зоську поймать. Та, правда, не очень-то и сопротивлялась.

-Ну что ты молчишь? Катя!

А она тем временем подхватила кошку и понесла ее в дом, что бы та опять не вымазала лапы. По нужде Зоське можно прекрасно и в подполье сходить! Катя взялась за ручку двери на кухню.

-Катя? – еще раз позвал Борис в трубку, но вместо ответа услышал сдавленный Катин вскрик и странный шум или грохот, после которого звонок прервался.

Удивленный, Борис набрал Катин номер еще раз, но тот оказался недоступен. И тогда, несколько ошалелых секунд просидев не шелохнувшись, Борис подскочил, как ошпаренный, и скоро уже утопил педаль газа на своей машине, уверенный, что с Катей стряслась какая-то беда.

От воя сирены становилось тошно. Две пожарные машины уже стояли около пылающего дома, еще одна – на подходе. Она-то и разрывала тишину спящего поселка каким-то тоскливым, полу визжащим завыванием. Зарево издалека указало Борису дорогу, которую он, если честно, не очень и помнил. Он редко ездил сюда, к Кате. И не потому, что не желал навещать ее. Она сама не хотела лишний раз хвастаться своим совсем не презентабельным жилищем. Особенно по сравнению с его шикарной квартирой. Только лишний раз подчеркивать правоту Бориса, с которой она, хоть и соглашалась, но принять, как причину к каким-то действиям, не могла. Поэтому, и бывал здесь Борис лишь несколько раз за эти два года, и то, что бы только довезти до дома опоздавшую на все виды транспорта Катю. И каждый раз она показывала, куда сворачивать по этим совершенно нерационально расположенным улочкам.

В ужасе поглядывая на полыхавший дом, Борис еле добрался до него, пару раз попав в тупики и молясь, что бы машина не увязла в скользкой, местами по колено грязи. А когда остановился неподалеку от ворот, даже не смог сразу выйти из машины. Тупо уставившись перед собой, ощущая даже в чуть приоткрытые окна салона чудовищный смрад, он думал лишь об одном – ему придется опознавать ее труп. Больше, по-видимому, некому будет.

Он и понятия не имел, где искать ее отца, а мать – тем более. Вадим этот? Еще чего! Он ей никто, даже если знал Катю достаточно близко, что бы найти на теле ее «особые приметы» — маленький шрам на спине и большое родимое пятно на запястье правой руки. Если конечно, приметы эти вообще сохранились… Господи Боже! Бориса передернуло, и он вышел из машины. А полностью из оцепенения его вывел вой уже других сирен – к пожарищу подъезжали две машины «скорой помощи». Борис бросился к одному из стоявших неподалеку пожарных, безошибочно угадав в нем старшего.

-Эй, сюда нельзя! – крикнул ему тот.

-Я не посторонний! – возразил Борис, щурясь от огня, — Здесь живет моя… моя сестра. Двоюродная, правда… Кто-нибудь остался в живых? Здесь «скорая». Вы же понимаете, это очень важно для меня!

Пожарный с сомнением посмотрел на Бориса. Он видел, что тот совершенно искренне поражен произошедшим и переживает. И все же…

-А как это вы оказались здесь, что называется, в самый нужный момент? А?

-Послушайте! – Борис невольно сжал кулаки. – Я по телефону разговаривал с ней, когда, похоже, это и случилось. Я услышал в трубке ее крик и какой-то грохот. Возможно, взрыв. Это газовый баллон, наверное, да?.. Говорите же! Или вы думаете, что это я подпалил ее дом, а потом отстаивался в сторонке, наблюдая за эффектом?

-Ну, кто и что здесь мог натворить, разбираться милиция будет. Мы составим свой отчет, но и только. А вот насчет газового баллона, вы, похоже, правы… Что же касается выживших, то найдено два тела. Две девушки. Одна мертва и погибла именно в момент взрыва, а вот вторую, кажется, спасло то, что она находилась в соседнем помещении, около двери на кухню. Скорее всего, ее отбросило взрывной волной, но обгорела она сильно. Выжить-то выживет, но вот какой…

Сердце Бориса, едва забившись в надежде, снова упало. Еле ворочая языком, он произнес:

-Я… я могу увидеть тела? Все равно, если что, опознавать придется. У нас с Катькой, кроме друг друга, никого и нет в целом свете. Мне бы хоть узнать, кто из них жив. Прошу вас!

Пожарный замялся.

-Даже и не знаю… Посторонним не положено проходить на место происшествия. Но подождите, сейчас выносить будут. Я постараюсь остановить.

Конечно, врачи не слишком обрадовались этой просьбе остановиться, но Борис показал свои документы, и, придя в себя, вполне доходчиво объяснил, что все равно, девушку придется везти в Ожоговый центр, а с его помощью, все будет гораздо быстрее.

Изо все сил стараясь держать себя в руках, он подошел к носилкам и взглянул на лицо лежавшей перед ним девушки. Узнать ее было невозможно.

Тогда он приподнял покрывало и понял, что искать родимое пятно на запястье сейчас тоже бесполезно. И тут он заметил, как что-то блеснуло на пальце обожженной руки. Кольцо! Серебряное колечко с чудным и довольно крупным треугольным камешком. Вряд ли у той, другой девушки могло быть такое же… Катька! Это Катька!! Она жива. Слава Богу!

-Да. Да, это она! Немедленно везите ее в центр! Я поеду следом, а по дороге позвоню туда. Вас встретят.

Врач «скорой» молча кивнул и запрыгнул в машину. Санитары ловко втянули носилки внутрь и машина, возопив сиреной, сорвалась с места.

Борис тоже сел в машину, поблагодарив пожарного за помощь, и проводил взглядом другие носилки, на которых в застегнутом чехле уносили тело погибшей девушки. Интересно, кто ее опознавать будет? Теперь он припомнил, что Катя упоминала о том, что совершенно случайно познакомилась с ней и пригласила переночевать, потому что, та опоздала на последнюю электричку. Она даже имя называла… Марьяна, кажется. Но кто знал из ее близких, что она поехала сюда? Или кто знает их, что бы сообщить о ней?

Странно, но все это вертелось в голове Бориса всю дорогу до Ожогового центра. Отвлекся он только, что бы сообщить туда о пострадавшей и дать соответствующие указания, да что бы позвонить Ксюше. Она даже не знала, куда он уехал – уснула перед телевизором, а он, уезжая, не стал будить. Наверно, так и спит.

Ксюша спала, но когда услышала о случившемся, мигом проснулась.

-Боже мой, Боря! И как она? Ее спасут?

-Ох, милая, ничего не могу пока сказать! Совсем ничего. Я и опознать-то ее смог только по тому ее смешному колечку с треугольным камешком. Помнишь?

-Ага, помню. Ты сам будешь оперировать?

-Конечно! Я уже на пути туда… Она очень плоха, Ксюша. Сильно обгорела. От второй же девушки, наверное, вообще ничего толком не осталось.

-Какой ужас!.. Какое горе, Господи!.. Тебя ведь только к утру можно ждать, да?

-Не раньше. А может, и позже. Ничего не могу сказать.

-Так может, мне приехать?

-Зачем, зайка? Лучше выспись, а завтра накормишь меня чем-нибудь вкусненьким. Ладно?

-Обязательно! Я целую тебя!

-Ага… Я тоже!

К утру подморозило, и Борис не решился разгонять машину на покрытой тонким слоем ледянки дороге.

Операции закончились успешно. Вернее, все действия реаниматологов прошли хорошо, Катя осталась жива и ее жизнь была уже вне опасности. Первые операции, которые касались непосредственно уже ожогов, Борис провел сам. Теперь Катей занимались другие врачи, пришедшие ему на смену. И все равно, работы предстояло еще очень много. А главное – Катя еще должна прийти в себя. И тогда он просто обязан быть рядом. У него было немного времени, что бы передохнуть и вернуться назад – долго же Ксюше придется ждать его! – и Борис решил съездить на пожарище. Зачем? Он и сам еще этого не знал. Но что-то толкало его туда. Ведь вряд ли ему удастся найти среди обгорелых останков дома что-то, что может Кате пригодиться. И все же…

Эти самые останки ужасающе чернели на фоне выпавшего вчера снега, синего неба, сверкая и переливаясь покрывшим их за ночь тонким слоем инея. Из-за ударившего морозца запаха гари не ощущалось.

Борис вышел из машины и, стараясь не оскользнуться на замерзших лужах, оставшихся после тушения, медленно подошел к тому, что осталось от Катиного дома. Он даже не замечал, как проходившие мимо люди, останавливались, рассматривая его и пожарище. Они переговаривались, рассуждая, кто он такой и зачем здесь. Похоже, они решили, что он – следователь из милиции. Впрочем, кто-то начал спорить, что не из милиции, а уже из прокуратуры – слишком уж машина дорогая для милицейских ищеек. Только Борис всего этого не слышал. Ничего не замечая, он пытался добраться до одной вещи, которая привлекла его внимание. Под завалившими крыльцо досками козырька лежало что-то, похожее на сумку. Вымазавшись в саже, Борису наконец удалось извлечь из-под досок эту вещицу. Оказалось – кожаный рюкзачок. Порядком обгоревший, но целый. Видимо, его завалило, и пламя не достало его настолько, что бы сжечь дотла.

… Это не Катин. Значит, той девушки. Посмотрим… Борис осторожно развязал тесемки и щелкнул замочком. Внутри все, слава Богу, оказалось цело. Обычный набор дамской, а вернее, девчоночьей сумочки – маленький кошелечек с замочком – защелкой и рисунком на японские мотивы, косметика, початая пачка жвачки, начатая же упаковка обезболивающих таблеток, записная книжка, ручка, не очень чистый, со следами губной помады носовой платочек и то, что заинтересовало Бориса более всего – паспорт на имя Марьяны Бероевой, уроженки Татарстана, и совсем недорогой сотовый телефон с брелочком – кисточкой из красного бисера. На телефоне батарея была в уже очень подсевшем состоянии, и Борис понимал, что рыскать в нем придется очень быстро. Но сделать это необходимо, что бы найти хоть кого-нибудь из ее родных или близких. Правда, легким делом это не будет – из паспорта девушки Борис понял, что она иногородняя, регистрации в Москве нет. Скорее всего, искательница приключений, погулять приехала к кому-нибудь из родни или знакомых. Кто ее знает…

Борис думал обо всем этом вовсе и не из праздного любопытства. Он вполне мог бы отвезти рюкзачок в милицию, и пусть они сами ищут тех, кто заберет тело и похоронит несчастную. Только одна интересная и неотвязная мысль преследовала его, формируясь и закрепляясь в его мозгу тем прочнее и яснее, чем дольше он «любовался» всем тем, что осталось от Катиного дома, ее вещей, собственно, всего того немногого, что у нее было. Ее прежней жизни. Прежней жизни…

Поисками в сотовом Марьяны, ее записной книжке занялась Ксюша. Не очень понимая, зачем все-таки ее мужу самому этим заниматься, а не предоставить сие милиции, она добросовестно и осторожно, как и просил Борис, перебрала все возможные номера в сотовом, тем более, что батарея довольно быстро села, а найти подзарядник на несчастный старенький «Сименс», которые уже перестали выпускать, так и не удалось. Поняла Ксюша только две вещи – у девушки нет родных, и Борис затеял какое-то дело.

Сам же Борис днями и ночами пропадал в своем центре, у койки Кати. Как только ему стало известно, что Марьяну Бероеву забирать и хоронить некому, он решился. Рассказав обо всем Ксюше, он прямо смотрел в красивые темные глаза жены и ждал. А она молча поправила светлую вьющуюся прядь волос, выпавшую из небрежной, но все равно, очаровательной ее прически, и вздохнула.

-Если ты уверен, что это то, что ей нужно, и ты сможешь это провернуть…

-В том-то и дело, что не очень уверен!.. Есть у меня человечек, который поможет и посоветует, как лучше все сделать так, что бы затея прошла без сучка и задоринки. А вот Катя… Она пришла в себя, все понимает и воспринимает нормально. Хотя, как принять и воспринять нормально потерю дома, здоровья и внешности, я не представляю…Ощущение, что … будто, наплевать ей на все.

— Ей очень больно сейчас? – тихо спросила Ксюша.

-Нет… Конечно, ей колют обезболивающие. Ей не должно быть сильно больно…Она… Я очень надеюсь, что она верит в мою помощь!.. – Борис выдохнул и выпалил, как опору себе, своим словам. — Мы вернем ее к нормальной жизни! Ее ждет Англия, прекрасные врачи. Слепят, как новенькую! Но это…

-Ты расскажешь ей или поставишь потом перед фактом?

-Не знаю. Просто понятия не имею!

-Я думаю, что не имеешь ты, прежде всего, права вот так перекраивать ее жизнь! А если ей это и не нужно вовсе? Что, если на своей больничной койке, в бинтах, покалеченная, она только и мечтает, что о Вадике своем? И все! Ты понимаешь? Ты ведь и затеваешь эту авантюру лишь для того, что бы начать ее жизнь заново, что бы забыла она о любви этой своей безнадежной. А она тебя об этом просила?

-Ладно, ладно! Не кричи!

-Я и не кричу.

-Я слышу!.. Я надеюсь, Ксюша, лишь на одно. Она поедет в Англию, страну ее мечты, и кто знает, вспомнит ли она там обо всем, что здесь потеряла.

-А если будет еще хуже? Боря! Что если там, в этой самой «стране ее мечты» мечта эта ее и рухнет? Да с таким грохотом, что Вадик станет ее единственной соломинкой. А?.. Я ведь видела ее картины, если ты забыл, и я прекрасно понимаю, как призрачна ее мечта даже для нее самой. Столько чувства к человеку, которого она никогда в жизни не видела! Столько желания получить его, всего, вместе с сердцем, которое…Боря, оно может даже не вздрогнуть в ее сторону и тогда…Мне даже подумать страшно после всего, что я увидела в ее рисунках, что с ней будет тогда!.. Но если совсем по-честному, я завидую ей, Боря. Очень завидую. Есть в Катюше что-то такое… не знаю даже, как и сказать. Что-то не от мира сего. Не клеится она с этим миром и все. И ты понимаешь, как нелегко приходится таким людям… А вообще, слова все это, пустые слова! На самом же деле ты вот тоже повелся на эту ее сказку, на мечту ее сумасшедшую. Красиво, слов нет! Но Боря, милый, неужели ты хоть на секунду можешь всерьез допустить, что все это возможно, что примет ее эта «страна ее мечты», кумиры ее эти?! Они же, извини, уже старые «звездные» дядьки, которые налопались этой всеобщей любви по самые уши, которым уже все равно и самомнение раздуто до невозможности… Да, возможно, как обладатели творческих натур, они и почувствуют в Катиных картинах нечто особенное, нечто удивительное, такое, чего раньше никогда не видели. Но… и только! Скажут ей пару теплых слов, возможно, даже захочется помочь ей показать эти рисунки публике… Но разве этого хочет сама Катя? Вернее, разве этого ей достаточно будет?? Господи, Боря, не делай Катьку еще несчастнее, чем она есть, не дразни ее! Пусть она себе живет, как хочет. А из котельной этой, да от Вадика ты ее все равно, вытащишь – ей после всего, что случилось, и так больше ничего не останется, как в Москву перебраться. Жить-то больше негде. А тут и в себя придет, и мы ей поможем. А потом и на работу к тебе пристроится, как ты этого и хотел. А? Ну, подумай сам, зачем тебе все эти сказки?

-Сказки, говоришь?..

Борису было страшно слушать жену. По-настоящему страшно. Как бы права она ни была, насколько бы правильно и рационально ни рассуждала. Да, она была права. Права, черт возьми! Но после общения с Катей, после ее картин ему просто нестерпимо стало отказаться от совсем детской какой-то веры в то, что возможно в жизни Чудо, что чем больше веришь в это, чем больше любишь то, что выбрало твое сердце, тем реальнее возможность соприкоснуться со своей мечтой, получить ее, наконец. Что бы ни было! Но даже если и не случится, все равно, лучше жить этим самым Чудом своим, чем отречься от него только потому, что слишком уж оно сказочно, слишком уж вразрез идет с привычными нормами жизни, ее условностями и тошнотворными догмами. Так жутко, так невыносимо пристраиваться к этой самой жизни, кривя душой соглашаться с ее реалиями и играть по ее правилам! Да, он сам всегда так и существовал. Благо, Господь сподобил заняться тем, что он любит и что внушает ему уважение к самому себе. Просто повезло. Но ведь кроме достойной работы, хорошей семьи и всего остального, что, по общепринятым понятиям, и является счастьем, есть кое-что еще. Что-то, что никогда не изменится и не изменит тебе, что навсегда твое, что делает тебя, действительно, сильным. Сильным по-настоящему, потому что, создано тобой и принадлежит только тебе, потому что, питает и крепит сердце, делая его несокрушимым. Тогда как же можно лишать этого Катю, вернее, лишать ее Шанса, если уж у него, ее друга, в конце концов, есть возможность дать ей его, этот Шанс!? Да, Ксюша права, все может закончится, мягко говоря, не очень приятно для Кати, и это единственное, что заставляет его сейчас тормозить и раздумывать. А вернее, искать хоть какое-нибудь еще лишнее подтверждение его правоты, какой-то дополнительный толчок к действию.

Долгими часами Борис просиживал возле своей пациентки, глядя на ее целиком перебинтованные лицо, голову, тело. Жалость… Конечно, жалость, огромная, искренняя, та, на которую не обижаются, а которую ждут от близких людей в самые тяжкие моменты жизни – вот, что он в первую очередь испытывал к ней. Но однажды бинты эти кошмарные показались ему неким коконом, из которого по истечении времени и некоторых усилий с его стороны вылупится… Нет, не бабочка, но новый человек с новой судьбой, которой Катя достойна, которую она заработала, заслужила своим стойким, непобедимым желанием дотянуться до того, что так дорого ее сердцу. Тем, более, что время не ждало, надо было уже что-то предпринимать, что бы планы его не сорвались.

И тогда, после долгих процедур, оформления целой кучи документов, Катя Черкасова превратилась в Марьяну Бероеву. Борису пришлось «признаться», что тогда, на пожаре он, все-таки, ошибся, приняв выжившую девушку за свою «сестру» из-за кольца, которое, якобы, покойная ныне Катя подарила своей подруге Марьяне перед самым пожаром. Но вот девушка пришла в себя и ошибка прояснилась. Но, поскольку, позаботиться о девушке некому, то Борис, в память о Кате, возьмет все на себя. А в частности, переправит больную в Великобританию, в частную клинику, что бы Марьяне сделали ряд сложнейших пластических операций, которые вернут девушке не только нормальный внешний вид, но и привлекательность.

Как его когда-то называла Катя? Штирлицем? Что ж, теперь вот, через много лет ему придется оправдывать это громкое прозвище. Скольких человек ему придется обмануть, насколько он преступит закон?… Не так уж это и важно. Важно, что бы превращение в Марьяну стало для Кати, действительно, спасением. Спасением, за которое, да, придется заплатить. Она должна умереть для всех, умереть для ее прошлой жизни, которая тянула ее на дно самой безысходной тоски и безнадежности. У Марьяны нет никаких привязанностей в маленьком подмосковном поселке, нет болезненной любви к некоему Вадику. Ничего нет. Все заново. Красивая девушка из Татарстана, которая не знает своих родителей, а, следовательно, и другой какой-то родни. Девушка, которой на протяжении нескольких дней никто не хватился. А те, кому Ксюша, обзванивая номера в сотовом Бероевой, сообщила о подобранном на улице телефоне, не проявили никакого интереса, кроме дежурных охов и вздохов. Это ли не настоящая находка? Это ли не толчок, тот самый, которого Борис так ждал?

Ну, а Катя Черкасова? Ее пришлось похоронить со всеми самыми искренними сожалениями.

Один, без жены – Ксюша уперлась, не желая в этом участвовать – Борис стоял у свежей могилы, оправдывая себя хотя бы тем, что для той, кого реально сейчас закапывали в землю, никто не сделал бы ничего подобного. Не исключено, что похоронили бы ее, как невостребованный труп просто под номером, и никто никогда не пришел бы к ней с цветами. А тут… Тут сейчас стояли отец Кати с молодой женой и уже подраставшим мальчиком. Новым ребенком взамен Кати… Мачеха Кати строила скорбную мину на красивом, но почему-то совсем не привлекательном лице. Возможно, из-за еле скрываемого раздражения. А отец… Отец пустыми какими-то, а скорее, опустевшими глазами глядел на цветы на могиле «дочери», и Борису показалось, что он дождаться не может, когда можно будет уйти отсюда и остаться наедине со своими переживаниями. Видел ли он сейчас Катю маленькой девочкой, которая доверчиво держалась крохотной ладошкой за его руку, или еще какие-то воспоминания воскресали и проходили перед его взором? Кто знает… По его лицу это невозможно было понять. Но Борис почему-то вдруг решил, что напьется сегодня этот мужик до полусмерти.

Кто еще здесь? Вот видимо, коллеги из котельной. Несколько молодых парней, седеющий мужчина за пятьдесят, еле сдерживающий слезы, и молодая светловолосая женщина, закрывающая лицо ладонью. Они, кажется, скорбят совершенно искренне. Что ж, к этим, не слишком отягчающим совесть мукам, Борис был готов. Это цена Катиной свободы… Так, стоп, а это еще кто?

К свежей могиле приблизились пятеро мужчин. Четверо остановились поодаль, склонив головы, а пятый, подойдя к изголовью, положил букет желтых хризантем. Таких больших, таких ярких, что резало по глазам, даже не смотря на остальные, уже лежавшие там цветы. Похоже, и глазам этого пятого стало больно – лицо его вдруг исказилось, и он разрыдался так, что едва на колени не рухнул прямо на могилу. Впрочем, кажется, он был мертвецки пьян. Вадим? Скорее всего… Боже, какое горе! Какие крокодиловы, а скорее пьяные слезы! Где же ты был, красавчик, когда Катька проливала слезы по тебе, когда она ждала тебя вечерами напролет, теряя надежду и уважение к себе?! Плачешь теперь? Плачь!.. И слава Богу, что Катька жива и не видит этих твоих слез! Иначе побежала бы сюда, понеслась при первой же возможности, что бы снова прилипнуть к тебе, снова любить тебя, не способного этого оценить. Это сейчас ты плачешь, а вернись Катька к тебе, и все возвратилось бы на круги своя, и не было бы ей спасения… Он откровенно злился, злорадствовал, глядя на Вадима, на слезы его, на то, как поднимали его, все же, не удержавшегося и упавшего на четвереньки, его коллеги. Да, тот был пьян. И все же, Борис ловил себя на том, что задело его что-то, заставив на секунду усомниться в том, что он затеял. Все же, прав ли он, решая за Катю, как и с кем, с какими желаниями и устремлениями ей жить? Что, если Вадим этот опомнился бы, наконец, и понял, что ему нужно, что Катька и есть его счастье, на которое он никак не может решиться? Что если он, Борис, отнимает у Катьки ее настоящий, реальный шанс, подсовывая взамен какие-то иллюзии, несбыточные, считай, мечты, за которые Катька держалась так крепко лишь потому, что не повезло в жизни обрести свою любовь?

Отойдя в сторонку, Борис закурил, и машинально наблюдая, как пришедшие проститься с Катей кладут последние цветы и потихоньку расходятся, как пьяного, уже совсем еле держащегося на ногах Вадима выводят на аллею, снова и снова мучительно решался на то, что, в общем, уже закрутилось, что и не остановить. Катя уже стала Марьяной Бероевой и скоро уедет в Лондон, где ее ждет огромное множество операций и… возможно, ее новая жизнь. Именно там. Потому что, здесь она изменится в любом случае, даже если в Англии ничего не получится. Он поможет ей, во всем поможет. Будет ли это решением начать все заново или попыткой вернуть Вадима. Все равно. В конце концов, это ее право. А там и видно будет, кто и чего стоит.

Борис стряхнул пепел с сигареты и оглянулся на опустевшее пространство около земляного холмика, заваленного цветами и венками. Все ушли… Затянувшись еще раз, он отбросил окурок куда-то в сторону, подошел к могиле.

-Что ж, прощай, девочка… Я понятия не имею, кто ты, какая ты была. Мне очень жаль, что вот так получилось. Очень… И я надеюсь, что ты простишь меня за мой обман, за эту подмену. Пусть у Кати будет шанс. Ладно?.. Я, конечно, мог этого и не делать, мог отвезти Катю в Англию под ее собственным именем. Но… пусть уж лучше забудут о ней здесь, пусть для нее все начнется с чистого листа. Хорошо?..

Все, больше у Бориса сомнений не осталось. Хватит. В любом случае, сейчас главное – поставить Катю… Машу на ноги, вернуть ей ее внешность и… и внушить ей новые надежды на будущее. Это все, о чем он должен сейчас думать.