Что бы не погасло... Что бы не погасло... Глава 15

Его квартира оказалась в современном многоквартирном здании, отражавшем огромными окнами – стенами, подобно колоссальному зеркалу, панораму Лондона. Мэри увидела фешенебельное жилище, отделанное и обставленное очень дорого, с большим, хоть и очень мужским вкусом – темные и светлые в разных комнатах породы дерева, кожа, стекло и никель. Все очень стильно, строго и удобно. Хоть и смахивало чуть-чуть на дорогой гостиничный номер. Сразу чувствовалось полное отсутствие женщины с ее непременной тягой к уюту, смешным или изящным безделушкам и прочей чепухе, которая мужчину, если не раздражает, то оставляет абсолютно равнодушным. Хотя, конечно же, мужчины бывают разные. Эдди, например, весь свой особняк сверху до низу набил безделушками, которые, впрочем, стоили целое состояние. Но если докапываться до сути, то и плюшевый медвежонок, и статуэтка стоимостью в несколько тысяч фунтов предназначены для одного и того же – услады взгляда и поднятия настроения. А с медвежонком еще и спать можно, уютно подложив его себе под щеку…

Оглядываясь в квартире Ричмонда, насколько это оказалось возможно, если учесть ее волнение, граничившее с ужасом, Мэри поняла одно – этому дому не хватало личности хозяина. Ее дорого и красиво обставили, и сделал это хороший дизайнер. А вот сам Ричмонд просто въехал и живет, не внося ничего своего, за исключением нескольких фотографий на стенах, книг по его интересам и каких-то сувениров, очевидно, все же, дорогих его сердцу. Большинство, наверняка, подарены Кайлом и привезены из тех стран, где он участвовал в ралли. В гостиной висел большой его портрет – фотография, сделанная, когда Кайлу было лет шестнадцать-семнадцать. Совершенно очаровательный мальчик, уже юноша. Огромные глаза из-под все той же длинной темной челки, только на затылке волосы коротко острижены. И взгляд… Мэри смотрела, пока Ричмонд доставал из бара бутылку водки, стаканчики, соленые фисташки и еще что-то для нехитрой закуски, и не могла понять, почему ее так притягивает этот взгляд, кого он ей напоминает… Интересно, какой была она, эта Мэри Ли Палмер? Ведь во сне она сама была ею, переживала прошлое этой Мэри Ли, но не видела ее со стороны. Как она выглядела? Мэри оставалось судить об этом, только глядя в лицо ее сына…

Ричмонд протянул ей стакан.

-Пейте! – скомандовал он. — А то, вижу, напугал я вас.

Мэри помедлила, увидев, что налил он ей довольно много, с силой выдохнула, чем вызвала его еле скрытую усмешку, и выпила все до дна. Водка оказалась хорошая, и ей не пришлось морщиться и хватать ртом воздух.

-Прекрасно! – заметил Ричмонд. – Ну, а теперь поговорим? Что это за история, которая произошла, когда вы приехали сюда? Не стесняйтесь, ведь это, похоже, напрямую касается меня!

-Хорошо, Ричмонд. Только я даже не представляю, как вам все это рассказать. Именно потому, что это напрямую касается вас!

-Не заговаривайте мне зубы, Мэри! – Толларк вновь начал выходить из себя.

-И не пытаюсь! – она, как могла, держалась, сохраняя ровный тон. – Скажите… какой она была?

-Кто? Ли?

-Вы так ее называли… Да, да, именно так. Я знаю.

-Что значит, ВЫ знаете?! Откуда вам знать???

-В том-то и дело, что знаю. Знаю, Ричмонд, и мне от этого, поверьте, нелегко!.. Знаю и про Красную комнату, и про тот вечер под дождем, когда она села в вашу машину – девочка без денег, работы и крыши над головой. Знаю про странный заброшенный парк со статуей мальчика, туманом раннего утра и солдатом с банджо… Я много чего знаю и узнаю все больше и больше. Верите вы мне или нет, но это так, Ричмонд. Да вы и сами понимаете, что глупо обвинять меня в каких-то махинациях, вынюхиваниях и так далее. Сами видите, что я знаю о таких вещах, о которых мне никто не мог рассказать…

-Ну, пока что все, что вы сейчас упомянули, если и не достояние публики, то Джим и Брэндон об этом знают. Я только думал, что позабыли давно.

Ричмонд говорил как-то и зло, и горестно одновременно.

-Так вы ИХ подозреваете? Вы думаете, что это они мне нашептали кучу этой вот очень личной информации о вас? Для чего?.. Да, Брэндон считает, что мои рисунки должны увидеть люди, что бы вспомнить о вас, о том, чем на самом деле был и остается «Королевский Крест», но подумайте, Ричмонд – я нарисовала их задолго до своего приезда в вашу страну! Я не была, НИКОГДА не была до этого знакома ни с Брэндоном, ни с Джимом! Это правда, Ричмонд! Я НЕ ЛГУ!! И вы должны мне поверить, что даже имя девочки — Мэри Ли Палмер – я услышала от кого бы то ни было лишь сегодня. Хотя…хотя знала его давно… Да, давно, Ричмонд! И это тоже часть, как вы выразились, «истории», случившейся со мной в Лондоне.

Ричмонд молчал секунду, словно, поперхнувшись ее словами, а потом хрипло произнес:

-Что, Мэри, что случилось с тех пор, как вы приехали сюда? Вы так и не сказали!

-Мне снятся сны.

-Сны?!

-Да. Оттуда, из них я обо всем и узнаю. Я вижу все, что тогда происходило, и у вас волосы на голове зашевелятся, если я расскажу, ЧТО я видела!..

-Боюсь, они у меня давно уже шевелятся… — пробормотал Ричмонд, — с тех пор, как я увидел ваши рисунки…

Тут он как-то даже ошалело оглядел комнату, увидел папку с рисунками Мэри, схватил ее, да, видно, как-то уж слишком резко, не аккуратно – тесемка оторвалась, папка распахнулась и рисунки вывалились на ковер.

Мэри невольно ахнула, просто от неожиданности, но Ричмонда, казалось, это все никак не смутило – он раскидал рисунки еще больше и вытащил один из них. Сунул ей в руки.

-Вот, глядите! И объясните мне уже, наконец, что ЭТО значит!!.. Да, все эти ваши художества, — он махнул рукой на раскиданные акварели, — поразили меня! Но это… этого я точно не могу понять и объяснить никакими подсказками Брэндона или Джима. Никаким интернетом, черт вас возьми!

Ричард ткнул пальцем по рисунку, который сунул Мэри с каким-то странным и очень громким звуком.

-ОТКУДА ВЫ ЭТО УЗНАЛИ??? Говорите же!!!

На мгновение Мэри показалось, что он ударит ее сейчас, но она из последних сил удержала себя в руках и посмотрела на свой рисунок. На тот натюрморт из нарезанных апельсинов, печенья, цветов и бокалов с вином на столе, где фоном служило окно, в которое втекала едва занимавшаяся заря очень раннего утра. Парча гардин, пухлый валик дивана и маленькая, нежная ладошка, накрытая другой, мужской рукой…Натюрморт, так смутивший Кайла, дышавший запахом увядавших цветов, сочившегося с давно нарезанных апельсинов сока, ванили печенья и… самой неистовой, самой искренней, нежной и сладостной страстью…

Она молчала, глядя на рисунок, понимая, что ее «не знаю» только занесет над ней топор гнева Ричмонда Толларка, когда он вдруг заговорил сам:

-Вы сказали, что вам снились сны… Но это, Мэри, это – МОЙ СОН! Мой самый щемящий, самый нестерпимый в своем неуемном желании исполнения сон! Ни до, ни после я ничего подобного не видел… Никогда… Ибо в нем была она… Ли… Я желал ее больше всего на свете, чувствуя себя при этом полным идиотом, ибо тогда она любила Эдди. Любила до слез! А я молчал. Мечтал, жаждал и ждал…Увидел этот сон и много дней потом помнил его. Сон, не дававший мне покоя, раздражавший даже, потому что, вокруг меня было столько девчонок!.. Господи Боже, любая…любая из них, Мэри, готова была упасть в мои объятия и утолить все мои желания!.. Но… я хотел только ее… Только ее, Мэри!! И я позабыл об этом сне, когда она стала моей. Так я был счастлив!.. Не бывает… — Мэри увидела блеск в его глазах и сжалась вся. — Не бывает большего счастья!! Так я думал, сжимая ее в объятиях, вдыхая ее запах, целуя ее глаза, глядевшие на меня, как никто не смотрел больше никогда в моей жизни…Но оказалось, что бывает. Когда на свет появился Кайл, я испугался на мгновение, что мое сердце не выдержит этого, а он… он лежал в моих руках, такой маленький, теплый и глядел на меня…И Ли…она тоже смотрела в мое лицо – смущенная своим уставшим после больницы видом, а еще… наверное, растерянная – как я отнесусь к тому, что в нашу жизнь, привычно переполненную репетициями, концертами, записями, пьянками, в конце концов, ворвется детский плач, куча пеленок, детские болячки с беготней по врачам, усталость и беспокойство, а за всем этим ссоры, попытки разорваться между делами, творчеством и семьей?..

Ричмонд утер глаза и усмехнулся:

-Глупая, смешная… самая милая девочка на свете! И самая отважная! Она не дала мне даже опомниться – все взяла на себя! А я продолжил карьеру, как ни в чем ни бывало. Ли так любила меня, что моя суть, моя жизнь, моя музыка, «Королевский Крест» стали для нее превыше всего!..

Ричмонд внезапно осекся, оглянулся на Мэри, лицо его при этом исказилось, и он схватил бутылку, плеснул себе водки и выпил. Потом выдохнул и закурил. Помолчал с минуту, за которую Мэри молилась лишь о том, что бы не зареветь от нахлынувших на нее жалости к нему и…такой любви, такой нежности, какой она и не ожидала почувствовать! Ибо… вот он, оказывается, какой, Ричмонд Толларк… А следом…- а ведь она знала… она откуда-то знала это и теперь, точно, вспомнила, потому что, именно таким – нежным, теплым, любящим и благодарным она и любила его. Знала и любила… Но откуда???

-Что… — Мэри вздрогнула от его неожиданно прозвучавшего осипшего голоса. – Что вы там молчите?… Так и не объясните мне ничего? Опять не знаете?

-Можно мне сигарету? – тихо спросила она.

Он взглянул на нее и одним метким жестом швырнул ей пачку сигарет. Она ловко поймала, достала сигарету, а Ричмонд вдруг поднялся с кресла, в которое успел сесть, подошел к ней и поднес к ее сигарете огонек зажигалки. Мэри осторожно затянулась, закашлялась.

-Слишком крепкие для вас?

Ричмонд достал из бара бутылочку воды и подал ей.

-Пейте…

-Спасибо!.. Просто я теперь курю совсем мало. С того пожара дома…

-Заснули с сигаретой? – усмехнулся Ричмонд.

Она глянула на него, но без обиды, улыбнулась.

-Нет. Бытовой газ…

-Простите! Дурацкая шутка… Но зачем тогда начинать снова? Если я правильно помню, вы не курили года полтора, получается?

-Сама не знаю… Просто вдруг захотелось.

Она машинально покрутила сигарету, делая быстрое движение «ножницы» указательным и средним пальцами, затянулась дымом и выпустила несколько маленьких, очень ровных дымных колечек. Ричард уставился на них так, что она снова испугалась, но спросила:

-Что с вами?.. Ричмонд, что-то не так?

-Вы сами – стали огромным «не так» в моей жизни, Мэри! – рявкнул Ричмонд в ответ. – И вы мне так и не ответили!

-Вы знаете ответ… Вы знаете, что я ничего не смогу вам объяснить сейчас и говорить это вот уже в который раз мне самой противно и страшно оттого, что мое «не знаю», я чувствую, для вас превращается в «не хочу говорить»! Кроме того, что мне снятся сны, мне нечего вам объяснить! Поймите же!! И вы сами подтвердили это своим рассказом об этом вот, — Мэри помахала перед носом Ричмонд своим натюрмортом, — своем сне! Ну, откуда мне было еще узнать о нем, увидеть его и нарисовать настолько похоже, что даже вам сделалось нехорошо?!..

Она уронила рисунок в кучу остальных и закрыла лицо руками.

-Если бы мне понять… Если бы мне поверить…Я думаю и мне страшно…- бормотала она и внезапно подняла лицо, посмотрела Ричмонду в глаза. – Постойте! У вас есть ее фотография?

-Что? Зачем?

-Я хочу посмотреть на нее. Ведь ее я в своих снах не вижу со стороны, там она – это я.

-Фотография, говоришь…

Ричмонд внезапно перешел на «ты», и Мэри поняла – он страшно взволнован! А он подскочил к ней и схватил за запястье.

-Пойдем! Иди за мной!

Она послушалась и прошла за ним в его спальню, а он держал ее очень крепко, почти больно.

-Вот! Смотри!

Он подвел Мэри к большой кровати, стоявшей почти напротив двери, и резко развернул. Прямо перед ней висел большой портрет, который, вероятно, хорошо смотрелся с кровати. Только Мэри, точно, и не на портрет смотрела – на какое-то мгновение ей показалось, что она смотрит в зеркало. С портрета на нее глядело ее собственное лицо!

Те же брови, никогда не знавшие пинцета, тот же чуть длиннее положенного нос, тот же рот с немного вздернутой верхней губой, «упрямый» подбородок, та же родинка над правым его уголком и глаза. На черно-белой фотографии они казались серыми. Прозрачные, очень выразительные, таившие в себе еле уловимый свет. Вот только волосы.… На портрете у Мэри Ли Палмер они были длинные, немного ниже плеч, гладкие, блестевшие в свете ламп чистым шелком. Точь в точь, как у Кайла… Мэри невольно провела ладонью по своим коротким прядям, отступила к кровати и прислонилась к ее спинке.

-Этого не может быть!.. – прошептала она.

-Вот и именно, что не может! – воскликнул Ричмонд. – Зачем, Мэри? Зачем ты все время лжешь, зачем сделала эту операцию? Искусно, ничего не скажешь! У твоего Бэна – или как там его по-русски? – золотые руки. Можешь передать ему мои поздравления!.. Но зачем? И откуда у тебя ее фотография? Неужели ты всерьез думала, что украв у Ли ее лицо, ты сможешь так же вот украсть и мое сердце?!

Услышав его такие до абсурда несправедливые обвинения, Мэри сначала невольно усмехнулась, а потом испугалась, увидев, каким стало его лицо. Попятилась, видимо, пытаясь выйти из комнаты. И Ричмонд понял это, снова ухватил ее за руку и, не отпуская, так швырнул в сторону кровати, что Мэри упала на нее, с размаху ударившись затылком о спинку. Да так и замерла, распластавшись на полотняном покрывале.

-Теперь ты паясничать вздумала?! Вставай тогда и выматывайся отсюда! – выкрикнул он, подходя и начиная понимать, что она вовсе не прикидывается. Ее мертвенная бледность указывала на явный обморок.

Как человек, когда-то знакомый с медициной, Ричмонд взял ее за запястье и прощупал пульс. Тот чувствовался еле-еле, тоненький, нитяной.

-Черт возьми, Мэри!

Ричмонд бросился на кухню и после долгих нервных поисков сыскал бутылку уксуса.

-Господи, хоть это!

На бегу он захватил из бара в гостиной бутылку коньяка и вернулся в спальню. Она лежала на прежнем месте, безмолвная, точно спящая, сейчас особенно напоминая Ли. Он достал носовой платок, смочил его уксусом, который немедленно распространил по спальне едкий, кисло-сладкий запах, и поднес к ее носу. Помахал.

Она вздрогнула, ее ресницы дернулись, и она приоткрыла глаза. А Ричмонд смочил платок еще и слегка смазал уксусом ее виски.

-Мэри? – позвал он.

Она продолжала лежать с открытыми глазами, но не реагировала на его голос, не отвечала. Тогда он налил немного коньяка в кружку из-под кофе, которая осталась в спальне еще с утра, и подал ей.

-Выпей! – скомандовал он. – Пей, Мэри!.. Поверь, тебе станет легче, я знаю точно, я понимаю немного в этом…

-Да… — прошептала вдруг она, так и не глядя на него, — я помню.… В моей беде ты кое-что понимаешь.… А ты не боишься, что я напьюсь и начну нести всякую чушь или вообще расплачусь?..

Услышав ее слова, Ричмонд вздрогнул всем телом и обмер весь, точно громом пораженный. А она продолжала говорить каким-то странным монотонным голосом, как будто, читала слова с потолка, на который глядела полуоткрытыми глазами:

-…Наш парк, Ричи.… Наверное, много лет назад в этой усадьбе очень-очень долго жили люди, которые… которые сильно-сильно любили. С любовью они построили свой дом, разбили парк, украсили его теми статуями, фонтаном и грустным тихим мальчиком со свирелью.… Эта любовь научила свирель звучать и…. Дома давно нет, и никто не помнит, кто в нем жил, парк зарос и запущен, но посмотри, Ричи, его никто не трогает, не сносит.… А мальчик… он продолжает играть. Он будет играть всегда, Ричи! И никто не посмеет его сломать, пока само Время не справится с этим, когда придет его черед умолкнуть…. Его черед уйти…. Уйти…. и когда-нибудь вернуться. Все когда-нибудь возвращаются, Ричи. Все…

Она внезапно повернула к нему, совершенно остолбеневшему, голову, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

-Ричи! – шепнула она. – Ричи!..

И тут погас свет. За окном раздался чудовищный грохот – молния начавшейся только-только грозы ударила где-то совсем рядом, и гром раскатился прямо над домом. По окнам хлестнули первые струи дождя, настоящего ливня.

Мэри глядела на Ричмонда, и он не мог отвести от нее глаз. После всего, что она сейчас сказала, оттого, как она это произнесла, как прозвучал ее голос, он едва не сошел с ума – он смотрел на Мэри и видел Ли. Настоящую, живую Ли. И так, как сейчас смотрела на него Мэри, могла смотреть только она, Ли!..

Мэри не сошла с ума. Она слышала и понимала, все, что говорит. Она знала все это, знала, как свое, давно, казалось, забытое. И это больше не было сном. Она лежала на кровати, снова глядя на Ричмонда, на Ричи и видела его огромные глаза, его плечи с бликами от окна на гладкой коже, его длинные, пышные светлые волосы… Она протянула к нему руку и опять позвала:

-Ричи!

-Ли??? – тихо, сдавленным голосом вскричал он в ответ.

Она вздрогнула, зажмурилась и посмотрела на него. Откуда эти морщины, эта горестная складка около рта? Почему так темны его глаза? Нет больше гривы светлых волос и он стал носить темные рубашки… Но это он, ее Ричи. Никто другой!

И приподнявшись, она ухватилась за его руки, скользнула ладонями по его плечам и приблизилась лицом к его лицу.

-Ты не можешь быть Ли! – сказал он, глядя ей в глаза, и она видела, как его взгляд наполнился слезами. – Не можешь! Не можешь…

Но она видела, как его губы, волей его или нет, приближаются к ее губам. Что-то защемило на секунду в ее груди, растаяло там и растеклось томительно и сладостно.

-Я… я не знаю теперь, кто я, — прошептала она едва слышно, — но я помню, как шелестела сирень под окном в ту, первую ночь… Я помню, Ричи, я помню, как проснулась на рассвете от твоего поцелуя, и ты сказал, что любишь меня… Кто еще мог знать об этом?

-Никто… Никогда… — бормотал Ричмонд, уже касаясь губами ее губ, чувствуя, что дальше бороться с собой, с наваждением этим просто не в силах. Слишком долгой была тоска и слишком неожиданным избавление! И истомленная его душа ринулась вон из того, что тяжкими путами столько лет сковывало ее. Он поймал губами ее рот, пытавшийся сказать что-то еще, и сердце Мэри лишь чудом не остановилось – она утонула, пропала в омуте его поцелуя.

Все понеслось, закружилось – где она, что с ней? Плечи его, руки, губы. Всем своим телом, каждой клеточкой она чувствовала его, тепло его кожи, ее запах… Да, тот самый запах, что помнила она так давно… Господи! Только не думать! Какая разница, что вообще происходит и почему?!.. Ричмонд!.. Она получила его и дальше уже не важно… Не важно…

А он ласкал и целовал ее обнаженную грудь, его руки скользили по всему ее телу, словно, узнавая и… признавая. И он стонал от слез, от той силы, что никто и никогда сдержать не может, а еще потому… потому, что нет ничего прекраснее, чем обнять человека, которого считал потерянным навсегда, но дороже которого нет никого в целом свете…

Она тоже плакала. Плакала и едва не кричала от страсти, отдаваясь ему, его неистовой силе взрослого, зрелого мужчины, о котором так долго мечтала. А еще от того, что случилось что-то с ее сердцем. Его, точно, отпустило нечто, не дававшее видеть, слышать и дышать в полную силу… Пропало, кануло куда-то все прошлое, будто, и не с ней оно было, будто встало, наконец, все на свои места…

…Она проснулась от звука его голоса.

-Мэри?.. Мэри! Проснись.

Она открыла глаза и увидела его сидящим на постели в брюках и расстегнутой черной рубашке. В спальне снова горел свет.

Одного взгляда на него ей стало достаточно, что бы сжалось что-то до страшной боли в ее груди.

-Ричи! – вырвалось у нее невольно.

-Нет! Не называй меня так!.. Тебе пора, Мэри.

Как только могла, она взяла себя в руки, сдержалась.

-Я знаю.

-Только не спрашивай меня ни о чем и не проси! Мне и так паршиво. Потому, что не знаю я, зачем сделал это, не знаю, почему. Я… Я просто должен разобраться. И мне жаль, если я делаю тебе больно, если обижаю.

Она молча встала и хотела одеться. Ричмонд поймал ее за руку, притянул к себе.

-Мэри…

Она продолжала молчать, думая лишь о том, как бы не заплакать. А он вдруг прижался лицом к ее животу, еле заметно коснулся губами ее теплой кожи.

-Почему ты такая? Зачем, Мэри?

-Ты по-прежнему считаешь, что мое… мое сходство с Ли, то, что я говорю – результат каких-то интриг и махинаций? – полумертвым голосом спросила она и он вздрогнул оттого, как похож был сейчас голос Мэри, ее тон на то, как говорила когда-то Ли. Когда-то очень давно, сидя зареванной на кухне их маленькой квартирки с Красной комнатой.

-Нет. Было бы уже глупо подозревать тебя в подобных вещах… Но всему есть предел, Мэри, и моему пониманию тоже… Господи, да лучше бы ты никогда не появлялась! – воскликнул он и только еще крепче сжал ее ладонь.

-Тогда представь, каково мне жить со всем этим!

И она вырвалась от него, хотя один Бог знает, чего ей это стоило. Оделась.

-Ты отвезешь меня в гостиницу?

-Нет. Прости!.. Я вызову такси.

-Хорошо.

Она соглашалась на все, не плакала, не закатывала истерик, как он этого боялся. Только эта ее покорность, спокойная и гордая были еще хуже, ибо опять с предельным сходством напоминали Ли. Этого стойкого оловянного солдатика, старавшегося держать свою головку высоко в любой ситуации.

Подняв с пола пиджак, Ричмонд нашел в его кармане свой сотовый и вызвал такси.

-Пойдем, я провожу тебя. Такси сейчас будет здесь.

-Да.

И только в машине из ее глаз градом потекли слезы… Что есть правда? То, что он говорит или то, как прижимался он лицом к ее животу, то, как удерживал ее руку? Что??? Увидит ли она его еще когда-нибудь?..

… Больничная палата, стены, выкрашенные в очень веселый желтенький цвет, еще более теплый от золотого закатного солнца, вливавшегося через ветви деревьев, шелестевшие первой зеленью чуть ли не по стеклам…

За окнами бушевал май! Он усыпал деревья в их парке бело-розовыми цветами, и когда опускался туман, казалось, что это он расцвел и пахнет дивным, ни с чем не сравнимым ароматом… Пока могла, Ли гуляла по весенним тропинкам каждый день, напитываясь этой неповторимой, трепетной и волшебной одновременно красотой. И Ричи, занятый делами, всегда ворчал и обижался на нее, уходившую гулять в одиночестве – так боялся за нее, за ее трогательный, большим мячиком торчавший вперед животик. Она носила их ребенка, их сына. Ли была просто уверена, что будет мальчик, а еще вопреки всем страхам Ричи нисколько не боялась ходить в парк одна. Что может случиться с ней там, где ей так хорошо, так сладостно, так легко и чудно на душе?! Ричи же с Эдди тем временем, пока она гуляла, сначала делали в квартире ремонт, а потом Ричи покупал все необходимое для малыша, начиная от младенческих одевашек, всевозможных бутылочек и кончая большой ярко-голубой коляской. Эдди же, ровным счетом ничего в этом не понимая, набивал квартиру игрушками, каждый раз налетая на коляску, стоявшую в маленькой прихожей… Как же они были счастливы в это время! Они ждали их мальчика и наслаждались последними тихими и спокойными днями, купавшимися в сиявшей, затопившей улицы весне. Вечерами, не занятыми репетициями и концертами, Ричи и Эдди проводили дома, с ней, почему-то волнуясь за нее больше, чем она сама. Эдди бренчал на стареньком пианино, а Ричи укладывался головой ей на колени и слушал, как ворочается в ее животе малыш. И Ли гладила его волосы, счастливая так безмерно, безмятежно и бесконечно, что иногда даже задумывалась, как же она вынесет счастье появления на свет ребенка?! Их ребенка! Нет, представить это было просто невозможно…

Наконец, это случилось – у Ли начались схватки и в доме немедленно началась невозможная паника. Поминутно хватая и тряся ее за руку, Ричи без конца спрашивал, как она себя чувствует, а Эдди метался по квартире в поисках специального чемоданчика с вещами для ее пребывания в роддоме и для будущего малыша. Нашел, раскрыл его и стал зачем-то все внутри перебирать, приговаривая:

-А ты все собрала, Ли?.. Нет, ты точно все собрала??.. Ли!!! Ты скажи, если что, мы все найдем и купим!!! Слышишь? Ли!!!

Все это, кончено, выглядело очень забавно, но долго веселиться Ли себе не позволила. Прекрасно справляясь с еще не очень сильными схватками, она вырвалась от Ричи, отобрала у растерянного Эдди чемоданчик, закрыла его и уверила, что все у нее есть. Конечно же! Потом нашла свою записную книжку и вызвала по телефону специальную «карету скорой помощи», которая должна была увезти ее в роддом, где за ней уже было закреплено место.

Когда же Ричи прощался с ней, забирая уже в приемной роддома ее верхнюю одежду, она увидела в его глазах совершенно беспомощные, почти по-детски отчаянные слезы.

-Ричи?! Господи, ты что?

Он схватил ее за руку.

-С тобой ведь ничего не случится, правда?

Она обняла его, слегка морщась от усиливающейся боли, и сама едва не прослезилась, совсем растроганная. Как же она любит его!

-Нет, Ричи! Конечно же, нет! Со мной все хорошо, все врачи сказали, что все нормально. Я же несу тебе сына! Что же может мне помешать?!

-Ну… ну, мало ли… Всякое же бывает.

-Со мной не будет… Я очень тебя люблю!
Ничего и не случилось, кроме того, что очень ранним утром следующего дня очень удачно, не причинив маме особых страданий, появился на свет совершенно очаровательный мальчик, в которого немедленно влюбились сразу все акушерки, медсестры и санитарки. Так иногда бывает – персонал роддома неравнодушен ко всем младенцам, каждый день рождающимся на свет в его палатах, но однажды появляется ребенок, на которого все даже дышать боятся, которого все обожают и провожают потом домой едва ли не со слезами. Вот и этот мальчик был такой – совсем не капризный, с тихим голоском, чистой и нежной, как лепестки цветущих за окном деревьев, кожей и большими, ярко-голубыми глазами. А уж какой хорошенький!

-А чего вы хотите? Вы бы его папочку видели – картинка! – заявила ярко накрашенная красотка-медсестра из приемного отделения, которая видела Ричмонда. – И как только таких заполучают?!

Вздохнув, она снисходительно поглядела на Ли, бледненькую и затянувшую свои волосы в хвост.

-Ну, ну, не обижай девочку! – осадила ее пожилая акушерка в белоснежно-крахмальном чепце, из-под которого едва виднелись седые, аккуратно убранные и слегка подсиненные волосы. – Мальчик – точная ее копия, только глаза и папины. У нее-то гляди, какие зеленые, я такого цвета и не видела никогда!

И ласково улыбнувшись, она погладила Ли по руке. Но та и не слышала ничего, не замечала, не в силах оторвать взгляда от сына, заснувшего после кормления у нее на руках. Она обожала его! Обожала их обоих – и сына, и его отца. Может ли человек заслужить такое счастье? Не придется ли заплатить за него неимоверной ценой?.. Может, именно тогда, в самые счастливые минуты ее жизни, Ли почувствовала что-то, какой-то тоненький, еле ощутимый укол предчувствия. А лежа ночью в полутемной палате думала она о том, что если когда-нибудь случится что-то, что страшным образом разлучит ее с Ричи или с мальчиком или даже, не приведи Господь, с ними обоими, она возвратит потерянное. Она горы свернет, она пройдет все, любые преграды, но не отдаст их никому и ни за что!..

Почти весь день после ухода Мэри Ричмонд просидел один. Что он делал, что ел и ел ли вообще, он не замечал, как не замечал и того, как наступил вечер и в спальню, из которой Ричмонд почти не выходил, прокрались сумерки. Он лежал на смятой постели и глядел воспаленными глазами на портрет Ли. Сейчас, в полутьме ее личико казалось почти живым, и Ричмонда не оставляло ощущение, что все-таки она, его Ли была с ним в эту прошедшую ночь, что это ее он обнимал, целовал и ласкал, что это она отдавалась ему, глядя в его лицо своими прозрачными глазами, в полумраке похожими на воду лесного озера, отразившую сумеречную зелень листвы. Как можно было бы перепутать их с чужими глазами? Как?!.. И то ли он все-таки, сделал это, просто потому, что столько лет тосковал по ним, по голосу, рукам Ли, то ли…

Входная дверь тихонько открылась, раздались мягкие шаги по паласам комнат и в спальню вошел Кайл.

-Отец? Ты здесь. Так я и думал!

Кайл присел на краешек постели, огляделся и украдкой вздохнул, заметив около кровати полную окурков пепельницу и почти опорожненную бутылку водки.

-Как ты?

-Нормально, — отозвался Ричмонд хрипло. – А что со мной может случиться?

-Да, собственно, ничего… Просто спросил.

-Ну, да… Ты как? Чем занимался?

Ричмонд сел, достал сигареты и прикурил.

-По-моему, тебе стоит открыть окно, — заметил Кайл. – Здесь уже так накурено!..

-Займись, сделай одолжение…

Кайл кивнул, направился к окну и тут под его ногой что-то хрустнуло. Он глянул себе под ноги и увидел что-то блестящее, а что именно, в полумраке и не разберешь. Кайл наклонился и поднял с пола колье Мэри, то самое, с белыми и зелеными камешками, которое сверкало на ее шее вчера. Замочек был сломан. Молча Кайл подошел к окну, отрыл его и вернулся к отцу. Достал сигареты и тоже закурил.

-И все-таки, ты чего мрачный такой? – спросил он Ричмонда.

-Да, ничего. Все нормально, я же сказал.

-А… с Мэри? Вы с ней случайно, не поругались? Мне показалось, что как-то ты не так настроен в отношении ее. Чем только она тебе насолила?!

-Не ругались мы, Кайл, не ругались! Почти… И ты прекрасно знаешь, в чем дело… Я так ничего и не понял.

-Она была здесь?

Ричмонд обернулся на сына, тут же потерявшись в сомнениях, должен ли тот знать о прошедшей ночи. Кайл глядел на него, и Ричмонд так и не смог бы найти решение, если бы не заметил колье Мэри у него в руках. Слишком красноречивое свидетельство того, что здесь случилось! И Кайл улыбался, глядя на мерцающую безделушку в своей ладони.

-Да, она была здесь. Была всю ночь. Ты понимаешь…

-Понимаю. Это я, как раз, понимаю! Я не пойму другого – что тебе не дает покоя? Ее сходство с мамой? Я надеюсь, ты уже уяснил себе, что ее вины в этом нет?

-Уяснил. Но тут еще кое-что другое, Кайл.

-Что же? Тебя беспокоит, как к этому отнесусь я? Или что-то еще с ней не так? А может… может ты вину перед мамой чувствуешь?

-Да черт его знает!!! – вскричал Ричмонд и, подорвавшись, налил себе водки. – Я ничего не могу понять! Она так похожа на Ли, что это уже за пределами любой мистики. И не только похожа. Она говорит такие вещи, о которых вообще никто не мог знать, кроме нас двоих – Ли и меня. Никто! Никогда! Понимаешь? Создается такое ощущение, что… что…

-Что мама вернулась? Да? – просто и задумчиво закончил за отца Кайл, все еще теребя колье в руках.

Ричмонд застыл на месте, точно, громом пораженный, понимая, что именно это и не давало ему покоя, именно из-за этого он промаялся в этой прокуренной спальне у портрета Ли весь день.

-Ты… в самом деле так думаешь? – пробормотал он. – Ты считаешь, что такое возможно?

-Не знаю, – Кайл вскинул глаза на отца. – Я в этом плохо разбираюсь… Все эти потусторонние фокусы, медиумы, разгадывание снов, привидения и прочее – мне не понятно и я не знаю, чему можно верить, что существует реально, а что – лишь дурацкий вымысел. Но, знаешь… глядя на Мэри, мне очень хочется верить, что иногда – очень редко! – истинная любовь бывает настолько сильна, что сам Господь позволяет ей, прерванной, продолжиться еще в этой жизни, возвращая потерявшим, не способным забыть и страдающим слишком сильно, тех, кого они потеряли. Пусть поздно, но это ведь не имеет значения, когда любишь. Кроме того, этим потерянным надо еще вырасти!.. Сколько Мэри лет?

Кайл спросил так деловито и серьезно, что Ричмонд даже вздрогнул.

-Что?!.. Не знаю. Кажется, она немного младше тебя… Постой, ты что же, в самом деле считаешь, что… Нет, ты просто рехнулся!

-Я не рехнулся, — спокойно сказал Кайл. – Но это все объяснило бы. Понимаешь? Все! И ее сходство с мамой, и то, как похоже на нее она себя ведет, и то, что говорит, и уж все ее рисунки точно! Все сразу становится на свои места, и все твои вопросы разом теряют всякий смысл. Вернее, на все это стразу появляется один, самый логичный, хоть и безумный, на первый взгляд, ответ. Возрази мне, папа! Попробуй сказать, что я неправ!.. А что касается меня, так мне с ней рядом так хорошо, что по-другому я это объяснить не могу.

-Может, она тебе просто нравится? Я имею в виду, как девушка.

-Я думал над этим весь прошедший день. Она мне нравится. Нравится, как человек, как девушка. Но этого мало, папа. Помнишь, она мне мошку из глаза доставала?

-Ну, и?

-Знаешь, поцеловала она меня потом, и что-то такое на меня накатило, что я едва не заплакал. Веришь? Я почувствовал такое тепло! Особое тепло, которого мне, выросшему без матери, всю жизнь не хватало. Столько нежности было в этом поцелуе.

И Кайл почувствовал, что прямо сейчас у него снова на глаза слезы наворачиваются. Он вскочил, сжимая колье Мэри в руке, отвернулся и метнулся к открытому окну, дыша тяжело и прерывисто.

-Кайл! – заволновался Ричмонд.

Он тоже встал и подошел к сыну. А тот, все же, не выдержал и заплакал.

-О, Господи, ты что?!

Ричмонд обнял его.

-Я… — заговорил Кайл, еле справляясь со слезами, — я очень тебя прошу – не обижай ее! Даже если все, что я сейчас наговорил, тебя не убеждает. Ты же сам понимаешь, что меньше всего она хотела бы кого-то обмануть!

-Я знаю.

Ричмонд вдруг почувствовал, что ему стало легче дышать. Не то, что бы он сразу все понял, во всем разобрался, и все для него встало на свои места. Просто отношение Кайла к Мэри заставило его хоть немного, но поверить в его собственное отношение к ней. И вовсе не то, которое он внушал себе, думая о каких-то интригах, обмане и прочей чепухе. А то, что он чувствовал исподволь, интуитивно, пугаясь самого себя.

-И что ты решил? – Кайл отдышался и немного успокоился.

-Ничего. Мне нужно время. Слишком хорошо мои руки, мое сердце помнят Ли и слишком сильно тоскуют по ней! Не самообман ли это?

-Хорошо. Даже если забыть, что Мэри знает и может то, что могла лишь мама, если не думать об этом и вспомнить ее рисунки, ее отношение к тебе, к вам вообще, и предположить, что она и впрямь пользуется своим необычайным сходством с мамой, то скажи мне, зачем? Ну, зачем? Я понял бы это только так – ей нужен ты, нужен больше всего на свете. И уж поверь, не ради твоих денег!.. Разве это плохо? Не этого ли тебе всю жизнь не хватало? И… неужели хотела бы мама, что бы ты так мучился?!

-Не знаю. Не знаю, Кайл! – выкрикнул Ричмонд.

-Ладно, валяй, разбирайся… Только знаешь, о чем я еще сейчас подумал? – в голосе Кайла слышался явный надрыв. – Мама так тебя любила, что рвалась к тебе через мрак, смерть и разлуку, которую не дано превозмочь никому. И все-таки, прорвалась, вернулась. А ты не желаешь ее признавать, не веришь!.. Думай, отец, крепко думай! И смотри, не пожалей потом, если ухитришься потерять ее во второй раз. А я говорю эти невозможные вещи именно потому, что ты – мой отец и я люблю тебя, потому, наконец, что мне она тоже нужна. Вот как хочешь, так это и принимай!

И Кайл налил себе водки, выпил и ушел, не проронив больше ни слова.