Что бы не погасло... Что бы не погасло... Глава 13

Просыпаясь, Мэри вздрогнула и открыла глаза. Долго лежала, не шевелясь, уставившись в потолок с красивой люстрой, светильники на которой напоминали полу раскрывшиеся бутоны, выполненные из прозрачного красноватого стекла… Она провела ладонью по обнажившейся из шелковой ночной рубашки груди и дрожь вновь пробежала по ее телу. Ричмонд… Теперь уж точно она не сможет спокойно смотреть ему в глаза! В глаза, по сути, чужого, ни о чем, что с ней делается, не подозревавшего человека. Но этот сон, эта ночь с ним… Она, словно, наяву пережила ее, она была с ним, принадлежала ему…Ее тело, оно…теперь помнит его, Ричмонда Толларка. Да, вовсе не такого, каким он предстал перед ней наяву – молодого, невыносимо милого и любящего ее. Нет, не ее! Мэри Ли Палмер! Ее он любил! ЕЕ!! И больше всего на свете!.. Но теперь она знает, что значит спать с ним, что значит принимать его любовь, чувствовать его тело, запах, нежность и непереносимую страсть. Как же теперь ухитриться делать вид, соответствующий лишь знакомству??? А уж тем более после того, что он ей наговорил! И после ее рисунков…Скоро они встретятся, последуют какие-то вопросы, и некоторые из них будут ничего не значащими, заданными просто из вежливости, но некоторые заставят ее задуматься, и она вовсе не уверена, что сможет ответить на них. Она самой себе задала их уже не один раз! И ответа не было! Просто не было!! Что есть ее рисунки? Что есть ее сны теперь? Это не укладывалось в голове, от этого не было лекарства, но хуже всего – страх, охватывающий всякий раз при мысли, что все это… волшебство вдруг закончится, все прекратится, оставив неразгаданной тайну и неприступным Ричмонда, который… если и не ненавидит ее, то относится к ней, как к чему-то ужасно непонятному, терзающему его сердце, ведь рисунки… они не могли не удивить, не задеть, не расстроить его. Мэри была теперь просто уверена – если изображенное ею не относится к Кате Черкасовой, то относится к Ричмонду Толларку. И больше ни к кому! Но если… если это так… Что, если это какое-то послание ему, что-то, что ей выпало ему передать, и рисунки – это лишь его начало? И тогда, может быть, ее нынешние сны – это для того, что бы она поняла, в чем, собственно, дело? Как она весьма нагло бросила ему? Свет, который гаснет в нем? Уж не ей ли в самом деле, дано вернуть ему его свет?!… Нет. Нет, это какая-то сказка, ее выдумка, притянутая «за уши». Ну, кто она такая?! Жалкая поклонница группы, одна из сотен тысяч. Почему она? Почему аж из другой страны?.. Постой! Но Брэндон намекал именно на это! Именно ей он, светлая душа, доверчивая и истосковавшаяся по прежнему Ричмонду Толларку, решил доверить его возвращение!.. Но сам-то он верит в это?! Сам-то он считает это возможным?! Все на этой встрече в ресторане может закончиться лишь тем, что вышвырнет ее Толларк, как паршивого котенка, опрокинувшего банку со сметаной! И все!!! И останется она со страшной горечью в сердце, о которой она даже подумать боится… Господи, нет!

Мэри невольно скрючилась от боли, кольнувшей в самое сердце, сжалась в комок, схватив одеяло так… будто это был он, Толларк, усмехающийся, раздраженный, злой, отвергающий…но ОН. Проклятые сны! Они подарили ей его так ясно, так ощутимо реально, что теперь… Но ведь если все, что с ней случилось, объяснить можно лишь неким Чудом, то выходит, ее ведет что-то, распоряжаясь ее жизнью, ее памятью, попросту ее мозгами. И она не в силах противостоять этому. Да и не желает… Похоже, Борису, наряду с ее именем, удалось и в самом деле изменить ее жизнь! Только, естественно, не мог он даже и догадываться, насколько. Где теперь Катя Черкасова? Девушка из подмосковного поселка, из маленького деревенского домика, в котором приходилось топить печь, таскать воду с улицы, мыться в примитивной, давно не ремонтировавшейся, закопченной баньке и там же стирать свои нехитрые пожитки на старенькой, наполовину сломанной машинке. Где та оператор из котельной, носившая в кармане спецовки засаленные рабочие перчатки вместе с карамелькой и пачкой дешевых сигарет, угощавшаяся крепким чаем без сахара с мужиками в бытовке? Где она, каждый божий день, а вернее, вечер ждавшая в своем домишке визита непредсказуемого Вадика, который, впрочем, не принес бы ей ничего, кроме разочарования, приступов безответной нежности к нему и безрадостного, безнадежного утра, после которого Вадик снова исчез бы, неизвестно, как надолго? Где все это и было ли когда-нибудь? Теперь это прошлое казалось ей придуманным кем-то или даже приснившимся, потому что, сны ее необъяснимые и та реальность, которой она жила здесь, в Лондоне, городе ее мечты, любви и надежды ее сердца, стали ее истиной, ее правдой, ее сутью. Стали ли? Скорее всего, было это всегда, с самого ее рождения по ошибке или, наоборот, хорошо продуманному плану Судьбы, в другой, теперь такой далекой стране. Было и спало в ней до времени. Теперь же время это пришло. Вот только не готова она, совсем не готова к этим переменам, к этому… этому возвращению домой. Она ступает, точно, по тонкому льду, где нельзя ошибиться, нельзя спутать интуицию с воображением, которого ей всегда хватало с лихвой. Нельзя! Иначе все рухнет и тогда она мертва. Навсегда…

Ричмонд Толларк кажется так близок, только руку протяни! И сны эти снятся не зря. Но она будет молчать, ничем не показывая ни ему, ни Брэндану с Джимом, что не чужая она. Совсем не чужая! Всему свое время, и сейчас это вернее, чем когда-либо…

Наряд к выходу в ресторан ей даже выбирать не пришлось. Он глянулся ей прямо в глаза просто сам! Идеально простого покроя узкое платье, доходившее до икр с разрезом сбоку. Глухое спереди до самой шеи, до строгого воротничка стоечкой и открывающее спину большим вырезом до талии, оно было сшито из очень качественного, дорогущего бархата глубокого, насыщенного изумрудного цвета, такого красивого оттенка, какого Мэри в жизни-то не видела. Она много слышала про знаменитые «маленькие» черные платья, дорогие сердцам французов, но, черт возьми, они не видели ЭТОГО платья. Ей даже не снилось, что можно купить такой идеал в магазине, пусть престижном, но готового платья. С ее далеко не идеальной фигурой сидело оно на ней потрясающе, скрывая недостатки и подчеркивая достоинства, о которых она и не подозревала. Мэри была в восторге!.. Оставалось лишь подобрать какое-нибудь украшение. Но какое? Она долго присматривалась к сверкающей, прекрасно выполненной и нисколько не выглядевшей дешевкой бижутерии. Ей очень понравилось небольшое колье с белыми и зелеными под бриллианты и изумруды стразами. Что ж, как будто, оно идет ей… Так может, все еще не так плохо, как она, почти не дыша, боится?..

Ричмонд Толларк сам позвонил ей. Стараясь не потерять дар речи, она поздоровалась с ним.

-Что же, мисс Мэри, вас устроит завтрашний вечер для похода в ресторан? – спросил он, а она вслушивалась в его голос, в тон, которым он говорил. Ей очень хотелось услышать в нем теплоту и заинтересованность. Но надо было ответить.

-Да… Да, мистер Толларк. Вполне устроит… Никаких планов на завтра у меня нет, — добавила она, сама не зная, зачем. Может, что бы не подумал он, что она только и делает, что сидит у телефона и ждет подтверждения его приглашения в ресторан.

-Прекрасно. Тогда у меня к вам еще один вопрос. Мне, конечно, следовало раньше спросить об этом, но так уж вышло… Вы не будете против, если нам составит компанию мой сын Кайл?

-Нисколько. Если бы… Мы же… — она едва удержалась, что бы не сказать: «Если бы мы собирались пойти вдвоем… ». – Простите! Я хотела сказать, что присутствие вашего сына меня никак не смутит, не огорчит и не стеснит. Наоборот, я буду только рада познакомиться с ним.

-Ну, тогда, значит, все вопросы решены, и завтра мы будем ждать вас с Бэном к восьми вечера в ресторане «Оранжери». Это на Пикадилли, если Бэн не в курсе.

-«Оранжери»? – зачем-то переспросила она.

-Да, да. Это довольно приличный, даже шикарный ресторан, один из лучших в Лондоне. Мы бы не повели вас в дешевую забегаловку, уж поверьте! – усмехнулся Ричмонд несколько грубовато.

-Уверена в этом! — еле слышно подтвердила она. – Просто… просто я еще плохо знаю Лондон, а тем более, здешние рестораны.

-Да… я понимаю…Тогда до завтра, Мэри?

-Конечно… То есть, до завтра, Ричмонд!

И он положил трубку.

А она почему-то подумала о Кайле, с которым ей теперь предстояло познакомиться. Возможно, что бы хоть немного успокоиться и не думать постоянно о его отце. Да, интересно, какой он, сын Ричмонда? Тот малыш, которого она рисовала в байковом одеяльце, и его ясные голубые глаза — глаза его отца — удивительным образом грели ей душу. Она видела и рисовала его на руках счастливого, молоденького Ричмонда, того Ричи, с которым она спала под шорох ветвей сирени в глубокой и такой недолгой тьме летней ночи…Если бы!!! Если бы это только могло быть правдой! Но то был лишь ее отголосок, легший неведомым образом ее руками на бумагу, увиденный ею во сне. Что же за сила так мучает ее??? Зачем??.. Эта сила привела ее к Ричмонду, возможно, что бы изменить пульс его жизни, изменить его самого или, как мечтает Брэндон, вернуть…

Что ж, значит, завтра ей предстоит еще один сюрприз!.. А уж насколько он получится приятным, одному Богу известно. В конце концов, Кайл – сын Ричмонда, а сыновьям не всегда приятно, когда чужие женщины пытаются подобраться к сердцам их отцов… Кое-что она о нем уже знает. Брэндон рассказал, что раньше с ним были проблемы. Но, кажется, теперь все в порядке. И все равно, если человек с характером, это никуда не денется… На кого он похож? На Ричмонда? Или на свою мать? Детское личико на ее рисунке не могло ответить на этот вопрос. Но Мэри даже посмотреть на него сейчас не могла – ее акварели так и остались у Ричмонда… если не спалил он их в традиционном британском камине?!.. И Ричи, этот двадцатидвухлетний мальчик, сам еще, по сути ребенок, несший в себе великое Чудо, держал на руках малыша, подаренного ему так рано… Она хорошо помнила, как рисовала их… их… самых дорогих ей…Но ведь не ей! НЕ ЕЙ!!! Опять это странное чувство, ощущение ее идентичности с той девочкой, так любимой Ричмондом много лет назад, когда и ее самой на свете не было! Тогда что же она может почувствовать рядом с Кайлом, уже ставшим взрослым сыном Ричмонда? Как она перенесет, если он, сын своего отца, начнет грубить ей, задавать каверзные вопросы? Ей, наивной дурочке, карточный домик воли которой держится лишь на ее сумасшедшей тяге к его отцу, к людям, окружавшим его, к этому городу, летние сумерки над которым так хороши, что душа вон, что слезы из глаз от тоски по тому, чего в ее жизни никогда не было и не могло быть никогда!.. Но что попусту ломать голову? Что будет, то и будет. Теперь уже она ничем не может распоряжаться так же легко, как размахивала своей кистью по влажной, нежной, словно, дышащей, живущей своей жизнью бумаге. Теперь от ее уже ничего не зависит – ее и в самом деле что-то или кто-то ведет, и от этого не уйти, не спрятаться. Конечно же, она может в любой момент попросить Бориса, и он отправит ее в Москву. Но хочет ли она этого? Ни за что! Чем бы все ни обернулось, она останется здесь до самого финала. Здесь ее истинная жизнь, здесь ее Судьба, ее Любовь, которая, конечно же, не только в Ричмонде. Было бы глупо утверждать, что она и в самом деле уже любит его. Он – ее мечта, человек, к которому ее тянет, которого она очень хочет узнать по-настоящему и в которого Богом или чем-то, совершенно ею непостижимым, вложено то, чем она всегда будет восхищаться, к чему будет стремиться, как мотылек на огонь, ибо ей всегда было мало обычного романа между мужчиной и женщиной, пусть даже основанного на очень теплом отношении друг к другу. Мало! Она мечтала о чем-то таком, что душу разносит вдребезги, что не вмещается ни в какие рамки и не поддается никакому анализу никакого психоаналитика. Только истинное Чудо способно вызвать такие эмоции, Чудо, ниспосланное сверху, оттуда, откуда вообще приходит Любовь. Та Любовь, без которой невозможно жить, которая прощает абсолютно все, кроме смерти, и которой после всех обид, страданий и боли достаточно лишь обнять самого дорогого человека и знать, что он больше никогда никуда не денется…

И точно существовал на свете, по крайней мере, один человек, который был способен подарить именно такую любовь. Эдди. В этом она не сомневалась никогда, ни на йоту, хотя никогда не видела его даже рядом. Просто знала. За все прошедшие годы своего безотчетного обожания музыки «Королевского Креста», она, вот и именно, что ни когда не отдавала себе отчета в том, а почему собственно, именно их музыка так нравится ей. Она мало была искушена во всем этом, мало понимала на самом деле о степени мастерства этих музыкантов. Просто что-то было такое в их музыке, что постепенно создало для нее какой-то свой мир, в котором она бездумно пряталась от надоевшей будничности, от отвратительных жизненных реалий, с которыми не хотела мириться и которые не могла изменить. Мир, чем-то очень похожий на заброшенный парк, который она увидела во сне, а потом нашла на окраине Лондона. Парк с играющим на свирели одиноким мальчиком, парк, который на много лет сумел сохранить худой смотритель с одной рукой, парк, где спала в ожидании рассвета Любовь… Но это только одно. Эдди… Из всех мужчин на свете, из всех самых талантливых, самых блестящих, самых притягательных людей она выбрала именно его и поняла, как никого, даже самого близкого ей. Его сердце стучало на одной частоте с ее сердцем и всю жизнь искало именно то, что искало ее сердце. Только такой человек был ей нужен. Никак не меньше! И именно поэтому она так любила их музыку, именно поэтому несло ее сюда в Лондон так давно, так нестерпимо долго. Принесло!.. Возможно, Эдди ушел вовремя, что бы не разорвалось ее сердце в тот момент, когда она натурально столкнулась бы с тем, о чем давно думала – он никогда не сможет никому принадлежать. Никогда! Это птица одинокого полета и только сольного пения. Как кенар, который поет лишь в одиночестве… Только искренний, чистый, не наигранный ни на йоту надрыв души рождает слезы у тех, кто его слышит. И тогда, говорят, улыбается сам Господь… Возможно, где-то самой глубиной подсознания Эдди это понимал и не хотел, как говорили, делать никого несчастным.

Теперь его нет, но остались те, кто был с ним рядом, кто творил вместе с ним удивительное Волшебство их музыки, кто любил его и знал, как никто. Было ли это некоей преемственностью или Мэри увидела тот же свет в глазах Толларка, но потянуло ее к нему, уже совершенно ей неизвестному. Он не мог быть копией Эдди, он нес в себе что-то свое, и она захотела это разгадать. А уж теперь заманчивых загадок лишь прибавилось. Но главная – ее потянуло к нему с такой силой, которую она уже совсем не понимала. Да и не хотела, наверное, понимать.

…Зачем понимать, когда видишь его во сне и чувствуешь – это он?! Зачем, если просто чуешь, что он именно той породы, которая одной крови с тобой, даже если тебе, маленькой и ничтожной в это не верится?! Зачем, если его душа способна научить петь заходящее солнце так, как только ты знаешь, это возможно?!.. Они уходили в закат, в сиреневые сумерки своего города и ты плакала им вслед, почему-то совершенно не замечая, что уходишь вместе с ними…