Что бы не погасло... Что бы не погасло... Эпилог

… Прошло четыре года, как Вадим развелся со своей женой и жил один, перебравшись в Москву, в небольшую однокомнатную квартиру и на новую работу, сделавшись замом директора частной фирмы, занимавшийся теплоцентралями, водоснабжением и прочими сопутствующими вещами.

Гибель Кати Черкасовой не стала для него трагедией всей жизни, но чувствовал он, что оставила эта девушка в его душе немалый след. Часто оставаясь один в своей холостяцкой квартире, он вспоминал о ней, даже сам не желая того. Просто память сама возвращала его в маленький деревенский домик, куда он приезжал обычно уже навеселе, отяготившись всем и всеми, что бы отдохнуть, выговориться, встретить понимание, сочувствие, просто вкусно поесть, сладко поспать и не услышать ни одного упрека… Она любила его, и он это отлично знал. Ей даже не надо было говорить об этом – все читалось в ее выразительных глазах, в ласковых движениях и жестах ее теплых рук… Возможно и скорее всего, Катя считала его жестоким мерзавцем, эгоистом до мозга и костей, который пользовался ею и был вполне доволен сложившейся ситуацией, уверенный, что ей можно доверять, как самому лучшему другу, что она никогда не предъявит никаких прав и притязаний на него, просто боясь поссориться и потерять его, никогда не испортит ему жизнь… Тем не менее, она любила его и прощала все обиды… Катя, Катя! Она была неправа, и он был полным идиотом, ничего не объясняя, предоставляя ей блуждать в дебрях своих догадок. А ей, наверное, и в голову не приходило, что он просто боялся, смертельно боялся привязаться к ней, зная, к чему это приведет. Строя карьеру, стараясь изо всех сил стать «крутым» мужиком, каким был его «наставник», местный воротила теневого бизнеса, которого убили несколько лет назад, Вадим не хотел хоть в чем-то дать слабину, зависеть хоть от чего-то, что способно завладеть его чувствами.

Подружек у него имелось в изобилии, но ни одна не была похожа на Катю. Им он безбожно врал, относясь к ним, как к дешевым куклам, которым от него были нужны только деньги или что-то, что он мог для них сделать. Плюс, как шептался весь поселок, его недюжинные способности в постели… Кате он солгать не мог, а если и делал это в силу какой-то необходимости, то на душе становилось настолько паршиво, что хоть волком вой. Так и зачем ему эти истязания совестью? А еще и ревностью – на Катю зарилось немало мужиков. И тогда он решил постепенно отделаться от нее. Приезжал все реже и реже, ссылаясь на страшную занятость, проблемы дома и прочее, прочее, прочее… Верила она ему или нет, он старался не думать. Ему все равно уезжать из этого поселка, от нее. Так, что подобное поведение казалось ему наилучшим выходом – пусть постепенно привыкнет к его отсутствию, а потом, Бог даст, и вовсе позабудет… Но Катя погибла. Погибла чудовищно, страшно, и Вадим почувствовал, что ее, словно, отобрали у него, лишив той единственной, прятавшейся в самой глубине души надежды на радость и покой. Отделываясь от Кати, стараясь позабыть о ней, он все же, помнил, что она есть, и это стало неким призрачным тылом для него, пусть даже мысли о нем скрывались так далеко… Теперь не было ничего. Вернее, была работа, более или менее престижная, денежная. Была иномарка, разок бабахнутая, но своя. Была московская прописка и масса полезных знакомств, разбитные, шикарные бабенки и легкие на подъем приятели. Его подросший сын, оставшийся жить с матерью, навещал его довольно часто и, похоже не испытывал к отцу обиды… Все, вроде, складывалось неплохо для такого «вольного стрелка», как он. И все же, не хватало чего-то, что исчезло, сгорело вместе с тем маленьким домиком, куда его несло всякий раз, когда хотелось теплоты и ощущения беззаветной, абсолютно бескорыстной преданности, вместе с Катей…

В тот очень теплый вечер начала сентября Вадим сидел перед включенным телевизором. Через открытую балконную дверь влетали звуки с расположенного прямо под окнами двора этого очень крепкого, толстостенного «сталинского» дома и легкий ветерок, приятно овевавший голову, сморенную прошедшим рабочим днем и двумя бутылочками пива. Третью Вадим держал в руке, когда шел выпуск вечерних «Новостей». Прикрыв глаза, он задремал и проснулся разом, когда початая бутылка выскользнула из его расслабившейся ладони и упала на палас, излив остатки пива.

-Черт!.. Вот черт!..

И Вадим наклонился было подобрать бутылку, как перед его глазами мелькнул экран телевизора и… Катино лицо. Вадим застыл от неожиданности и вперился в телевизор, машинально прибавив пультом звук до максимума. Телевизор заорал на весь дом.

-… сегодня в столицу музыканты великой рок-группы, легендарного «Королевского Креста»! В первый, повторяюсь, раз! Ими задумано большое турне по России, которое начнется с грандиозного концерта в Москве, в «Олимпийском», и закончится на Дальнем Востоке, в городе Владивостоке… Разумеется, без солиста группы, ее стержня, Эдди Далтона, впечатление уже не то, особенно для слушателей, являвшихся поклонниками группы много лет. И все же, для них это истинный подарок, а для остальных – настоящее открытие на фоне современной, если так можно выразиться, музыки… Музыканты приехали с членами своих семей. Вы уже увидели на экране, как в вестибюле аэропорта появились Брэндан Моррис со своей, кажется, подругой, за ним – Джим Дуглас со своими взрослыми сыновьями – близнецами, а замкнул шествие «Королевского Креста» его бессменный ударник Ричмонд Толларк со своим сыном от первого брака, молодой женой и маленькой, двухгодовалой дочерью. Кстати, замечу, что жена Толларка, которую, как мне удалось разведать, зовут теперь Мэри Ли Толларк, на самом деле русского происхождения…

Дальше Вадим не слышал уже ничего. Он глядел в лицо этой Мэри Ли Толларк, которая стояла рядом со своим именитым мужем и его старшим сыном, державшим на руках золотоволосую кроху – сестренку, и не мог оторвать взгляда от ее лица, в отличие от мужа, не скрытого темными очками. Это было лицо Кати Черкасовой, он не мог ошибиться! Не может быть на свете таких точных двойников! Вон, даже родинка над верхней губой справа точно, как у Кати… Это она. Но как? КАК??? Вадим без каких-либо сомнений узнал Катю, уверенный абсолютно и безоговорочно, что это она, даже и не думая о той тихой могиле на кладбище их поселка, куда он все эти годы приносил цветы. Она во всем – в этой самой родинке, в улыбке, во взгляде ее глаз того удивительного оттенка, какой запросто на улице и не встретишь. И все же, она изменилась. Но дело было даже не в том, как дорого и красиво она выглядела в таких непривычных для Вадима на ней вещах, с новой прической, прекрасно наложенной косметикой. Он вглядывался в ее лицо – благо, оператор почему-то остановился на ней надолго – и понимал – исчезла неизбывная печаль, которая всегда таилась в ее глазах, когда они были вместе. Теперь Катя или как там ее звали по-новому, была счастлива, ее глаза светились и она крепко, уверенно и очень как-то ласково держалась за руку Ричмонда Толларка, зная, что для него ее рука, эта ее нежность в радость…

Вадим выключил телевизор и окунулся после невозможного его ора в звенящую тишину. Лишь потом, когда его уши к ней привыкли, он услышал звонкий детский голосок, громко распевавший в становившихся сиреневыми сумерках над большим городом:

-Гори, гори ясно! Что бы не погасло… Глянь на небо – птички летят, колокольчики звенят… Гори, гори ясно!..