Таблица умножения за последнее тысячелетие не менялась и вред ли изменится. Как не странно, но причина и расписание движения экономики оказалось расписано в Капитале (а не в его трактовках и «переосмысления»). Он честно пытался его осилить, честно, в борьбе с самим собой, пытался его критиковать. Увы: дважды два – четыре. Но самое неприятное, это выводы, которые лезут в голову.

Он настолько погрузился в теорию, что только по необходимости отвлекался на исследование очередной Квазиземли. Он любил такой ритм, на износ. Бытие утратило ненужные комфорт и лоск, он знал цель и он стремился к ней не жалея сил.

… проснулся от того, что кто-то вылизывает ему лицо. Это было настолько неожиданно, что он даже не успел испугаться. Он принял вертикальное, по отношению к предметам каюты, положение, и напротив своего лица увидел забавную собачью мордочку. Висящие кончики ушей и белая полоска от носа к макушке придавали малышке невероятно забавный вид. И только большие грустные глаза делали её взгляд взглядом человека, который прячет в душе одному ему известную боль.

— Тяв! – и этого было достаточно.

Они оба поняли то, что раньше они не встретились это какая то трагическая ошибка и, что  теперь они никогда-никогда не расстанутся.

Пёсик грациозно дрыгнул лапками, подплыл к лицу и лизнул в нос со всей собачей любовью и преданностью.

Забегая вперёд. Пёс с удовольствием откликался на «Собака». Когда к нему обращались радостно отзывался красивым звонким «тяв». Он никуда не пропадал, что само по себе было странным, не взирая на количество проходов через срез времени. Его холка всегда выдавала его отношение к гостю, если вдруг таковой появлялся в каюте, и в своей оценке он не никогда не ошибался. А ещё – н любил смотреть на звёзды в обзорном окне прижавшись к сиденью гостевого кресла. Всегда был рад поболтать, подурачится и помолчать рядом с очередной умной книгой. И только взгляд, пойманный ненароком, мог выдать мимолётную вселенскую грусть.