Еще в предбаннике Петрович начал рассказывать историю из своей молодости, когда он работал помощником механика в ведомственном гараже при Центральном комитете. Разлив водку по стаканам и выпив за Первомай, он, занюхав хлебом продолжил.

— Я сказал парень, но это был все-таки мужчина за тридцать. В прошлом физик-ядерщик в каком-то институте. Но за нецелевую растрату средств и антинаучный характер исследований его исключили из партии, лишили званий и уволили.

— Легко еще отделался, — высказался Геннадий, отвечавший за местный аграрный сектор, — за такое могли…

— Ну его пожалели и отправили к нам, — продолжал Петрович. – Мужик оказался толковый, не чурался никакой работы, много дельного советовал. Раньше всех приходил, позже всех уходил, возможно даже ночевал при гараже. Постоянно какие-то расчеты делал, что-то мастерил. Парторг даже начал ходатайствовать за восстановление его в партии. Звали его Лев, но мы его звали Леоныч, уж очень уважали за ум и рукастость. Давайте-ка накатим мужики. Женя, — обратился он ко мне, — ты не стесняйся, накладывай картошечки. Попробуй здешнего мяса. Ну, товарищи, за Первое мая!

— Однажды просыпаюсь я в четыре утра от сильного стука в дверь! Звонят и стучат, да что за напасть то такая! Открываю, а там Леоныч! Волосы дыбом, глаза бешенные. Я не успел ничего спросить, а он мне: «Дай мне свою кинокамеру и магнитофон. Срочно надо!». Я опешил: «Леоныч, четыре утра так-то!». А он опять за свое, дай ему видеокамеру и магнитофон, завтра все объяснит. И еще потребовал пять катушек чистой кинопленки, что мне племянник из Германии привез.