Терпения вам, добрые люди

В свою первую госпитализацию, спустившись как-то раз на перевязку, я наблюдала небольшую сценку.

В отделение оформлялся мужчина лет шестидесяти, его сопровождала жена, и оба они обреченно мыкались под дверью сестринской. На лице женщины было написано откровенное горе, в глазах мокли тоска и затаенный страх. Дядечка же мужественно бодрился, держался, пытался балагурить и через какое-то время осознал, что в том нехорошем месте, куда он попал (одно только слово «онкодиспансер» чего стоит!), не так уж и страшно. Вот, глядите-ка, стоят бабки-тетки-девки пациентки, ждут перевязки, ржут, понимаешь. Медсестрички снуют, шуточками перекидываются. И с каким-то радостным недоумением мужчина выдал: «Да у вас тут весело!» А сестра, подклеивавшая анализы в его карточку, подняла голову и сказала: «А вы как думали, невесело, что ли?»

Да, наверняка бывает и невесело. Хотя моим главным открытием при знакомстве с этим мирком, вроде бы растворенным во всем остальном большом мире, но на самом деле существующем как бы за стеклом, стало понимание того, что онкодиспансер — это место для мужества и борьбы, смерти в его стенах нет. Как, впрочем,  и на кладбище, там — вечность.

В следующий раз «залечь» в больницу пришлось на установку порта. Моими соседками по палате были «четырехстадницы», так с ними вообще было не кисло. Нет, Петросяна или, положим, Урганта из себя никто не изображал, просто эти женщины все про себя знали и умело лавировали в гремучем потоке меж двух порогов. На одном надпись «А сколько мне осталось?», на другом — «И хрен с ним, а там, глядишь, еще покувыркаемся». Их сосредоточенное долготерпение, сдобренное бодростью, вызывало восхищение, но вместе с тем – сомнения в истинности этого выносимого на публику равновесия. И хотя Валя признавалась, что дома-то, дома-то все по-другому, там и тоска смертная, и вытье случаются, но на людях и онкология красна.