Я научилась рисовать на лекциях, на занятиях, которые вынуждали мои руки заниматься на полях тетрадей вынужденным творчеством. Иногда я делала зарисовки профилей незнакомых мне людей. Мне было не жаль отдавать свои работы на растерзание критике Евы, потому что я бездарь, и знаю это.

Она устроилась в зале на краешке дивана. Своими тонкими пальцами листала неаккуратную папку… Это и впрямь была старая канцелярская папка из картона для листов формата А4, только там перемешались мои «салфеточные» рисунки, мои обрывки из тетрадей, рисунки на бумаге для офисной печати. Их небрежность меня не смущала, я не выбрасывала их только потому, что меня очень просил Микаэль.

— Не сжигай их, — голос у него тихий, глаза добрые, он смотрел на мои рисунки и чему-то улыбался. — Они мне очень нравятся. Правда, обещай, — и он посмотрел на меня с ожиданием.

Пришлось пообещать.

— Ты ничего в них не вкладываешь, кроме скуки и иронии, — произнесла Ева. — Смотреть их, это всё равно что идти вдоль череды старых хрущевок в бедном районе, где на стенах ты видишь надписи, граффити и рисунки, — тут она пожала плечами и осторожно посмотрела на меня, точно желая удостовериться, что эти слова меня не обидели. — Это не цепляет. Хотя в них есть во всяком случае искренность, а её нет почти нигде сейчас… Точнее, — она усмехнулась, — я вижу у большинства искреннее желание выделить своё эго посредством творчества. Хорошо, что у тебя этого нет.