И ближе к щекам хроника лобзаний,

Раскрыты уши – тушь – двойные рамы.

Глаза терев, проснувшимся меж зданий –

Мимо мясных и рыбных – мимо хлама.

Бразды земные – сочетанья, позы.

С вином созвучье выпил ночью Фауст.

Мы просыпались с ним, обычно, в восемь,

С Хароном надували парус!

От длинных кос предчувствие сонета,

Предчувствье за

дверную ручку браться.

В окне трамваи все куда-то едут –

Останутся в чернилах только пальцы!

Цвести Ямской стоит горшок с геранью,

Здесь своенравно мир цвести раздумал.

Куда, куда взлетели цены своенравья?

До Спасских башен плотно сжались губы.

То блеск зимы в германском купоросе,

И если взять – бери октавой выше.

От пошлостей обрюзг сосед Иосиф,

Трет сапоги с утра, и каплет с крыши.

Почище ваксы будет труд сапожний,

Сфинкс приручен внутрь черепной коробки.

Из них созвездий выскребаю тоже,

И Бога тоже выметаю щеткой.

Еще пустырь разъезженная площадь,

У львиной пасти не берущий лапу.

Он что-то помнит, он в губах бормочет,

Ну, здравствуй! – и снимаю шляпу.

………………….

И не всегда, как притча не стара,

Сфинкс смотрит на созвездье Льва

Весна 1987

Эра

«И пошел опять за Иордан, на то

место…»

Евангелие от Иоанна стих 39

Сколько еще пустот

Восходящих?!

Когда казнили

Иудейским царем

Был Иудою на посылках

Каждый дом.

И не кровь ли лилась рекой? –

Нет звенящих

Друг о друга бутылок,

И указывали на Голгофу

Рукой.

Там ли крест? Крест?

Перст, может, Божий?

И взглянув, говорили детям,