Оглядевшись, я замет, что вагон был абсолютно пуст, если не считать одинокого мужчину на другом конце. Он сидел ко мне спиной, погрузившись в собственные мысли. «Какая удача», — подумалось мне, и, недолго думая, начал новую работу. На белой бумаге начали вырисовываться контуры вагона и сидений, на которых сидели смутные очертания существ. Они были различны в своих формах, хотя и старались придерживать в своем образе нечто человеческое. Их удлиненные конечности и несуразная компоновка тел резко выделялись в сравнении с единственными нормальными людьми. Одном пассажиром и идущим по приходу кондуктором.

Основное внимание на картине приковывали к себе все эти крупные и яркие детали, в то время как мелкие и не самые очевидные вещи оказывали на зрителя давление. От кондуктора, куда-то к потолку, тянулись тонкие, малозаметные нити. А конечности его располагались в несколько неестественных позициях, словно он был чьей-то марионеткой в неумелых руках. Одежда у единственного нормального пассажира была промокшей с небольшими фрагментами автомобильного стекла, застрявшими в ней. Через окна вагона можно было наблюдать за ночным дождем, скрывающим в своей глубине десятки тусклых пар глаз.

Погруженный в свое собственное искусство, я не замечал как вагон начал наполняться людьми, а станции сменялись одна за другой. Кондукторы уже дважды проходили мой вагон, игнорируя чудаковатого художника занятого картиной. Им было не в первой видеть меня за работой. В первые разы они прерывали меня, ради проверки билета и из-за интереса к новой работе, но с каждым последующим разом они всё меньше обращали внимание на меня. Лишь в моменты когда я не рисовал, кондукторы интересовались наличием билета и новых работ. Порой даже покупая какие-то из них. А мне было приятно, что кто-то признает и интересуется моими рисунками, ведь именно ради их продажи я выезжал так рано в другой город. И мне было не особо важно, где я их продам. Живя творчеством, что-то должно было приносить мне деньги на пополнение материалов.