— Не подавись от радости, — в своей привычной манере произнёс Роберт, не упуская возможности отпустить хоть какое-то язвительное выражение в чужой адрес. 

— Как скажешь, дурачок, — обхватив двумя ладонями протянутую кружку, принялся медленно пить её. Роберт мог бы принести ему совсем горячую жидкость и посмеяться над нетерпеливость Брюса, но он так не сделал. И поэтому парень чувствовал эту их нить дружбы и негласную заботу друг о друге.

— Ох, боже, это самое лучшее лекарство, которое только можно придумать, — раслаблено, почти вялым голосом произнёс Брюс и отпив больше половины, поставил стакан на рядом стоящий прозрачный журнальный столик, отодвинув пачку с салфетками. 

Роберт присел на пол, покрытый жёстким однотонным ворсом ковра, неприятно отпечатывающегося после долгого лежания на всех частях тела. Где-то доносилось тиканье часов, обычно раздражающих своим звуком, когда ты и без того на пределе отказа всех нервов. Роберт откинулся на пол, выхватив пеструю подушку из-под спины и Брюса и подложил себе под голову, чтобы лечь. Он сложил руки на груди и скрестил ноги, бездумно смотря вверх, в потолок. 

— Почему молчишь? — особо сильно откашлявшись, до боли в груди, спросил Брюс, дотягиваясь до пульта, лежащего на подлокотнике, — Обычно ты болтаешь без умолку, — он включил телевизор, листая новостные каналы и ища очередную криминальную драму, которые просто обожал. Боевик, смешанный с криминалом и драмой на фоне, всё это было настоящей любовью Брюса, взахлёб пересматривашего их снова и снова.