Соло на саксофоне

Посвящается моему отцу, его друзьям, поколению, чья юность пришлась на 1970е…

— Венька, ты скоро? Ядрён батон!
Жора — высокий, хипповатого вида парень в клешёных полосатых брюках с отглаженными стрелками и зелёной рубашке, концы воротника которой почти доставали до плеч, облокотился на деревянный столб резных ворот небольшого дома венькиных родителей. Долговязый и длиннорукий, с волосами до глаз «под Битлов», игравший в группе на бас-гитаре, он и голосом басил не хуже:
— Долго ждать-то тебя? Полчаса до танцев осталось. А нам ещё до парка пилить!
— Не суетись, Гога! Успеем!
Упомянутый Георгием друг и соратник по ВИА, Веня неумело дёргал путанный узел широкого черного галстука в косую белую полоску. Другой неразлучный товарищ и, по совместительству, ударник ансамбля, невысокий, кудрявый Аркаша держал в руке обломок зеркала, ассистируя Веньке в нелёгком деле завязывания узла Виндзор. Буржуазный узел никак не поддавался сыну шофера. Аркадий, надо сказать, был далеко не пролетарием: его отец заведовал местным вино-водочным заводом, куда ездил на единственной в городе чёрной Волге ГАЗ-24. Однако, высокое положение отца не мешало Аркаше дружить с Вениамином, и даже относиться к нему, с особым пиететом, словно к старшему брату.

Отец Вени, Дёмин Владимир Иванович, вернулся с фронта контуженным, и очень больным. Никто не ожидал, что в его семье, в добавок к четырём довоенным детям, появится ещё и пятый. Но Венька родился, и родители не чаяли в младшеньком души: и одевали его так, как не снилось в своё время старшим, и в недавно открывшуюся музыкальную школу отдали, сначала на трубу, а потом на саксофон. В пятом классе Венька, вслед за товарищами, увлёкся футболом, да и жили-то в двух шагах от главного стадиона под названием «Ротор», куда ходили все: настоящих развлечений в маленьком городке было не много. Доигрался до нападающего, сначала в юношеской, потом и взрослой сборной. Почти в каждой игре отмечался голом, а то и несколькими. Однажды, в игре на первенство области, к восторгу забитого зрителями стадиона, протянул в ворота гостей с углового мастерский удар «сухой лист». Болельщики взвыли от восторга! Ну как такого не уважать? Уважали. Кое-как управившись, Веня схватил с завалинки чёрный футляр с саксофоном, на ходу хлопнув рукой в широкую ладонь Жоры:
— Ну что, вперёд, бродяги?
Трое закадычных приятелей энергично зашагали по тенистой улице Пушкина, вдоль тополей и дичек, в сторону городского парка.

Дела любительской группы пошли в гору, когда их «прикрепили» к городскому Дому культуры, что по иронии судьбы находился рядом со старым кладбищем. Появилась возможность нормально репетировать, никому не мешая, а также играть на дискотеках в самом ДК, в городском парке, и в техникуме, где восстановился после службы в армии Веня. Играли и на городских мероприятиях. На похоронах нет, там были свои корифеи. Отец Аркаши помог приобрести новую барабанную установку Амати, производства Чехословакии, и гэдээровскую бас-гитару Музима для Жорки. А что тут удивительного? Даже в этой забубённой глуши директор вино-водочного завода мог достать всё, тем более для единственного сына и его друзей. Невысокий, похожий на подростка, Аркаша играл на барабанах остервенело. Это был его бунт и протест. Казалось бы: против чего ему, всё имевшему, ни в чём никогда не знавшему нужды, было бунтовать? А разве для бунта нужна причина? Аркадий колошматил по установке так, словно сражался на баррикаде.

Венька чуть больше года назад вернулся из армии, его парадный сержантский китель, с алыми погонами, знаками Гвардия и Воин-спортсмен, висел дома в старом, довоенном шкафу, укрытый от пыли парусиновым чехлом. Демобилизовавшись, он решил поехать в Москву, поступать в легендарную Гнесинку. Поступить не получилось — не добрал по сольфеджио, от которого всячески отлынивал в музыкальной школе. Зато вернулся из столицы с новым, сияющим золотом саксофоном, на который потратил все деньги, данные отцом на новый костюм и жизнь в Москве на пол года вперёд.
— Случай подвернулся! Здесь такого захочешь, не купишь! Со старшего курса парень женился, ему деньги нужны были, инструмент новый совсем! — оправдывался Венька, зная, что отцовские деньги не падали с неба, а зарабатывались непростым шоферским ремеслом, дальними и опасными рейсами по горным серпантинам.   
— Ладно, главное — играй, Венька. Не вздумай бросить! — сказал он, выслушав сына. — Всё лучше лопаты.
— Ничего, батя. Играть буду, и работу тоже найду, — пообещал Веня и поступил в местный техникум на механика. Вскоре выяснилось, что музыканты учебному заведению очень даже требовались, там был собственный ансамбль. Из техникума Вениамин притащил гитариста по имени Роберт. Боб, как его звали товарищи, носил бакенбарды и внешне был похож на киноактёра, на гитаре играл с 10 лет, и к окончанию школы успел поголосить практически в каждом городском дворе по обе стороны реки. За Робертом тянулся длинный шлейф поклонниц и обсуждаемых любовных треугольников. В техникуме, не смотря на популярность, он находился в состоянии перманентного кандидата к отчислению.

На Ионике в ансамбле играл Боря, Борис Сергеевич — преподаватель из музыкальной школы, худрук, наставник, на десяток лет старше всех остальных участников, и наиболее музыкально грамотный. Он был настоящим пиратом-контрабандистом и связником ансамбля с западной музыкой, для чего использовал бобинный магнитофон «Маяк». Он списывал партитуры на слух с Бог знает где достававшихся катушек, через него ребята узнавали хиты Пинк Флойд и Лед Зеппелин, благодаря ему один в один исполняли Girl и Stairway to Heaven. Боря был старший, мудрый брат. Он уже побывал в браке и успел развестись, имел свою двухкомнатную квартиру и даже не очень старый автомобиль марки Москвич-408 ядовито-зелёного цвета.

***

Перед танцплощадкой, на стенде красовался плакат:
Суббота 20:00 ТАНЦЫ
ВИА «Ритм» — Мелодии советской и зарубежной эстрады!
Солисты: Вениамин Дёмин и Роберт Шиловский.
Вход: 30 копеек

Меж развесистых сосен парка звенел Венькин голос:
«Опять мне снится сон, один и тот же сон.
Он вертится в моём сознаньи словно колесо:
Ты в платьице стоишь, зажав в руке цветок,
Спадают волосы с плеча, как золотистый шёлк…»

А на круглой танцплощадке выделывала финты местная молодежь. Стилистика танцев и одежда были разные: наряжались, исходя из возможностей, двигались, как умели. С каждым летом брюки у танцующих становились всё шире, а юбки всё короче. Писком моды у девушек стали туфли на платформе, часто деревянной, с экзотическим названием сабо. Девушки прямо на месте прихорашивались, глядясь в зеркальца карманных пудрениц и одновременно стреляя глазками по сторонам. У парней козырным вариантом считалось присесть возле колонок, и, постепенно глохнув, обозревать танцующих. На танцплощадке дружили и влюблялись, ревновали и страдали. Парочки разбредались по парку, пытаясь уединиться на отдалённых скамейках, где сидели обнявшись, обсуждая свои чувства, иногда целовались. За тем, чтобы это не происходило слишком открыто, следили дружинники, в дни мероприятий патрулировавшие парк. Конфликты и драки на дискотеке, понятное дело, тоже случались. Бывало так, что на площадке весело отплясывали, а в это время за ней, в кустах, шёл ожесточенный кулачный бой, он же махач. В таких случаях, ко входу в парк подъезжал «луноход» — милицейская машина с мигалками, однако забирали кого-то очень редко, в основном только сильно пьяных. Боксерята, порой, помогали угомонить залётную борзоту, но и сами тоже могли создать проблем. С ними было пятьдесят на пятьдесят. Появлялись на танцах и штангисты — большие, неспешные, словно бегемоты, осознающую свою силу. Противников они не наблюдали. Вели себя спокойно, в конфликты не ввязывались, стояли в сторонке, рассматривая девушек. А девушки в городе и правда были, как на подбор: ладные, ухоженные, симпатичные.

— Все цветочки в поле не сорвёшь, — говорила Веньке мама.
— А я все и не хочу, мама, только самые красивые! — отшучивался он.
Веня заиграл на саксофоне проигрыш. Девичьи взгляды с танцплощадки вновь обратились к нему. Среди них был и Томкин — взгляд эффектной, жгучей брюнетки с талией, как у гитары. Роберт слегка пихнул Веньку в бок локтем:
— Старик, мне кажется, тебя сейчас испепелят два гиперболоида инженера Гарина! Как жаль — саксофониста не так легко найти!
— За меня не волнуйся, Боб. — ответил тот с вызовом и ещё сильнее напряг инструмент.
Допев и доиграв, Веня объявил в микрофон:
— А следующую песню для вас исполнит солист нашего ансамбля — Роберт Шиловский! Популярная британская композиция — Дом восходящего солнца!
Роберт был единственным человеком в группе, для кого английский не являлся набором звуков.
— There is a house in New Orleans… — вкрадчиво запел он. Ни один человек на танцплощадке понятия не имел, что песня эта была не о каком-то романтическом доме, где восходит солнце, и кругом красота. На самом деле, в ней пелось о женском исправительном учреждении в Новом Орлеане, то есть тюрьме, куда и ехала по этапу её героиня. Изначально, песня исполнялась от женского лица, но об этом никто не знал, а Роберту было всё равно, ему нравилась мелодия, и он страстным голосом тянул дальше:
— My mother was a tailor, she sewed my new blue jeans…
Народ уже разбивался на пары. Венька спустился с эстрады и направился к Томе:
— Можно тебя пригласить?
Она слегка кивнула, и царственно, не спеша, положила свои руки ему на плечи. «Гиперболоиды» полыхнули прямо в Венькины глаза. Под его руками, через кримпленовую юбку, приятно ощутилась упругость девичьего тела.
— Танцы до одиннадцати. Давай провожу тебя потом? — шепнул ей в ухо Венька.
— Далеко придется провожать: я в новой части живу, возле ткацкой фабрики. — слегка кокетничая, ответила она.
— Тем более! Мало ли что! — подтвердил своё намерение Веня, понимая, что ему придётся пройти туда-обратно через весь город.
— Ну проводи, раз такой шустрый.

Пообнимавшийся с Томой, окрылённый, Венька вернулся на сцену, взял в руки саксофон, и, подмигнув Роберту, торжественно объявил в микрофон в её сторону:
— Королева красоты!
Саксофон зазвучал, исполняя вступление. Перекатами стучал по барабанам улыбающийся Аркаша. Роберт запел, широко разводя руки в стороны, в подражание Магомаеву:
— По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо с крыш… В потоке солнечного света…
Веня энергично подыгрывал на саксофоне, нет-нет поглядывая на Томку. Ребята на площадке начали крутить твист. Местные весельчаки импровизировали в танце, как только могли. Девчонки посмелее тоже подыгрывали им в движениях, юбки и платья лихо крутились из стороны в сторону. У сцены образовалась небольшая группка поклонниц Роберта.
— Во дают! — шепнул Жорка Бобу, — Как намагниченные, ядрён батон!
— … как единственной на свееете королееееве крааасоотыыыы!… — закончил тот под овации.

— Ну что за лабухи у вас?! — прервал аплодисменты громкий, раздражённый голос, — Колхоз какой-то! Нормальное сыграйте что-нибудь! Шизгару бы сбацали, что ли! Не умеете, поди?
Посреди танцпола стоял высокий, эффектный парень. Модная рубаха «в огурцах» расстегнута почти до пупа, на ногах — чёрные лаковые туфли.
Это был Золотой. Он появился в городе недавно, но уже успел засветиться и тут, и там. Кличку получил за золотую фиксу на переднем зубе и перстенёк на безымянном пальце правой руки. Поговаривали, что играл в картишки, ибо частенько сорил деньгами, стал завсегдатаем в ресторанах, коих было всего четыре на город. Через свой фасон и наглость он довольно быстро стал подруливать шпаной из новой части города. Золотой вальяжно подошёл к эстраде, широким жестом вынул из кармана хрустящий червонец и небрежно впихнул его в Венькин нагрудный карман:
— Давай-ка, трубач, изобрази!
Веня тут же, с отвращением, вытащил десятку обратно и швырнул в лицо Золотому:
— Ты что, трубу от саксофона отличить не можешь?! Сам изображай, не в кабаке!
Золотой попытался схватить Веньку за полосатый галстук, тот уклонился и, передав инструмент подскочившему Аркаше, скинул с себя пиджак, готовясь к бою.
Приподнялся над клавишами Борис Сергеевич. Жора подгрёб поближе со своей длиннющей, как сам хозяин, бас-гитарой, которую уже начал перехватывать за гриф:
— Венька! Чего ему надо? Рубить твою капусту!
Танцплощадка недовольно зашумела, возмущаясь паузой в музыке. Некоторые подошли поближе.
Встал рядом с Веней и Роберт, насупившийся и сжавший кулаки.
Золотой отошёл на шаг назад.
— Ну смотри, малый! Увидимся… — произнёс он искривившись. — Расчёт будет!
И нарочито не торопясь побрёл прочь через расступающуюся толпу.

С танцев из парка обычно шли большой дружной колонной, как на первомайской демонстрации, доходили до главной улицы, а оттуда разбредались небольшими группками по своим дворам и районам.
— Губа у тебя не дура, Дёмин! — сказал на перекрёстке Жора, глядя на ждущую неподалёку Тому. — Может мы с Аркашкой тоже за вами пройдёмся, чтоб тебе одному за реку не переться?
— Спасибо, Жорик, я справлюсь. Идите домой, Аркадий. Завтра вечером встретимся у Бори, он говорит, какую-то классную запись достал.

 Дорога в новую часть города была широкой и хорошо асфальтированной. Только что взошедшая луна скрылась за тёмно-серыми облаками, стало заметно темнее.
Ровно на середине моста стояла группа парней. «Семеро.» — быстро посчитал Веня. Когда они с Томой приблизились, в компании послышался радостный, вызывающий гогот, в свете фонаря у одного из парней сверкнула фикса. «Золотой! — пронеслось в голове у Веньки — Сейчас не подойдут… Но и стоять на мосту будут до талого…»
С девушкой трогать нельзя — непреложный закон не нарушали: город маленький, спросят. Но и другого способа попасть обратно, в «старую» часть города, не было, если, конечно, ты не желал освежиться и переплыть с одеждой в зубах широкую, и довольно быстро текущую реку, делившую город на два не очень дружественных лагеря.

Шли неспешно, разговаривали о музыке и общих знакомых по танцплощадке, пока не дошли до подъезда дома. Рядом с невысоким бетонным крыльцом рос огромный куст сирени, он был весь в пахучих розовых гроздьях, и от этого запаха, от этой тёплой летней ночи Веньке так захотелось поцеловать Тому, обнять её, поделиться этим ощущением счастья.
— Что, футболист и музыкант, так теперь все бабы сразу твои что-ли? — осадила его порыв Тамара.
— Да нет… Я так просто, думал…
— Думал! Ты, Веничка, привык, что всё легко достаётся. А со мной так не получится! Постараться надо! — назидательно сказала Тома, и, хихикнув, шагнула в подъезд.
Озадаченный и разочарованный Венька постоял ещё пару минут, глядя на закрывшуюся дверь подъезда, вдохнул полной грудью ночной воздух, наполненный запахом сирени, и не спеша пошагал обратно к мосту.

Пройти домой именно там было для Веньки делом принципиальным. Не прятаться же ему в своём родном городе, где его знает каждая собака, от залётной шпаны!
Веня твёрдым шагом двинул на мост. Они стояли всё там же — с краю под фонарём, в середине моста. Тротуар с противоположной стороны дороги был свободен, и можно было пойти по нему, но это был бы не Веня. Он должен был пройти ровно посредине, как хозяин: это его город, его мост, его дорога. Навстречу ему от группы ожидаемо отделился Золотой:
— Огоньку не найдётся, товарищ музыкант? — Золотой ехидно прищурился.
— Есть! Как не быть? — ответил Веня, слегка согнувшись и запустив руку в правый карман своих серых брюк. Золотой тоже немного наклонился, выпятив вперёд лицо с сигареткой между зубами, среди которых опять сверкнула наглая золотая фикса. По этим зубам и врезал Венька, резко извернувшись и выбросив из кармана руку, сжавшуюся по ходу движения в твёрдый, злой кулак.
Золотой качнулся на каблуках лаковых туфель, и упал назад, в руки успевших его подхватить приятелей. Венька с места рванул по мосту в сторону дома, дружки Золотого стартанули за ним. На футбольном поле Веньку не догонял никто, однако он знал, что долго так бежать не сможет, не марафонец чай. Главное было — первое время удержать темп: дыхалка у всех разная, растянутся.
Так и случилось: трое, видимо, заядлые курильщики, отстали сразу, потом остановились, упершись руками в колени, и раздувая бока, стали громко отхаркиваться. До ещё двух была добрая сотня метров и разрыв всё увеличивался, но один бежал хорошо. Нельзя было, чтоб догнал со спины. Пробежав мимо старой церкви, в сквере Венька резко остановился и, развернувшись, встретил нагонявшего боковым слева, нанеся удар внутренней стороной кулака прямо в ухо. Парень охнул, оглушенный, и завалился с дорожки в траву, под литой церковный забор. Бил Венька хлёстко, но по-деревенски, «из-под жопы», как шутил местный боксёр Вова Данченко, по кличке Даня. Такая бандероль однажды прилетела и ему самому, во время драки возле ресторана «Заря», когда подвыпивший Жора нечаянно толкнул плечом одного из отдыхавших рядом боксерят. Помахались неплохо. Однако конфликт был потом быстро исчерпан, а показавшие друг другу силу и стойкость ребята перевели отношения в разряд дружеских. Сколько раз потом вместе ходили «на бокс» болеть за Даню.

Вскоре позади показался ещё один из компании Золотого — широкий, рябой увалень, паровозно пыхтящий и махающий взад вперёд руками-поршнями. Веня продолжил бег, снова ускорившись, как на футбольной тренировке по хлопку тренера Григория Иваныча. С каждой сотней метров он чувствовал себя всё увереннее и спокойнее, обуздал дыхание. Пыхтенье рябого стало ему надоедать, и Веня опять остановился, встав бочком, на этот раз позволив догонявшему нанести удар первым. Потом уклонился в сторону, дал увальню провалиться, и уже тогда приложил ему с ноги, плохо видя куда: фонари в его части города были по одному на квартал. Но всё-таки попал хорошо: рябой опустился на карачки, с полных губ стекала окрашенная кровью слюна. В этот момент подбежал последний из преследователей. Он был на вид поменьше и хилее товарищей.
— Тоже хочешь?! — грозно цыкнул Венька, махнув для иллюстративности кулаком. Парень помедлил, растерянно поглядел на поверженного здоровяка, отплевывавшегося, поочерёдно вытиравшего рот то правой, то левой рукой, и побежал обратно.
 — Золотому скажи: спуску не дам! Хрен ему, а не трубач! — буркнул Венька, прощаясь с рябым. Дошёл до своего дома, тихо нажал на кованую рукоятку щеколды, стараясь не брякнуть, прошёл на крыльцо. На мгновение замер: прямо над растущей в палисаде черёмухой засветила яркая, круглая луна, вышедшая из-за облаков. Он зажал рассеченный об зубы Золотого казанок кулака тряпицей, снятой с перил, и крадучись вошёл в тёмный дом. Чуть скрипнули половицы.
— Веня, ты? — послышался тут же мамин голос. Она никогда не засыпала, не дождавшись сына.
— Я, мама… — ответил он. — Спи! Всё хорошо!

***

— Венаха, да чё ты! Охота тебе деньги тратить! Пошли вон, возьмём два пузыря, батон колбасы, да посидим на бережку!
— Уймись, Гога. Просто постарайся не цеплять никого плечами, и ручищами махай поменьше. Посидим в культурном месте, посмотрим на людей. Не дай Бог, подумают — мы испугались чего.
— А я тоже за! — добавил Аркаша, — Молодость пройдёт, буду на речке сидеть с удочкой, а пока праздника хочется!
— Твоя ещё не скоро пройдёт! — хохотнул Жора, напоминая тому, что он самый младший в их компании.
— Пойдёмте, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы! — подытожил Роберт. Жора весело гыкнул, отвечая на шутку. В «Заре» было многолюдно и шумно — вечер пятницы.
Приятели присели за круглым столиком в глубине ресторанного зала. Заказали Столичную, лимонаду и закусить. Поговорили про Борю и новый альбом Пинк Флойд, который, затаив дыхание, слушали у него недавно. Борис Сергеевич рестораны не посещал и видел ребят в основном в ДК, на выступлениях и в своей квартире, служившей музыкальной студией. Веня разливал остатки, когда Аркаша вдруг застыл с вилкой у рта, а Жора удивленно выдохнул:
— Японский городовой!

В ресторанный зал вошёл Золотой, а вместе с ним, держа его за согнутую в локте руку, — Тома. Держались они как пара: глядели друг другу в глаза, Золотой, усаживая Тому за столик, слегка задержал руку на её бедре. Возле них появился украшенный черной бабочкой официант. Со времени инцидента на мосту прошло уже почти две недели, на лице у Золотого никаких отметин не было, он комфортно откинулся на стуле и делал заказ, небрежно водя по воздуху рукой с перстеньком и покровительственно улыбаясь Томе.
— Видал, старик? Пошустрее тебя нашлись ухари. — прокомментировал Роберт.
— Все цветочки в поле не сорвешь… — процитировал Венька мамину поговорку, направив взгляд в скатерть на столе. Он ожидал от Золотого вызова на разбор, драки, всего, что угодно, но только не этого, а задело-то похлеще… «Ты, Веничка, привык, что всё легко достаётся.»
Жора закатал рукав рубахи на длиннющей руке, которую демонстративно вытянул вперёд:
— Венаха, давай я ему харю наглую начищу! Я его в хвост и в гриву!
Язык у него, после принятого, слегка спотыкался.
— Не надо, Жорик. Неправильно это будет, он не один всё-таки… — Венька задумчиво разглядывал полоски на скатерти, — Ладно, пёс с ним…
— Как? — удивился Аркаша.
— Вот так, Аркадий. Я, ребята, домой, а вы? — Веня сделал знак официанту.
— Проводим тебя, а то опять занесёт куда, — Жора грозно икнул и тряхнул для убедительности чубом, — И не сопротивляйся, ядрён корень!

На выходе из ресторана, когда товарищи по ансамблю только ступили на дорогу, им навстречу вышли из темноты два цыгана — сухой старик в шляпе, и мальчик лет шестнадцати, с котомкой через плечо, вероятно внук. На пожилом цыгане был широкий кожаный пояс с тремя пряжками, когда-то богато украшенный, но потерявший от времени и носки свой внешний вид, таких не было у местных цыган. Веня знал кое-кого из них, но этих точно видел впервые.
— Не найдётся у вас сигаретки, молодые люди? — спросил старик, подходя ближе. Мальчик остался чуть позади.
— Найдётся, отец! — ответил Веня, достав пачку «Космоса» — Возьми. Да нет, бери всю пачку.
— Наис тукэ, друго!* — произнёс старый цыган, взяв её тёмной, морщинистой рукой.
— Ничего, отец. Пожалуйста!
— Не грусти, — вдруг добавил старик, взглянув Веньке глаза, — То, что потерял, — не твоё. Своё скоро найдёшь. Бахталэс!*
И они снова ушли в темноту, а друзья взяли курс по направлению к Венькиной улице, мимо стадиона, тополей и вязов: он с Жорой впереди, Аркаша с Робертом за ними. Боб по пути расспрашивал Аркашку:
— Слушай, старик, а откуда Вениамин по-цыгански понимает?
— Да у него кореш есть среди них, давно уже общаются. Когда он в Москву ездил поступать, так он мало того, что саксофон купил, так ещё два вечера подряд в театре Ромэн их песни слушал, всё истратил, до копейки. Потом, чтоб домой улететь, у сапожника на ВДНХ под честное слово денег занял на билеты.
— У сапожника?!
— Ага! — Аркаша улыбнулся, — Он больше никого не знал в Москве, а у него он туфель ремонтировал. По приезду обратно, сразу всё выслал, до копейки! Это ж Венька — ему как чего запотемится, всё!
Когда дошли, в одном из окон родительского дома ещё горел свет.

Примечания:
Наис тукэ, друго!* — Спасибо, друг! (цыганск.) 
Бахталэс!* — Удачи! (цыганск.)

***

Всё пространство вокруг выкрашенного в синий, деревянного ДК было усыпано ярко-жёлтыми кленовыми листьями. Светило ещё теплое сентябрьское солнце. На фасаде был натянут транспарант белым по красному «Наша Родина — СССР», а ниже, слева от входа, висел плакат, выведенный красными чернилами:
ВИА «Ритм» — Танцевальная музыка.
Кто-то из девчонок чмокнул плакат прямо над буквой Т розовой помадой, оставив отпечаток.
Ко входу в ДК подкатил Москвич жучиного цвета. Из него начали выгружаться участники ансамбля. Борис Сергеевич командовал:
— Ребята, возьмите удлинители! Осторожно, там катушка на соплях! Жора, дверь не закрыл!
Так как танцы проходили в Доме Культуры, да ещё в юбилейный год, для начала исполнили новую «Мой адрес — Советский Союз» и популярную «Не плачь, девчонка».

— Про гитару давайте! — кричали особо нетерпеливые, — Гитару! Гитару!
Выполнять заказ не спешили, это было не солидно. Сыграли пару-тройку других песен, выдержали паузу. Потом ребята сошлись вместе, вроде как пообсуждали что-то. Венька кивнул. Роберт, одетый в белую водолазку, в квадратных чёрных очках, дал знакомый проигрыш на гитаре, танцплощадка воодушевленно зашумела, эту песню знали и ждали каждый раз на выступлении «Ритма».
— Я гитару настрою на лирический лад, и знакомой тропинкой уйду в звездопад… — начал Веня. Голос его по тембру очень походил на голос Дана Спатару, молдавского певца, исполнявшего её в популярном фильме «Песни моря». В плане внешнего вида, Вениамин тоже постарался: на нём была белая рубашка и кружевное жабо, сшитое мамой из старой тюлевой занавески. Этот исторически буржуазный элемент одежды только начал входить в моду в Союзе, благодаря фильму «Картуш» с Жан-Полем Бельмондо. Жабо сочетало в себе одновременно пиратскую лихость и роскошь, тем и пришлось по душе самой дерзкой части советской молодёжи.
— Быть счастливой, как песня, попрошу я её. И гитара взорвётся, как сердце моё! – продолжал Веня, и оно действительно взрывалось, и каждый на танцплощадке слышал эхо этого взрыва.
— Во даёт Дёмин! – донеслось из зала.
— От зари до зари, от темна до темна, о любви говори, пой гитарная струна! — заливался он, на его висках проступил пот.
— На на на, на на на, на на на, нана нана! — воодушевлённо подтягивали Роберт и Жора. Было ощущение, что старенький деревянный ДК от энергии танцующих начал слегка пошатываться. Охваченный общим азартом Венька, поправил слегка съехавшее набок жабо, и вдруг посмотрел на площадку впереди себя и удивился.

— Боб, кто это? — спросил он, когда зал в финале захлопал.
— Где?
— Вот там, в кружке. В светлом платье, с косичками.
— А! Это Танька. Фамилию не помню. На первом курсе учится в педучилище.
— Песню «Нет тебя прекрасней» исполняет солист Роберт Шиловский!- объявил Борис Сергеевич.
— Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно. Как виденье, неуловима, каждый день ты проходишь мимо…
Веня обычно исполнял в этой песне соло на саксофоне, стоя рядом с Бобом. Но тут, какая-то сила вдруг подхватила его, он спустился со сцены в зал, прошел меж танцующих, и подойдя к кружку девочек, стал играть специально для Тани, только для неё одной. Внезапно, никого вокруг не стало: были только он и она — Веня и Таня, и саксофон, от которого отражались лучи ламп и летели вокруг магические золотые блики.  Веня играл субтоном, или «шёпотом» — звук тогда получается более мягкий, «бархатный», чарующий. В этом звуке он постарался выразить всё, что навряд ли смог бы сказать словами, подтанцовывал в такт, ставя правую ногу на носок. Таня, в своём светло-бежевом ситцевом платье в горошек, двумя русыми косичками и нежными зелёными глазами, казалась ему давно знакомой. В ней не было броской Томкиной красоты, теперь казавшейся Веньке чужой, и даже отталкивающей. Таня была своя, как будто она всегда была тут, с ним. Венька не понимал, как вообще ему могла нравиться Тамара. Наверное, всё дело было в сирени: «Правильно сказал старый цыган – «не твоё»… А вот эта — моя! Эту никому не отдам!»

А в следующем футбольном сезоне Веня забил в её честь в ворота гостей из команды Динамо свой знаменитый «сухой лист». Играл для неё и на танцах, иногда исполняя персональное соло на саксофоне.
Отец Тани тоже оказался шофёром и фронтовиком, как и Венькин, более того: выяснилось, что в Отечественную войну они прошли практически по одним и тем же дорогам: под Москвой и Кёнигсбергом. Потому возражений не было — свадьбу сыграли в сентябре, в годовщину знакомства. Танцы под зажигательную музыку ВИА «Ритм» во дворе дома Венькиных родителей продолжались два дня, одной из главных песен на ней стала та самая «Шизгара». Жора в процессе порвал струну на бас-гитаре, а у Бориса Сергеевича сгорел усилитель.

Золотой же довольно скоро бросил Тому и продолжал жить своей разбитной, куражистой жизнью, однако Веню и его друзей обходил стороной.