Начальники звонили друг другу и орали в трубки, на УАЗиках приезжали какие-то люди с папками подмышкой, все чего-то обсуждали, выходили курить, вытирали пот под фуражками и снова звонили.
Но всё обошлось. Деда не посадили, а нас с Ванькой и Мишкой даже не расстреляли как предателей родины — только потому, наверное, что мы не сдались врагу, а храбро сдриснули от него без потерь среди личного состава.
И даже прихватили кусок вражьей колючей проволоки с того берега, правда, в лоскуты изодрав ей резиновые сапоги.
Одно только грустно. Никто больше не видел старого сенбернара ни в латвийском Голышеве, ни в наших Лямонах, ни где-то ещё. Пропал наш Бетховен и чёсанный-перечёсанный его, большой бело-рыжий бок.