Он как можно больше добавил теплоты в голосе:

• Спасибо вам большое. За вашу работу, ваш труд. Чай очень вкусный. Вы добавляли какие то листья?

Взгляд ее сиял. Улыбка была еще шире той. И она минуты три рассказывала какие листья мяты и смородины она добавляла в заварной чайник и как старательно настаивала этот чай. И как хочется сделать доброе пассажирам.

Он кивнул в ответ и немного улыбнулся:

• Еще раз спасибо. Правда. Чай особенный.

Вернувшись в свое купе, он глянул на гусеницу, которая мерно доползла до половины окна, и соскользнув, снова упала на столик. Конечно она поползет обратно на окно. Упорно. настойчиво. Как рассвет…

За окном несущегося на запад поезда шла осень. Эта была какая-то чужая холодная осень. Слишком чужая, чуждая, не свойственная их осени. Обычно все осени принадлежали только им. Золотые. Яркие. Прохладно-приятные.

***

2007г

США.

Нью-Йорк.

Она смотрела в панорамные окна, открывающие зловещий вид на этот город… Чужой город… Чуждый. Холодный. Стальной. Серый. Громыхающий своей технократической силой, неминуемых дней… Город — убийца. Он убивал мечтающие души… Мечтающие о прекрасном. О глубинах открытой лёгкости. О том, как парить над миром крыльями бабочек… Город убивал бабочек. Здесь выживали черви. Копошащиеся. Здесь выживали дикая саранча. Хищная саранча. Пожирающая все и саму себя. Здесь выживали кроты с крысами. В подземной цивилизации… Город был Левиафаном, который глотал все, прожорливо поедая абсолютно все, в жерлах своих цехов, фабрик, метро, маршрутках, клубах, торговых центрах… У города было много ртов и много желудков… Они заманивали бабочек, и превращались их обратно в гусениц без возможности стать обратно бабочками… Он превращал их в червей… Опарышей… А дельфинов переваривал в офисный планктон… Прекрасные добрые слоны становились жирными политическими крысами… Благородные мустанги и царственные львы, превращались в гадких гиен и шакалов… А волшебные драконы, теряя крылья, превращались в ядовитых змей, плетущих клубни интриг…