С поминок по Сергею Ивановичу какие-то девушки во двор вынесли нам, детям, кастрюлю с пирожками. Говорили бойко: ребята, за Сергея Ивановича съешьте. Помяните, хороший был дядька, правда? 
И мы лопали пирожки, повторяя “За Сергея Ивановича, хороший он. Правда”.

Когда, в каком возрасте к нам приходит осознание смерти? Когда старик только умер, подруга мне сообщила и тоже приговаривала “хороший был человек”. Что мы тогда понимали? Что больше не будет случайного, редкого Сергея Ивановича в нашей счастливой летней жизни? Не думали. Разве важно такое в масштабе детства? 
Знал ли вообще Сергей Иванович, как меня зовут? Думаю, нет. 
И никогда он не думал, что останется частью моего детства, а получается, всей моей жизни, улыбчивый старик в прохладном бежевом, как один безусловно хороший человек.

Что стало с его женой, я не знаю. Умерла раньше него или позже? Или переехала к родственникам? Встречала ли я ее еще во дворе? Если и да, не узнала бы. 
Помню желтую женщину, то ли с желтыми волосами, то ли в желтом домашнем платье, на старомодном диване матерчатом, под желтым торшером. В полутьме.