2

Как и было велено, троица отправилась вдоль реки. Нашла ближайший брод и перебралась через него на другой берег. Почти сразу они попали на просёлок. После двух или трёх поворотов он вывел их к деревне. Ещё за полверсты, у дорожного деревянного знака, Кайг надел маску и накинул капюшон.

Эта деревенька, конечно, не Фрейсвелл, что была одной из крупнейших в стране, но и тут не составляло труда отыскать и травницу, и кузнеца, пусть домов и стояло вдвое меньше. 

Как всегда и везде, люд встретил троицу косыми, недоверчивыми взглядами. Но это стало такой обыденностью для них, что уже и не замечалось. Они прекрасно понимали, что именно Кайг вызывает эту неприязнь, и ещё яснее осознавали очевидную истину – без него пришлось бы тяжко. 

В травах у наёмников не было нужды, а вот к кузнецу они всё-таки решили зайти. Им оказался эльф. Не чистокровный, конечно. Все чистокровные представители эльфийского рода по человеческим меркам уже довольно давно не покидают своего священного леса. 

Кайг показал кузнецу меч и попросил заточить, на что тот лишь развёл руками. Эльф сказал, что работа на вид хоть и грубая, но на деле искусная. Сказал, что даже не представляет, чем точить такой клинок. 

Зеленокожего мечника его слова не обрадовали. Это был не первый кузнец, что отказывал ему. Кайг невольно вспомнил об отце. 

После остроухого ремесленника троица прошлась ещё немного, купила еды на пару дней, да и прочих вещей в дорогу. А закончив все дела, они двинулись дальше. Наёмники почти что покинули деревню, но из последнего дома, стоящего на окраине поселения, выбежал мальчик. 

Завидев троицу, он закричал:

– Дядьки! Дядьки! Помогите.

Он со всех ног ринулся к ним, а когда подбежал, наёмники разглядели перепуганные глаза этого мальчонки, который был одет вполне обычно для деревенского ребёнка. 

Троица не понимала, что же случилось и кому надо помочь, пока мальчик не крикнул:

– Пожалуйста, помогите! Он сейчас убьёт мою маму…

Их глаза округлились. 

Альберт, не думая, первым кинулся за мальчиком. Чуть опередив ребёнка, он вбежал в избу и сразу же увидел женщину, лежащую на полу. 

Мальчик вбежал следом. 

– М… Мама… – его голос дрожал.

Возле женщины, спиной к ним, стоял мужчина. 

– Папа… Что с мамой? – детские, мокрые от слёз глаза смотрели на пьяного мужчину.

Отец медленно повернул голову, посмотрел на сына через плечо. Этот взгляд… Мальчик прекрасно знал этот взгляд. Глаза отца всегда, когда тот был сильно пьян, смотрели в разные стороны. В такие моменты он был похож на животное. Безмозглое, агрессивное животное. 

– Что… Что ты сделал? – голос мальчика становился ровнее, а дрожь исчезла. Мгновение спустя прозвучал разъярённый детский визг: – Что ты сделал с моей мамой?!

Мутная пелена слёз застилала ему глаза. 

– Я убью тебя! Убью! – истошный крик мальчика был наполнен непреодолимой и всепоглощающей ненавистью. 

Он, как одержимый, дернулся с места и точно бы накинулся на отца, если бы тут же его не схватил Альберт и не прижал к себе. 

– Убью! Убью! Мама! – не унимался мальчик, вырываясь из рук алхимика.

– Убьёшь? – усмехнулся отец. – Ах ты щенок неблагодарный… Я кормлю тебя. Я! Ты такой же, как и твоя мамаша… Щас я тя научу, как папку любить.

Отец, немного пошатываясь, направился к сыну, по пути взяв нож со стола. Альберт потянулся к мечу, но мальчик продолжал истерично кричать и дёргаться, тем самым не давая обнажить клинок.

Алхимик видит – дело плохо. Мужчина был уже совсем рядом. Он хотел хотя бы увернуться, отскочить в сторону вместе с ребёнком, но, к его счастью, через мгновение в этом не было нужды. Большой кулак Кайга ударил в тучное, щетинистое лицо отца, после чего тот, выронив нож, обмяк и упал навзничь.

Глаза мальчика округлились.

Альберт воспользовался его ошеломлением – достал одной рукой небольшой мешочек, взял из него горстку порошка и поднёс её к носу, чтобы ребёнок вдохнул.

Мальчонка не успел ничего понять. Вскоре он успокоился, а затем и вовсе уснул.

Альберт положил его на пол и подбежал к матери. Женщина лежала на боку, лицом в луже собственной крови. Рядом были рассыпаны толстые осколки глиняной миски. Алхимик перевернул женщину на спину. Множество синяков и ссадин покрывало её лицо, впрочем, не только его. Её шею и худые руки покрывали красные пятна да царапины. 

Алхимик приложил ухо к её груди. 

– Она мертва, – еле слышно заключил он. – Что он сделал с ней? 

Эйсон присел на корточки напротив Альберта.

– Взгляни. Кажется, он пробил ей голову глиняной миской. А перед этим хорошенько побил.

Альберт начал рыться в торбе, искал кусочек стекла, который оставил на всякий случай. Он надеялся, что ошибся, что стекляшка запотеет у её искривленного, окровавленного носа. Но она в самом деле была мертва.

Видя искалеченное женское тело и лежащего рядом мальчика, перед глазами Кайга вновь предстал тот далёкий день, когда начался его полный боли и страданий путь, тот день, о котором он и не мечтает позабыть.

Наблюдая за безуспешными попытками Альберта, здоровяк медленно подошёл к пьяному мужчине, лежащему без сознания. 

– Кайг? – протянул Эйсон. – Ты чего?

Друзьям и невдомек было, что за плоской, пустой маской глаза Кайга вновь вспыхнули той яростью, какой он упивался много лет и которую так старался теперь подавить. И до сегодняшнего дня это удавалось ему успешно. Но что-то опять щелкнуло в закоулках его разума. 

Прежде чем Эйсон подскочил, Кайг успел нанести отцу мальчика пару размашистых ударов в лицо. После недолгой борьбы и таких же недолгих уговоров остановится, здоровяк откинул друга в сторону, как мешок картошки, и со всей силы наступил на колено лежащему мужчине.

Раздался крик и хруст.  

Возможно, Кайг бы на этом не остановился, но тут между ним и отцом встал Альберт.

Алхимик выставил руки перед собой.

– Кайг! Хватит!

На этот раз здоровяк остановился. Стоял перед Альбертом и громко дышал.

Под маской его лицо было иным. Утратило привычное друзьям спокойствие и невозмутимость. Кайг оскалился подобно тому демоническому зверю, что восседал на одной из башен храма прошлой ночью. 

– Кайг, зараза… – прокряхтел Эйсон, схватившись за спину. – Что на тебя нашло?

Зеленокожий мечник не ответил. Он постоял немного, а после молча вышел из избы.