Это был мой протест, протест против отстойных продуктов в ближайшем магазине, протест против глупых коллег, протест против Клавдии Николаевны, протест против той самой девушки, что остается со мной в автобусе каждый вечер, протест против всего этого гребанного мира.

Я лежал на снегу по часу, может и больше. Болеть не хотелось, да и денег на это дело не было, но мой организм ни разу меня не подвел, хоть ешь этот треклятый снег, заболеть было задачей невозможной.

Обычно, возвращался домой я к двадцати двум часам пятнадцати минутам, обычно, Валера уже лежал под лестничной клеткой и завидев меня бросал мне еле заметную улыбку и слабо кивал головой. В ответ ему я повторял тоже самое. Мужская солидарность. Стоит лишь раз помочь друг другу в чем-то даже самом мелком или мельком заговорить, о чем то, будь то общие темы типо спорта или машин, или узкий специалитет – вы обречены остаток жизни жать друг другу руки, как самые верные друзья.

Валера жил тут около года, местный бомж, которого судьба лишила всего, а он все цепляется за свою, действительно, бесценную жизнь, ночуя под лестничной клеткой подъезда Клавдии Николаевны. Временами, когда я курю в подъезде слышно, как он роняет скупые слезы, но это бывает редко и, обычно, поздно ночью. Говорят, что когда-то он был что-то вроде парня на которого стоило ровняться. Жаль, что у жизни на нас свои планы.

Щелк. Глаза закрываются, я особо не вдумываюсь в происходящее, тело машинально повторяет одни и те же действия. Ужин, соц. сети, сон.