Отчаяние:
Первый раз, когда я встретила Джеси, он показался мне самым весёлым парнем во вселенной. Даже самые далёкие звёзды не видали такой ослепительной жизнерадостной улыбки. Будучи детьми, мы каждый день гуляли по нашим просторным дорогам, которые в основном состояли из утрамбованной земли, потом резко сменялись бетонными плитами, а иногда и вовсе переходили в раздробленный кирпич, или в гальку. Каждая его фразочка, даже самая несуразная, вызывала у меня искромётный смех. Мы не обращали внимание на пьянчуг, вилявших по улицам нашего нелюдимого городка, мы были самыми наивными и жизнерадостными дураками на всём свете. Мы проводили каждый день вместе, казалось, сама судьба при первой нашей встрече связала нас незримой нерушимой нитью. Девушкам всегда нравились такие добрые и весёлые парни, и я не была исключением.
Пришла пора взрослеть и покидать родное гнёздышко. Я поселилась в стареньком доме, где жила молодая семья со своей маленькой улыбчивой дочкой. Джесси поселился в доме напротив, в маленькой квартирке, он очень радовался, что у него нет соседей, это означало, что мы могли просиживать до утра, никого не стесняясь, смеяться в своё удовольствие. Родители Джесси покинули город, как только он переехал, но Джесси это мало волновало, для него начиналась новая жизнь.
Мы много гуляли и частенько к нашим прогулкам присоединялась соседская девчулька. На её лице царила безмятежность, она улыбалась так же часто, как Джесси. Казало, будто эти люди были обязаны встретиться и привнести в этот мир столько радости, сколько могли. Иногда, когда я опаздывала, как полагается даме, на наши встречи, они уже во всю проживали этот день, разговаривая о том, о чём Джесси почему-то не хотел мне рассказывать. После разговоров на едине с это девчулькой, у него на лице застывала какая-то непонятная мина, которая в миг становилась радостной, когда на горизонте появлялась я.
Теперь мы почти всё время проводили вместе. Джесси начал много читать, он даже купил себе домой небольшой книжный шкаф. Приходя каждый день к нему домой я восхищалась тем, как с каждым днём книжек в нём становилось всё больше и больше.
Мы часто засиживались у него допоздна. Сидя в кресле, укутавшись пледиком, при свете луны, при мерцании звёзд, он мне читал вслух. Он читал о чём-то прекрасном, о чём-то ужасном и о чём-то граничащим между ужасом и прекрасным. Я чувствовала непостижимую силу в этих детишках людей, которые давно канули в бездну.
Бывало, я засыпала прямо у него в кресле. Сквозь сон я слышала, как он тихонечко закрывает книжку, берёт меня на руки и несёт домой.
В один из таких вечеров я призналась ему, что ничего важнее в моей жизни, чем он, нет. Ответом же для меня стал нежный поцелуй в лобик, который я и сейчас вспоминаю как последнее действительно прекрасное событие в моей жизни.
Весь ужас начался с того момента, как умерла дочка моих соседей. Отец семейства запил, а мать впала в глубокое отчаяние. Джесси эта смерть очень сильно тронула, он приходил на её могилу и помогал матушке этой девочки сажать одуванчики. Он стал реже появляться на улице. Я бродила всё по тем же дорогам, но теперь они казались мне уродливыми, плиты стали жёсткими, земля гнилой, а кирпич до крови резал мои стопы. Вся жизнь, как и мой старинный дом, пошли под откос и вот-вот должны были рухнуть.
Когда Джесси всё же появлялся на улице, во время наших променадов он говорил о страшных вещах. Его кожа с каждым днём становилась всё бледнее. Под глазами появились уродливые мешки, казалось, он совсем не спал. Походка стала похожа на бесплодные попытки дотащить своё тело до дома. Я перестала его узнавать.
Однажды ночью я услышала нечеловеческий вой из его квартиры. Наспех одевшись, я вбежала к нему домой. Вся мебель в квартире была перевёрнута, книги были разбросаны, а листы в них были порваны, так что было трудно разобрать, что там было написано. Джесси сидел в углу, схватившись обеими руками за голову, повторяя про себя что-то невнятное, стоило мне подойти к нему, как он отстранился, со словами, я тебе не верю. Я начала его терять.
Каждую ночь из его квартиры доносилось нечеловеческое гоготание, вой, крик. Я с этим уже смирилась, я не могла ему ничем помочь и это не могло не коробить меня.
Навещала я его каждый день. По квартире была разбросана сломанная мебель и склянки из под снадобья от кошмаров, мне приходилось чинить наше старое кресло, его кровать, его первый книжный шкаф, и выкидывать пустые склянки, это всё на что я была способна, пока я это делала, казалось он меня не замечал. Он всё время сидел в углу и повторял себе под нос, какое же он ничтожество.
Силы начали покидать меня, когда Джесси начал курить. Пустые пачки из-под сигарет спорили с пустыми склянка, кто быстрее заполнит всю квартиру.
Джесси перестал бриться, перестал стричься, это было ему только на руку, так как трудно было смотреть на его лицо, которое выражало ужас, кошмар.
Одной ночью я услышала, как разбилось стекло в его квартире, такого ещё не случалось, и поэтому тревога за Джесси навалилась на меня вновь. Пока я поднималась в его квартиру, я слышала, как разбиваются остальные стёкла. Открыв дверь я увидела, как полый, бледный парнишка, в оборванной одежде, с бородой и волосами, которые закрывают всё его лицо, сидит на дряхлом кресле и сквозь разбитое стекло смотрит на луну.
Его стали манить небеса. Даже днём он, не меняя позы, сидел в нашем кресле и смотрел на небо. Он больше не пил снадобье от кошмаров, больше не курил, просто сидел и смотрел на небо.
Он всё так же меня не замечал, всё так же мне не верил, но, когда я села с ним в наше кресло, казалось в нём что-то переменилось, не знаю, может мне только показалось, так как в лучшую сторону ничего не поменялось.
Последние свои дни он провёл в этом кресле, держа в руках одуванчик. Он смотрел то на него, то на звёзды.
Я перестала появляться дома, до последнего его вздоха я просидела с ним в нашем кресле.
Одним утром Джесси умер, и завял одуванчик, который манил его так же, как звёзды, что мерцали каждую ночь.
Родители давно позабыли о нём, все давно позабыли о нём, все, кроме меня.
Даже когда я похоронила Джесси на опушке посреди леса за рекой, которая располагалась в соседнем селе, я всё так же все дни просиживала в нашем кресле и смотрела на одуванчик, который остался последним напоминанием о нём. Я всё гадала, что же он такого в нём видел, что довело его до кошмаров, но ответы были только у звёзд, чей язык, как бы я не хотела, я не могу понять.