Эта мысль могильной плитой опустилась на меня, отбив желание что-либо делать.

Напускная гениальность, свойственная человеку в накуренном состоянии сменилась такой же свойственной ему усталостью и непринятием себя.

Я стал окончательно походить на депрессивный овощ и единственно-разумное решение, какое я всегда мог принять в таких ситуациях – это покурить ещё немного.

Ещё.

Немного.

Емного.

Много!

Я снял наушники и услышал идиотскую поп-музыку, тупые разговоры про штаны и увидел их поддатые лица.

Увидев мой гашиш, Аким, будто выжидавший всё это время, сказал:

— Не угостишь нас?

Зашибись.

Давайте, блин, разберите весь мой гашиш, мне-то он на кой сдался? Выкурите всё!

Мне захотелось бросить камень Акиму в лицо, но вместо этого я улыбнулся и сказал:

— Без проблем, бро.

Молодец, что сдержался. Тебе было бы стыдно потом за свой некрасивый поступок. Тем более при посторонних.

Что ж, хоть кто-то не против покурить со мной. Хотя, уверен, и им от меня тоже нужен лишь гашиш.

Только леди Гаш нужен сам я; нужны мои глубокие мысли и долгие разговоры. Она мой единственный друг.

Я делаю нам четверым плюхи. И признаю, что гашиша остаётся максимум на три дня. Ну я и дибил.

Мог бы сказать Оле, что у меня его нет. Или напрямую – что у меня его, блин, мало, и он достаётся мне большим трудом. И на этих пидоров не наплевать ли мне, вообще?

После второй плюхи Серёжа выставляет руки перед собой и говорит, что ему хватит. Мы курим по три.