«Да, на хрен не нужно давать деньги на лечение детей-овощей, которые проживут ещё максимум лет пять»

«Да, мне тоже насрать на этих двухсот погибших в очередной авиакатастрофе. Вообще насрать. Даже слезинки не выдавить»

«Да, возможно, нищие в метро на самом деле не такие уж и нищие и, вообще, с какого хрена мы должны чувствовать за них ответственность?»

«В жопу это дерьмо, в жопу. Старики мерзкие и воняют, как залежавшаяся колбаса», — говорит она. — «Конечно, у всех нас есть бабули, они милые. Но, блин, для нас милые. И из-за этого мы не обязаны уважать остальную рухлядь. Они бесят. Непробиваемые суки. До утра смотрят телевизор на максимальной громкости. Считают тебя шлюхой и наркоманкой, а ты уже полгода без секса – жутко бесит. Думают, что за восемьдесят лет научились жить и пытаются учить этому молодых. Это раздражает. Они ни хрена не понимают. Даже моя мать ни хрена не понимает, а они – подавно. Иногда мне хочется поубивать всех старух в моём подъезде»

Я признаюсь ей в любви. В шутку, конечно. Но даже, если нет, она всё равно смеётся и говорит мне то же самое. Мы любим друг друга, потому что нам нет смысла скрываться друг от друга.

Мы хорошие друзья и коллеги по работе, но ни одного своего друга я не хотел трахнуть так сильно, как её.

Говорю: если когда-нибудь превращусь в одного из таких невыносимых стариков, то брошусь под поезд.

Оля морщится.

— Болезненно. Лучше вены.