–… Я и говорю! – практически шёпотом произнес один. Я, увы, не мог услышать то, что шло до этих его слов.

– А вдруг денег не хватит? А если нас поймают? – переменился в голосе второй. Сомнения и страх пожирали его, оставив в прошлом их частые смешки, шуточки до этого разговора.

– Да не бойся! – чуть ли не сопроводив свой уже не тихий, а довольно-таки громкий выкрик на в сторону своего друга, шлепком ладонью по деревянным столикам. Более уверенный студент продолжил–.. Мы просто закажем и заберём закладку. Убежим, если хочешь. – протараторил инициатор чего-то запретного.

Я знал о чём они ведут речь. Кажется, даже слышала какая-нибудь уборщица в коридоре своим острым ушком, но меня посетили неприятные воспоминания: один раз наглотался таблеток, которые не продавались без рецепта ни в какую, пилюли были выписаны какому-то человеку, страдающему от душевных недугов. По телу пробежал ток, заставивший меня встрепенуться, дёрнуться. После трёх дней беспамятства от нескольких штук мне не захотелось больше, со мной из-за этого многие мои друзья перестали общаться. Вернувшись в кабинет моего «доктора», оповестил её, что благополучно написал весь тест. На что она ответила лишь:

– Отлично. Мне нужно ознакомиться с твоим бланком, но результаты будут известны позже. Можешь идти.

Через два дня вернулся к ней, чтобы узнать результаты. – Возьми этот конверт и отдай его психологу твоему. Но не вскрывай конверт! – сказала она мне после того, как я стоял минут 15 у кабинета, периодически выходя покурить, вручая мне конверт с пломбой. Не придал значения сначала этой «тайне» конверта, на котором красовалось моё имя и ненавистная мне фамилия. Доехав уже никакой до военкомата, нашёл психолога, самонадеянно отдав ему своеобразное письмецо, а он только повёл своим носом, распечатал, чтобы потом быстро пробежать глазами. Он попросил меня подождать, что я и сделал – сел на лавочку в коридоре, где веяло запахом пота, где всё ещё издавалось эхо шмыгающих «новобранцев», где через чур жёлтые потолки и стены, жёлтые настолько, что хочется спать или курить на морозе. Прождав его около минут пяти, выучил все трещинки на стене напротив: она источала в себе будто все свои века, которые простояла, каждая трещинка, микротрещинка – как у пня кольца или дуги годового прироста на наружной поверхности раковины моллюска. Он ехидно улыбался своими зубами, которых, по его наружности судить если, не должно было остаться, протянул направление в центральную психиатрическую больницу, не сказав ни слова, и ушёл, оставив меня наедине с этим листком, на котором красовалась печать: такая кислотно-синяя, но почему-то не очень пропечатанная на старой, пожелтевшей, почти доисторической бумажке.