Минос вышел в коридор, и, обессиленный, освобождённый от необходимости быть великим царём и держать лицо вопреки всему, сполз по стене.
Стражи здесь не было. За дверью проклятых покоев глухо кричала его жена – она уже разродилась, и сейчас просто истерила, осознавая, что явила на свет. Как будто бы ей одной было тяжело! Как будто бы это ей одной позор и кара!
А ведь начиналось всё мирно – и первый ребёнок, девочка, тотчас наречённая Миносом Ариадной, была совершенно обычной!
А потом? Потом всё рухнуло.
Минос сам едва чувств не лишился, увидев это… чудовище? Назвать явленное чудовищем – польстить! Людской облик до головы, только кожа серая, а вместо головы чудовищная голова быка!
Минос очень хотел бы потерять сознание. Он знал, что его супруга – дочь бога Гелиоса, ему неверна. Он и сам не был ей верен. Но одно дело выбирать красивую девицу из числа прислужниц, а другое дело явить на свет…такое.
Осознав происходящее, его жена, правда, попыталась как-то отбиться, что-то говорила ему про Посейдона, глупая! Миносу уже не было дела до того что произошло и с кем. Ему надо было скрыть эту погань, их уже общий позор, ведь иначе – конец светлым дням. Это ей, дочери богов, открыт божественный замысел. Ему, Миносу, до него далеко. Он отрёкся от божественного собственного рождения и ушёл в дела земные.
«Объявить его мёртвым…» – пришла спасительная мысль, и Минос заставил себя подняться. Скорби или не скорби, а делать что-то надо. Иначе будет паника, сумятица и совершенно ненужные слухи.
–Уберите его! Унесите! Утопите! – верещала за дверью его царица, рыдала и кляла своего отца, Посейдона и Зевса.
Те были глухи. Слышать её крики оставался Минос.
«А может…убить?» – ещё одна спасительная, почти паническая мысль. В конце концов, у него уже есть дети! И сыновья, и дочери – выбирай. или лучше сказать, что ребёнок был один – Ариадна?
–Уберите! – рыдания царицы стали невыносимы.
«Убить успеется», – Минос понял, что бессилен. Это был даже не его ребёнок, но это был всего лишь ребёнок, и Минос, хоть и был жесток, хоть и был царём и даже имел божественное происхождение, а всё же был человечен.
Минос вошёл в покои жены. Та, в окружении перепуганных прислужниц и повитух картинно рыдала, периодически переходя на брань в их сторону. Себя она – дочь бога солнца – винить даже не думала. Она винила всех.
Минос не взглянул на её истерзанную ярость, в которой смешалось всё, что было ему отвратительно: страх, истерия, извращённое довольство от памяти с кем она легла…
Минос оглядел перепуганных женщин, нашёл взглядом старую повитуху, показал ей два пальца, спрашивая, таким образом, где есть второй ребёнок? Колыбель с Ариадной он видел.
Повитуха едва заметно указала на дверцу позади себя. Одними глазами, тонко угадывая своей житейской мудростью, что более явного жеста не стоит делать.
Минос прошёл к указанной двери, его жена, наконец, заметила присутствие супруга и всхлипнула:
–Я не виновата! Слышишь? Я не…
–Молчи, – равнодушно бросил Минос, – сейчас не тот разговор.
Он вошёл, пригнувшись, в низенькую комнатку. Обычно здесь ждали прислужницы или кормилицы, а сейчас здесь укрыли не его сына.
А ещё…
–Ты кто? – Минос не ожидал встретить рядом с чудовищем, мирно спавшим в колыбельке так, словно оно было обычным ребёнком, хоть одну живую душу. В его миропредставлении от чудовища должны были отвернуться все, испугавшись и презрев его вид.
А тут – совсем ещё девчонка, глазища большие, но боится не чудовища, а царя. Сама прямая, тонкая, коса чёрная, толстая её лицо ещё больше бледнит.
–Я…Ксатка, – пискнула девушка, не смея даже взглянуть на царя.
Минос прикрыл глаза, набираясь терпения. Обычно когда он задавал такой вопрос, он хотел получить всю возможную информацию: род службы, происхождение, возраст. Слуги и приближённые это знали, а эта была какой-то дурочкой.
–Кто ты есть? – уточнил Минос, овладев собой. Этот день уже принёс ему много печали, не надо обижать блаженную.
–Повитухина дочка я… сама хотела быть, мой царь, а царица велела скрыться. Я и сюда. – Ксатка говорила обрывочно, очень боялась, и вдруг она, заметив, что Минос её едва ли слушает, проследила за его взглядом – царь, конечно, смотрел в колыбель к чудовищу.
–Царь! – Ксатка в отчаянном исступлении бросилась на каменный пол перед царём, схватилась за его колени, – царь, не убивай его. Не убивай! Дитя он!
Минос даже испугался такого напора. Затем устыдился: неужели взгляд его был страшен?
–Не убью, встань, дура! – велел он и Ксатка, всё ещё дрожа от страха за его решение, посмела поднять на него заплаканные глаза. Её взгляд – такой чистый, со следами настоящих (не то что у его супруги) слёз, её искреннее отчаяние, дрожащие губы – всё это заставило дрогнуть сердце Миноса.
Он оглядел Ксатку уже иначе, заметил трудовые (в таком-то юном возрасте) руки, аккуратную ленту в волосах, бедное, но подшитое и чистое платье…
В его голове зрела авантюра. Полагаться умом на какую-то девицу было глупо, но Минос был уверен – в случае чего, прибьёт проклятое чудовище и дурочку. А действовать было нужно.
–Слушай, девушка, – Минос начал издалека, – неужели ты его не боишься?
–Как его можно бояться, мой царь? – изумилась Ксатка и склонилась над колыбелью, – взгляните, мой господин, какие у него чудные пальчики. А видели бы вы его глаза…но сейчас он спит.
Минос ничего чудесного не видел. Пальчики показались ему уродливо кривыми. Но он промолчал об этом, сказал лишь:
–Ксатка, а как же голова быка?
–На то воля небесная, – девчонка даже не смутилась. Зато смутился царь.
Смутился и решился.
***
Царица ждала у дверей, сгорая от любопытства и страха. Она была уверена в том, что Минос прибьёт чудовище, но как не слушала, прислонившись к дверям, как не ждала – никакого звука!
Наконец, он появился. Смущённый, но решительный.
–Он мёртв? – спросила царица высоким от волнения голосом. Она знала, что Минос понял про её неверность. Но дело было даже не в том, что они оба были неверны друг другу, а в том, что она так попалась.
Так глупо!
–Думаешь, я убью твоего сына? – едко поинтересовался Минос. – Он будет жить. Вдали от людских глаз. Но будет.
Царица попыталась возмутиться, но Минос покачал головой, предупредил:
–Вот даже не пытайся, иначе, клянусь Зевсом, утоплю тебя, и плевать мне на твоего бога солнца.
Царица кивнула – что ж, хорошо, она готова молчать. Главное, чтоб её не вмешивали.
–Займись Ариадной, – посоветовал Минос, направляясь к дверям. Его ещё жгло от ярости и обиды, от страха перед чудовищем, которое он увидел, и от стыда перед девчонкой, которую он назначил в няньки (или в корм, чтоб не убивать этого монстра просто так) этому…
Минотавру – так его назвал Минос. Заклеймил своим именем, признавая: мой сын, моё чудовище. И даже скрытое, и даже явленное от греха моей супруги – всё равно моё.
–Ты же понимаешь, что я не виновата? –спросила царица, желая убедиться в расположении своего супруга.
Минос обернулся к ней:
–Конечно, это всё звёзды так сошлись.
Стерпеть ядовитой насмешки царица не смогла. Уязвлённая гордость швырнула её к царю, заставила схватить его руки, чтобы сию же минуту вернуть власть над ним и вытребовать прежнего отношения.
–Уйди! – Минос оттолкнул ее, и она упала, зашлась в очередном картинном рыдании.
***
Кносский подземный лабиринт умеет хранить тайны. В нём почти тысяча закутков и комнатёнок, пять сотен хитро переплетённых галерей и переходов, сто шестьдесят три тупика, семнадцать коварных обрывов в пропасть, восемьдесят три хода имеют в своих стенах ядовитый подземный газ, в четырёх галереях камни остры и пропитаны ядом…
И всё это великолепие, весь этот страшный мир для двоих –для Минотавра и Ксатки. Всё это возвёл, пряча позор и кару, Минос. Он нанял лучшего архитектора – Дедала – и тот не подвёл, в строительстве так разошёлся, что едва сам отыскал выход.
Теперь выход знает лишь Ксатка. Она постарела, но не исчезла ясность её взгляда и вера в Минотавра. И даже когда он задрал первого кролика в два года, уже перерастя внешне десятилетнего отрока, Ксатка не потеряла веры.
А Минос потерял.
Сначала Ксатка ходила в лабиринт каждый день. Она носила маленькому Минотавру овечье молоко (Минос не нашёл кормилицу для чудовища – оно было очень прожорливым), затем, когда у Минотавра прорезались острые треугольные зубы (в полгода), стала носить ему мясо и рыбу.
Минос, спустившись раз с нею, с отвращением смотрел, как яростно набрасывается на жареную баранью лопатку чудовище.
–Ему мало света, – сетовала Ксатка, вытирая перепачканный рот Минотавра. Минотавр давался охотно. А когда Ксатка достала костяной гребень, с готовностью подставил уродливую бычью голову и прикрыл глаза в наслаждении.
Минос мрачно смотрел на это, но молчал. Поднявшись, распорядился посылать в лабиринт не только еду, питьё и одеяла, но и свечи. Это было не из добродетели перед чудовищем, это было из сочувствия к Ксатке.
А она не унывала. Почти переселившись в лабиринт, учила своего подопечного алфавиту. Он больше рычал и скалился, но в итоге научился произносить первые слова. Слова давались ему с трудом, были глуховатыми звуки, но Ксатка довольствовалась и этим.
–Ма…ма, – прорычало чудовище, ткнувшись под тёплый бок Ксатки. Пока она дремала на одеялах. Ксатка дёрнулась, попыталась объяснить, что не мать она ему, но слова застряли у неё в горле. Глаза чудовища были полны удивительного чувства, и Ксатка уткнулась в бычью голову, рыдая.
–Боги…– прошептал Минос, когда Ксатка доложила ему об этом. – Кому расскажешь так и не поверят!
Минос не рассказывал. Любопытство и отвращение плели ему годы. Ссоры с царицей, воспитание детей, и особенно красавицы – Ариадны, явившуюся в ту проклятую ночь и не знавшую своего проклятого брата, томившегося в лабиринте.
Ксатка полностью обустроилась под землёй. Ей было разрешено покидать это место, Минос даже намекал на то, что она может уехать и выйти выгодно замуж – обещал позаботиться, но Ксатка возражала:
–У меня дитя. Он, мой царь, вам не нужен. А царице…
Она осекалась. Минас, впрочем, понимал и без слов. Царица знала что где-то есть её отродье, жаждала добраться до него, скрыть свой грех окончательно и не могла – Минос постарался на славу.
***
Минотавру семь лет. Он ростом с Ксатку. Он знает порядка двадцати слов и умеет общаться с нею. Минотавр уверен, что весь мир вокруг – это лабиринт. Ксатка пускает его поиграть и порезвиться, но не тогда, когда прибывают корзины.
–Ма-ма, – Минотавр обводит огромной сильной рукой пространство вокруг себя, – это-о?..
Минос – мудрый царь, а не понял бы вопроса чудовища. Ксатка понимает, потому что ей он не чудовище: Минотавр спрашивает, почему он живёт здесь.
–Это твой мир, – отвечает Ксатка, стараясь не выдать слёз. Ей безумно жаль, что Минотавр не увидит солнца, не вдохнёт ветер. – Здесь нет врагов.
–О-о? – переспрашивает Минотавр.
Ксатка объясняет, сопровождая жестами свои слова:
–Тех, у кого меч.
Минотавру семь лет и он ещё ребёнок. Он слушается «маму» и ест противные его желудку овощи, а не только мясо и рыбу.
Минотавру десять лет – он перерос Ксатку на две головы. Он излазил весь лабиринт, кроме той единственной дверцы, хитро спрятанной…там доставляют еду, и там же выход. Единственный выход. Минотавр о нём не знает.
–Ма-ма…– Минотавр указывает на корзины с едой, что тащит Ксатка, – у?
Ксатка понимает его вопрос: откуда берутся корзины?
–Это друзья, – объясняет Ксатка, – люди, у которых сердце.
Минотавр прикладывает руку к тому месту, где должно биться его сердце, вопросительно смотрит на Ксатку:
–Да?
–Да, – Ксатка касается своей груди, – у меня сердце, у тебя сердце. Это делает нас живыми.
Минотавр долго думает. Ему десять лет, он задаёт много вопросов и знает сто слов, но совершенно не знает мира. Овощи он ненавидит, и старается выкинуть, но когда Ксатка смотрит на него, ест их старательно. Он прожорлив, предпочитает мясо.
Минос посылает уже не готовое мясо, а сырое. Если сказать честнее – живое. Живая овца или живой баран развлекают Минотавра больше, чем простое изучение лабиринта. Тут охота, тут инстинкты чудовища. Минотавр каждый раз радостным рёвом оглашает округу, поймав добычу, потом тащит гордо к Ксатке:
–О!
Ксатке тошно. Но она не подаёт вида. Улыбается, хвалит Минотавра. Тот могучей рукой отрывает целую овечью ногу и протягивает ей, другой рукой касаясь груди, где, верно, тоже бьётся сердце:
–Люди! У! тут.
Ксатке всё понятно: это вместо корзин. И он даёт «маме» угощение, от сердца.
Ксатка отказывается, от запаха крови её тошнит. Минотавр грустнее, Ксатка показывает рукой на свой живот:
–Много еды.
Она ест овощи и фрукты, которые теперь отвергает с поразительной частотой Минотавр. Ксатка ложится в уголок, где чуть светлее и чуть теплее, прикрывает глаза, не сводя до последней возможности взгляда со свечи – она и сама долго не была на солнце – Минотавр рвётся с нею, рычит:
–О-о! – и показывает людей с мечами, так он хочет показать, что должен пойти с нею, чтобы защитить её от врагов.
Всё общение Ксатки с миром сведено до коротких писем Миносу в корзину с остатками еды и посудой.
Ксатка уже засыпает, когда Минотавр накрывает её одеялом.
Минотавру четырнадцать и он на две головы выше рослого крепкого мужчины. И это тот год, когда Минос, этот расчётливый и мудрый царь, уставший от своей жизни и тайн, решает разнообразить меню чудовища.
Расчёт прост: людей надо держать в страхе – неумолимо ползут слухи о чудовище, и многие лезут посмотреть кто живёт в лабиринтах. На ком держать в страхе? На преступниках.
Минос отправляет парочку для пробы. Минотавр сносит им головы и долго рвёт плоть, почуяв то, что прежде не чуял – страх. И этот страх пьянит его натуру, открывает чудовище.
Ксатке кажется, что и её жизнь кончена, она сидит в уголке, постаревшая, никому не нужная, и смотрит на кровавый пир того, кого сама жалела и кого полюбила за годы. Она, отдавшая жизнь за то, чтобы ребёнок рос хоть в каком-то подобии покоя, теперь ему ничтожна.
Минотавр обгладывает кости, поворачивается к напуганной Ксатке, хмурится, пытаясь сообразить:
–О-о?
–Не враги, – шепчет Ксатка.
Минотавр хватается за сердце, спрашивая:
–да?
–Нет, не друзья.
Ксатка не понимает кто эти люди, но Минотавр ждёт ответа и для него Ксатка должна придумать историю.
–Мя-со, – жалобно возражает Минотавр. Он не рассматривает Ксатку как добычу. Она не пахнет страхом. Она пахнет разочарованием. – Да?
Ксатка должна решить, и она понимает, что ей остается только согласиться. Не потому что Минотавр плохой, а потому что он не видит разницы между овцой и человеком. Да и как ему эту разницу увидеть? Вечное наказание, заточение ни за что, и вот – Минос придумал как использовать Минотавра.
–Да, – соглашается Ксатка.
Минотавру четырнадцать. Он знает вкус человеческого мяса и всё чаще смотрит на дверь, из которой Ксатка выносит корзины.
***
–Его надо убить! – шипит царица, – это угроза!
–Пока от него больше пользы, – меланхолично возражает Минос. Это не такая уж и правда, расходов на содержание Минотавра много, но все это меркнет по сравнению с желанием причинить супруге боль.
Царица раз за разом уходит ни с чем. Она смотрит на красавицу Ариадну, прикидывая, что сейчас её отродью должно быть столько же лет. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
Ариадна влюблена, много читает, прекрасно поёт и вышивает, совершенно не зная, что где-то под землёй её брат-чудовище пожирает людей и едва-едва осилил две сотни слов.
Ариадна таится от матери, потому что знает, что той есть до всего дела, и не подозревает, что её брат-монстр не скрывает от своей «матери» ничего и даже своих мыслей, пытаясь постичь почему его заперли. Он уже понимает что это наказание. Но не понимает за что.
–По-че-му-у? – тянет Минотавр и мечется, мечется. – Ма-ма?
–Они боятся тебя, – объясняет Ксатка. – Боятся, понимаешь? они думают, ты зло.
–О-о? – удивляется Минотавр. – Я?
Он не понимает почему он зло. Зло – это люди с мечами, это огонь, это убийцы – так объясняла Ксатка. А он какое зло?
–Они так думают.
Минотавр хочет объяснить, что он не зло, и может доказать это людям. Ему бы выйти, выйти из тёмной духоты лабиринта наверх и только доказать! Он не знает что наверху, но люди, посланные Миносом, пахнут особенно. Особенно пьянят.
Минотавр не находит слов. Но Ксатке они и не нужны. Она берёт огромную руку чудовища своими маленькими руками:
–Они ошибаются.
И так идёт жизнь, день за днём, а где-то далеко раскручивается совершенно другой сюжет: Ариадна влюбляется в Тесея, сначала на насмешку, а потом на крепкую мысль царице Миноса.
Тесей – от рода героев, посланный бороться с чудовищами, сам не знает какая сила, какой рок привёл его сюда. Но он встретил Ариадну и хочет быть с нею. Желание его крепко от того, что недолговечно, но он молод и не знает ничего о долговечности.
Ариадна знает – отец не позволит. Отец не такой судьбы ей желал. Не с таким! В отчаянии идёт Ариадна к матери, не зная, к кому ещё пойти, и та, о чудо, даёт ей решение, а заодно и вкладывает в руку клубок ниток:
–это нити от полотна Гелиоса, моего отца, отдай их ему. Остальное в моих руках.
В эту минуту царице нет дела до дочери, до её судьбы, она нашла решение того, как скрыть свой позор. Но Ариадне кажется что она обрела материнскую поддержку, и она счастлива.
–Не бывать этому! – кричит Минос, – какой-то…
–Не отказывай, – змеино уговаривает царица, – пошли его в лабиринт. Его там или сожрут, или сгинет он! Скажи, что это испытание, что дашь ты дочь свою не сразу, а как увидишь, что Тесей достоин.
Миносу не нравится гладкость слов жены, но он вынужден решать и объявляет:
–Если ты, Тесей, выйдешь из лабиринта живым, с головой чудовища, что там есть, ты получишь мою дочь.
Ариадна даёт Тесею клубок ниток и обещание молиться за него. Минос хмурится – затея ему не по нраву. Но как забрать ему царское слово? Одна царица довольна – клубок от нитей Гелиоса не позволит Тесею заплутать в лабиринтах, верно выведет, а если сгинет – тьма с ним!
***
–Ма-ма…– хрипит Минотавр, и его горло издаёт отвратительные булькающие звуки. Огромная бычья голова покоится на коленях сгорбленной женщины, а виновник её горя стоит тут же, рядом, в полном вооружении, обомлевший.
Он рассчитывал встретить чудовище, ведь он – герой. А встретил с ним женщину и услышал страшный крик боли, когда его клинок пронзил глотку Минотавру.
–Не плачь, миленький, не плачь, – шепчет женщина и целует эту голову, и касается огромных ужасных окровавленных его рук, – скоро всё кончится, всё кончится.
–Больно…– хрипит Минотавр и кашляет, задыхаясь.
Сужается темнота его лабиринта, темнота, так и не давшая ему ни одного ответа, давит и глушит, утаскивает куда-то в темноту. Последний рывок, последний вскрик:
–Люб-лю…
Она не говорила ему о любви, но он откуда-то её узнал и переложил как умел, на всё её несчастное существо. И это торопился сказать до того, как дрогнул в последний раз.
–Я не знал! – Тесей бледен и жалок. – Я же не знал! Мне сказали, он чудовище.
–уйди! – кричит Ксатка, – уйди откуда ты явился, прочь! Прочь!
Она задыхается, заходится в истерике и не видит уже ни бледного жалкого героя, ни такого же жалкого царя со стражей (откуда взялись?), ни торжествующую царицу – никого. Её мир кончился.
Она вышла из лабиринта и безумно хотела остаться в нём, а чьи-то безжалостные руки тащили её от тела чудовища.
–Да будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – кричит Ксатка, и страшно сверкают её безумные глаза. – да будьте вы…
Минотавру было семнадцать, и он знал уже три сотни слов, но понял смысл самого главного, одного слова, и его поспешил произнести, умирая.
Чудовище, что с него взять.
