***

            Сколера арестовали быстро. допрашивали с пристрастием. Он был глуп и не сумел ничего сообщить или выторговать себе. Честно признался в том, что амбиции поглотили его, сказал то, что ему велели сделать, но в его сведениях не было никакого смысла и глубины. Для Дознания это было пустым делом, которое, однако, было доведено до судейства.

            Судейство потребовало казни. Сколер не верил в иронию и горечь судьбы до самого последнего своего дня. И только увидев белое, измученное страданием и бессонницей лицо Регара, понял: проиграно.

            Регар был собран и холоден. В его глазах залегла мука. Но руки его были тверды. Он порывисто схватил ладонь Сколера и судорожно сжал её, пытаясь вложить в это всё невысказанное.

            Почему? Почему? Как ты мог? – спрашивали глаза Регара, пока сам Регар сухо и отстранённо зачитывал приказ о казни Сколеру.

            Как же? Как же…– непонимание вырывалось в каждом нервном движении Лепена, но он держался. Из долга держался.

            А вот Арахны не было. Сколер поискал её глазами, поднимаясь на эшафот. Она не пришла. Не смогла или не захотела? Занята или слегла? Этого Сколер не знал.

            Но Арахна знала механизм казни и, выполняя совершенно другую работу, на которую её отправил Регар, чтобы не ранить её, без труда видела всё происходящее. Горечь – первая горечь в её жизни, страшная и жестокая топила её в себе, затягивала в омут, из которого очень скоро и самой Арахне оказалось не выбраться.