— Как я устал… — Krabbe умыл лицо и вновь посмотрел своему отражению в глаза. Они
были красными от лопнувших капилляр. Мешки под глазами напоминали о сильном
недосыпе. Сколько он уже не спал. Дня два? Или три? А в чём была его цель? Что
он смог этим доказать?

1988 г. Сознание Хаоса.

Довольно странно испытывать сразу всё и ничего. И чувств так
много, и так нечего сказать. Яростное пламя гложет душу, словно дикий пёс
обгладывает кость. И небеса презрено смотрят на меня. Стеклянный легион
гробницу охраняет, в цепях меня сковав. Словесную иглой я душу разрываю,
разделяя на осколки, бросаю, туда, сюда. И так рождается мой верный принц,
единственный способный вытащить меня из этой… тюрьмы.

Вскоре эти дураки, считавшие себя моими надзирателями, узнают
суть мою. Суть Хаоса.

Krabbe
очнулся в тёмном помещении. Спустя несколько минут его глаза привыкли к
темноте, и он смог разглядеть саму комнату. Это была почти полная копия зала,
за несколькими исключениями: проходов на кухню, гостиную, входа в комнату ББ и
кладовую не было. Лишь голые стены. А также на полу находилась дверь. В
попытках обыска этого помещения Krabbe
нашёл фонарик. Подойдя к двери, он сказал:

— Какого хрена? Дверь? В полу? Похоже, что иного выхода нет.
– и Krabbe впрыгнул в
проём.

Пролетев вниз небольшое расстояние, юноша почувствовал
резкую смену положения, и за место того чтобы приземлиться на ноги он упал
пузом вниз. Поднявшись и отряхнувшись Krabbe оказался в помещении более светлом, но не менее странном.
Оно было черно-белым и приблизительно похоже на кухню, только вместо кухонной
утвари были детали от огнестрельного оружия и пули разного калибра, а вместо
холодильника гроб, обвязанный цепями. Осмотрев его, Krabbe заметил древние руны, но
прочитать не смог, язык был для него неизвестен. «Где я бл*ть?» — подумал он. Отдёрнув
занавески он увидел космическое пространство по ту сторону окна. Его можно было
бы назвать мёртвым, если не очень слабый, далёкий шум, слишком далёкий чтобы
понять что это. И решившись выйти через окно в холодную, мёртвую пустоту,
непонятный шум приобрёл более отчётливое звучание. Это была музыка с
характерными для старого граммофона шумами.