— Скинул?

   — Нет. Увидел ее глаза, слезы, замёрзшие на щеках, и не стал.

   — Но почему?

   — По кочану! — Сосед, отвернувшись, посмотрел в окно. — Передумал! Лицо уж больно знакомым показалось!

   — И что дальше?

   — Слезинку она уронила, видать, оттаяла маленько. Потом оперлась на мое плечо, сделала шаг вперед и исчезла за горизонтом, который был от меня на расстоянии вытянутой руки.

   — А что же ты не пополз дальше? — продолжал я наседать на Нилыча. — Ведь осталось-то всего ничего.

   — Не смог. Либо замерз, либо время закончилось. Меня попросту выпихнуло из мглы в нашу паршивую реальность на больничную койку в дурке. — Дядя Витя взял в руки гитару. — Я вот все думаю, почему никто ни разу не дошел? А может, и не должен был дойти? Может быть, горизонт заканчивается именно там, где ты подставил кому-то свое плечо?

   Ее увидишь ты, вошедший в раж,

   И вдруг поймешь: твой финиш — это блажь.

   Ну а поняв, своим теплом одаришь ту,

   Которой нужно пересечь черту.

   Та-да-да-дам!

   И Виктор Нилович расстался с гитарой, прислонив ее к стене. Потом закинул в рот последний кусок сушки и допил остатки чая.

   Наступившую было тишину прервал звонок телефона. Я метнулся в коридор и схватил трубку.

   — Борис Николаевич? Это вас из больницы беспокоят. Иван Андреевич Поляков, лечащий врач вашей жены.

   — Что случилось? — У меня все похолодело внутри.

   — Все хорошо! — поспешил успокоить меня доктор. — Ваша жена очнулась, динамика положительная. Думаю, что в самое ближайшее время переведем ее на терапию.