«Урод. Ненавижу. Как ты мог? Бросил.. С двумя девками. Его родные дочки, между прочим. Вон, старшая — вообще его копия. Не красивая, прожорливая. Тунеядка и дармоедка. С кривыми ногами и короткой толстой шеей.. Забрал бы с собой Женьку. Что, кишка тонка собственных детей растить? Хотя.. Да кому она там нужна, Женька? Этой «фифе» размалеванной? У нее своих две дочки. От разных мужиков, кстати. Фу, помойка дешевая, сука размалеванная..» — причитала, рыдая Света.
Смеркалось. Через открытое окно пятиэтажки, в которой проживала семья Светланы, с улицы были слышны веселые голоса детворы, играющей на площадке во дворе. Даже на третьем этаже в квартире чувствовался аромат цветущей под окнами облепихи. В маленькой кофеварочке «журчал» душистый бодрящий кофе, но молодая женщина несколько часов назад перестала чувствовать вкус жизни, ошарашенная открывшимся предательством супруга. Все радости для нее внезапно померкли. Растаяли, словно весенний снег, мечты и надежды, уступив место тяжелой депрессии.
Перед заплаканной женщиной на стареньком кухонном столе лежал альбомный лист бумаги, на котором небрежным подчерком было написано: «Ты была хорошей женой, но я полюбил Марину. Не звони и не выноси мне мозг. Дочкам раз в месяц буду отправлять деньги. Прости за всё. Пока!»
Света еще раз пробежала глазами текст, и, схватившись руками за голову, принялась быстрыми шагами ходить взад и вперед по малюсенькой кухне их двухкомнатной старенькой «хрущевки». Доставшийся от бабули пошарканный кухонный гарнитур, громко тарахтящий советский холодильник, скромненький прямоугольный столик с четырьмя маленькими табуреточками – всё это казалось раньше родным и уютным. Но сегодняшнее известие об уходе из семьи Константина, ради которого Светлана «терпеливо переносила» все эти старенькие «уютности», перевернуло все ценности в жизни женщины «с ног на голову».
