На второй день, 23 июня, сотни людей, в т.ч. студенты, среди которых был и я, были возле военкоматов, все просились записать добровольцами. Нам сказали: позовут, когда нужно будет. Студенты нашего железнодорожного института пользовались броней. Мы должны учиться –т все пошли работать на различные заводы, заменив призванных в армию запасников. Я работал на заводе им. Т.Г. Шевченко на шлифовочном станке. В мирное время этот завод выпускал, если мне не изменяет память, машины для текстильной промышленности. Мы делали детали для танков. В частности, я на своем станке шлифовал зубчатые кольца для механизма сцепления танков. Днем работали, вечером – лекции, сдача экзаменов. На каникулы домой уже не ездил. И некогда было, и, честно говоря, боялся, чтобы не прихватили немцы. О том, чтобы остаться на оккупированной территории – такая мысль даже в голову не приходила, я не мог себе этого представить. Хотя в Краснокутске были мама, сестра, младший брат Виталий. У моих товарищей по комнате настрой был такой же, как и у меня. Хотя объявился в нашей   комнате один (а нас было 12 человек), не помню, то ли из Черниговской, то ли из Хмельницкой обл., (фамилии не помню), сказал, что пойдет домой, навстречу немцам. На наши уговоры отказаться от своего намерения он сказал, что в зверства немцев он не верит, что коммунизм – то сказки и др. Только позже до меня дошло, какими мы были доверчивыми и наивными. Мы не допускали мысли о подлости, предательстве, когда речь шла о Родине, о своем народе. А он же ушел к немцам, и ,возможно, стал служить им. Да, предатели, подлые люди были.

Кто они? До войны было распространенным, поддерживаемым официально, мнение о том, что только* «обиженные» советской властью люди, выходцы из дореволюционных заточных слоев населения – это или явные, или скрытые , или потенциальные «враги народа». Как показала война, слишком уж примитивный это взгляд на природу патриотизма и предательства. (К сожалению, именно такой взгляд был в значительной степени как бы «теоретическим» обоснованием репрессий  против многих талантливых, преданных народу людей – выходцев из дореволюционной интеллигенции, из кругов помещиков, буржуа – в период культа личности Сталина).

Война показала, кто есть кто. Хотя и после войны еще были репрессии, еще было подозрительное отношение к тем, кто был репрессированным, к детям т.н. «врагов народа», хотя  они на фронте честно выполнили свой долг. Можно назвать много примеров, когда, с одной стороны, выходцы из зажиточных классов, бывшие царские офицеры и даже репрессированные при советской власти мужественно. Героически защищали Родину, были удостоены высоких званий и наград (генералы Карбышев, Горбатов, маршал Рокоссовский и др.), и, с другой стороны, выходцы из трудящихся классов, люди, которые при советской власти занимали высокие должности, становились предателями (ген.Власов и др.). Я назвал известные имена с «верхов», но ведь подобное было и в низах. Была же РОА (Русская освободительная армия) – власовская армия, и в ней были не только  (а может , и не столько) сыновья капиталистов, помещиков, купцов, кулаков… Если подходить с такой меркой, то получается, наша семья должна бы была с радостью встречать немцев-«освободителей». В самом деле: отец наш в 1929 г. был раскулачен, а в 1935 г. был осужден на 8 лет как «враг народа», хотя ни кулаком, ни тем более «врагом народа» он никогда не был. Отец – Кузьма Устинович, как и мать – Марина Алексеевна – были плоть от плоти своего народа, были всю жизнь честными тружениками. Такие черты – честность, любовь и уважение к людям, к труду, к своей Родине – они воспитали в нас не словами, а всей своей жизнью, своими делами. А нас было пятеро: четыре брата и сестра. И никто из нас не запятнали себя перед людьми, для нас было естественно быть со своим народом. С первых дней войны, мы, три старших брата (Владимир – 1910г.р.), Григорий (1917 г.р.) и я (1923г.р.) были в Красной Армии, на фронте. Виталий (1925 г.р.) был призван в 1943г. Гриша, лейтенант, командир артвзвода, погиб 10.02.1943г. на Карельском перешейке, Виталий погиб в декабре 1943г. неизвестно где и как. Я и Володя (в звании капитана), пройдя войну, возвратились домой, оба награждены многими боевыми орденами и медалями. Мама и сестра оказались на оккупированной территории, над ними издевались фашистские прихвостни — «наши» за то, что мы были в Красной Армии. Отца я увидел через 12 лет, когда вернулся из армии (не видел с 1934 по 1946г.). Даже возвратившись из ссылки, он похвально отзывался о советской власти, о развитии Советского Союза, а о Сталине еще при нго жизни говорил, что это явление преходящее, что это – борьба за единоличную власть.

Ну, это так, к слову, «лирическое отступление». А немцы, между те, приближались к Харькову.  Почти каждую ночь взвывали сирены воздушной тревоги. Мы дежурили на крыше и на чердаке общежития: немцы бросали много зажигательных бомб. По тревоге по внешней пристенной лестнице мы выходили на крышу. Вообще-то  высоту я переношу плохо и, когда днем взгляну, где я поднимался – страшно: общежитие было четырехэтажным. Но в часы тревоги о страхе не думаешь. Правда, спасала от этого страха и темнота, не видны ориентиры, которые бы показывали высоту, а вниз старался не смотреть.

*Я написал «только» — это неверно. Не только этих объявляли «врагами народа». В такую категорию могли попасть и попадали без разбора все за малейшую мелочь, по поводу какой-нибудь бессмыслицы, навета, клеветы. Горбатов в своей книге «Годы и люди» рассказывает о таком случае уже послевоенных лет: улицей села шел участник войны, партизан, увидел на сельсовете выцветший, уже почти белый ,флаг. Он стал срамить работников сельсовета: «Что же это вы белогвардейский» флаг повесили? И т.п. Его обвинили в том, что он сельсовет 7назвал белогвардейским учреждением. Дали 8 лет. Еще до войны слышал рассказ: арестовали машиниста паровоза, старого кадрового рабочего, большевика. Он возмущался: «За что? Мне поручали самые ответственные дела. Я даже правительственный поезд в 1918году вел.». Уточнили, когда это было, обнаружили: Так ты же Троцкого вез, врага народа, и посадили! Не берусь утверждать историческую достоверность факта, но что такое могло случиться и случалось – не сомневаюсь.

Подходил к концу сентябрь 1941 г., бои уже недалеко от Харькова. Наш институт эвакуируется в Ташкент. Уже отправлены эшелоны с оборудованием, библиотекой, уехала часть студентов , в основном, старшекурсники, преподаватели. Всем остальным студентам выдали проездные билеты, стипендию, рассчитали на заводе и сказали: « Добирайтесь, кто как сможет, в Ташкенте на вокзале вас будет ждать представитель института». Вещи свои мы приготовили, чтобы в любую минуту могли их взять. Да и какие вещи? Чемодана у меня не было, вещевые мешки или другие какие-то саквояжи тоже не были распространены. Вложил все то, что у меня было, в две небольшие сумки, связал обе бечевкой, чтобы удобно было перебросить через плечо. Сунулись на вокзал – билетов нам никто не компостирует, народа везде полно.

4 октября, где-то часа в 3 или 4 дня после очередной неудачной попытки закомпостировать билет я возвращался домой. На входе в общежитие встретил группу ребят, человек 5-6 с вещами.

-Толя, давай с нами, поехали в Ташкент!

-Чем?

-Сейчас поезд идет, Харьков-Горький.

-Подождите. Сейчас сумки свои возьму!

Быстро взбежал на второй этаж, схватил торбы и присоединился е группе. Общежитие наше находилось возле самых ж/д путей, мы спрыгнули с опорной стенки и направились к платформам вокзала. Нашли поезд. Но в вагоны нас-то не пускают – билеты не закомпостированы. В конце-концов кто – воспользовавшись зевком проводника, кто – через «гармошки» между вагонами, мы все же пробрались в вагоны. Пристроился сначала в тамбуре, а потом – на своих оклунках и в коридорчике вагона. Ни прилечь, ни нормально сесть, ни даже свободно постоять негде, все забито вещами, людьми (правда, вещами больше). Не помню, сколько ехали, но хорошо помню, что это было поздно вечером, сеял мелкий холодный осенний дождь, прибыли мы в Пензу, где надо было делать пересадку. Наших, институтских, на вокзале собралось немало, отправлять их никто не отправлял, никто толком не знал, к кому обратиться, что делать. Послонявшись, решили: ехать! Прибыл поезд Москва-Ташкент. С ребятами договорились: рассредоточиться, в одиночку легче где-нибудь втиснуться. Трое пошли на противоположную сторону состава, один – в хвост, а я –впереди. Попытки упросить проводников ни к чему не привели. Поезд стоял долго, часа 1,5-2.

Ночь. Дождь. Холодно.

На мне потертая кожаная тужурка с братового (Гришиного) плеча, такие же ношеные парусиновые туфли. Поезд отправляется. Пропускаю 2-3 вагона и уже на ходу цепляюсь за поручни ступенек и таки вскакиваю на них (ступеньки у вагонов тогда были снаружи, стационарные, не убирались). Привязал сумки, крепко охватил рукою поручень, сел на верхнюю ступеньку спиной к направлению движения поезда. Продувает насквозь, временами дождь сменяется мокрым снегом. На каждой остановке соскакиваю и снова жду, пока поезд начнет движение. Наконец, где-то под утро проводник пожалел: впустил в тамбур, а затем и в вагон. Я устроился на третьей, верхней полке (это которая для вещей), это уже то, что надо, главное, тепло, можно поспать.

Прошли Куйбышев, Оренбург, поезд шел на Юг, заметно теплело. В Аральске было уже и вовсе тепло, поезд стоял долго, возле вагонов много продавцов рыбы. И я купил большущего, килограмма на 2 леща, копченого, жирного. Разрезал, жир по пальцам течет… Сейчас такое — мало исполнимая мечта! Дальше поезд пошел казахской степью. Часто и подолгу стояли на разъездах, пропуская попутные санитарные поезда с ранеными, встречные воинские эшелоны с техникой и людьми. Во время остановок высыпали из вагонов, смотрели на непривычные для нас картины безбрежной степи с перекати-полем, колючками, пожелтевшей травой. Много сусликов, они свечками стояли в поле, вдали от колеи, очевидно, наблюдая, кто нарушил их покой. Раза два вместе с нашим составом стоял ХИИтовский эшелон, я встретился с товарищами, которые ехали в нем, возле нашего эшелона варили картошку, устроили общий «банкет». У казахов покупали сыр, брынзу. Правда, охотнее они меняли это на чай, мыло. Но этого и у нас было немного. Питался продуктами, которые купил еще в Харькове, да кое-что покупал. Ехали долго. В Ташкент прибыли 14 октября. 24 октября 1941г. немцы захватили Харьков.

В ТАШКЕНТЕ.