Рассказы не надо придумывать, надо просто слушать, запоминать и записывать все самое интересное. Начну с Володи, моего однокашника по институту и боевого товарища по спорту. Он агроном, причем Агроном Настоящий, с большой буквы, каких, полагаю, все меньше остается. Мы встречаемся иногда, задушевно беседуем, вспоминаем молодые годы и уже не молодые.
Права агронома.
Его работа связана с постоянными встречами, деловыми контактами, обсуждениями, договоренностями. А как водится на Руси, что-то обсуждать и договариваться — естественно, под хорошую выпивку и закуску, причем второе менее важно, чем первое.
Володя — мужик крепкий, опытный, и некоторый регулярный градус в крови практически не влиял на его мастерство вождения машины, без которой работа агронома немыслима: полдня как минимум он на колесах.
И вот как-то раз возникла очень редкая для Володи нештатная ситуация — он перебрал лишнего в одной из таких деловых встреч. Причем до такой степени, что это бросалось в глаза, и — надо же было такому случиться! — узрел этот момент один из автоинспекторов.
Володя — личность всем известная в округе, но то ли инспектор был очень принципиален, то ли Володя слишком неадекватен в ту минуту… В общем, остался он без водительских прав согласно закону аж на целый год.
Что такое главный агроном без прав и без машины на год? Это — конец всему и для хозяйства, где Володя работал, и для него самого. Крышка гробовая — вот что!
Ну и… Не сильно много и долго думая, сел Володя на другое утро в свою машину и поехал по своим обычным нескончаемым агрономическим делам, потому что остановить их — все равно что остановить домну: все застынет, остановится и умрет.
День прошел, два, неделя, месяц… Никто его не останавливал, не проверял, хотя невидимкой он не был и не по воздуху летал, а все так же колесил на своем «Хантере» на виду и глазах у всех. Целый год так прошел! Но не все коту масленница, доездился-таки… В конце концов тормознул его сам начальник местного ГИБДД: «Ну, что, все ездишь?» Володя развел руками: «Езжу…» — «И долго еще собираешься так ездить, без прав?» Володя снова развел руками. «Между прочим, срок твоего наказания уж две недели как истек. Долго твое водительское удостоверение будет у меня на столе валяться? Забыл про него что ли? Забери наконец!»
Жаль, я не спросил Володю: обмывали они с милицейским начальником это радостное событие или так, всухую все прошло? —
Вторая история от Володи: ПЛОТИНА.
Одно из любимых занятий людей всех возрастов, — сооружение запруд и плотин, начиная с весеннего ручейка, и до гигантских перекрытий великих рек. Действительно, до чего приятно, даже упоительно, смотреть на падающую воду и рукотворный водоем! Не говоря уже о прикладном его значении, если он достаточно велик.
Плотины время от времени сооружают не только профессионалы, но и дилетанты, и любители. Одни служат веками, другие — до первого хорошего дождя.
Володя не был дилетантом. К тому же, будучи руководителем крупного хозяйства, располагал определенным ресурсом техническим и людским. Протекающий рядом с поселком лесной ручей давно наводил его на мысль о создании небольшого водохранилища. Не то чтобы это было насущной необходимостью, но — для души, для радости своей и других людей, здесь живущих.
И вот, наконец он решил благие намерения воплотить в реальность. Как хозяйственник и просто нормальный мужик с головой и руками, он все продумал, взвесил, да и с людьми посоветовался. В общем, работа закипела и спустя не много дней была сделана.
С радостно волнующим ожиданием Володя каждые несколько часов бегал к свежеиспеченной плотине и смотрел, как поднимается вода. Чтобы подняться до уровня слива, ручью понадобился не один день. Зрелище было завораживающим.
И вот почти настал момент истины — вечером, уже близко к ночи, вода была практически в сантиметрах от широкого сливного лотка. Стало ясно, что утром зашумит водопад как венец всех усилий. Володя ушел домой (ну, не ночевать же здесь, в самом деле), а утром, ни свет ни заря, помчался к лесу, к плотине, в ожидании триумфального зрелища.
Уже на подходе нехорошее предчувствие овладело им: шума воды не было слышно. А когда, подойдя ближе, он не увидел и вчерашней огромной водной глади, сердце совсем упало. Воды за плотиной не было вообще!.. Вся вода ушла, исчезла, и только журчал, как раньше, маленький лесной ручеек.
Это был удар ниже пояса.
Увы, увы… Володя был прекрасным агрономом, но в сельскохозяйственном институте среди многочисленных предметов не было такого как «гидротехнические сооружения». И он допустил одну роковую ошибку… Как только давление массы воды поднялось до критического, вода с легкостью пробила себе выход в лесу между корней деревьев и под ними. И ушла по сторонам, обогнув плотину. Большой труд пропал зря, а радостное ожидание обернулось не менее большим разочарованием.
Но покажите мне человека избежавшего в жизни ошибок и разочарований?
История третья: КАЙРА.
Однажды Володя в своем письме обратился ко мне с просьбой найти для него хорошего породистого щенка. Я жил тогда в городе и по газетным объявлениям вышел на нужных для такого случая людей. Созвонился, встретился, посмотрел, убедился по родословной в качестве товара и дал Володе телеграмму. Он приехал (из соседней области) на своей, т. е. служебной, что одно и то же, машине, выкупил щенка и увез домой, сердечно поблагодарив меня.
Щенка (девочку) назвали Кайрой. Это была немецкая овчарка, ставшая сильной, умной, хорошо воспитанной и красивой собакой. Она прожила в семье Володи всю свою жизнь, и в ней было много всего интересного, о чем я регулярно узнавал из писем и рассказов, когда приезжал в гости к своему другу. Вот один из них.
Кайра жила и в доме, и на большом дворе, когда дома никого не было. Держать ее на цепи не было необходимости.
Это случилось в один из дней ранней весны. Снег уже почти сошел, солнышко пригревало, но по утрам и хорошо морозило. Володя и его жена Света ушли на работу, Кайра легла у своей будки в ожидании их возвращения. Жизнь для нее в эти часы становилась скучной и неинтересной, но она хорошо понимала, что это ее священный собачий долг — охранять и ждать.
Во дворе у Володи находился канализационный люк. Когда-то он был на улице, но потом здесь построили дом и люк оказался возле крыльца. Впрочем, это совершенно никому не мешало. Но в тот день по какой-то технической необходимости люки надо было проверить. Предупредить хозяев то ли не успели, то ли не сочли нужным. Ну и Кайра соответственно об этом ничего не знала. Послали мастера и к Володиному дому, к тому самому люку.
Молодой парень в спецовке подошел, открыл калитку. Кайра лениво открыла глаза, равнодушно посмотрела и даже ухом не повела. Мастер расценил это как разрешение на работу и полное понимание ситуации. Он стащил крышку люка и спустился в колодец.
Через несколько минут регламентные работы были закончены и парень начал подниматься наверх. Только чувствует вдруг, что-то ему свет застит. Он поднял голову и обомлел: сверху, обнажив великолепные белые клыки, на него смотрела огромная голова овчарки. Парень по инерции сделал еще одно движение и тут же услышал сдержанное, но полное смысла рычание: «Не шевелись, иначе…». Повторять предупреждение Кайре не потребовалось.
Как нарочно, или даже по закону подлости, именно в тот день Володю задержали на работе срочные дела и он не пошел, как обычно, домой пообедать, а Света вообще до вечера уехала в райцентр.
Первым вернулся Володя. Увидев открытый люк и сидящую рядом Кайру, еще не понял, а скорее почувствовал, что произошло. Короткая команда: «На место!» и матерая овчарка отошла в сторону. Володя заглянул в колодец — там, практически окоченев от холода, сидел знакомый ремонтник Коля. Под землей в узком колодце и почти без движения он провел почти пять часов…
Больше часа Володя отпаивал Николая водкой и чаем, пока тот не оклемался и потом ушел. А потом целый месяц с Володе не здоровался. И с чего бы?
ПОГОНЯ
Летним утром по окраине небольшого и тихого городка на велосипеде ехал парнишка среднего школьного возраста, такой же с виду обыкновенный, как и его двухколесный друг. За обочиной, на лужайке мирно паслись две козы и теленок на привязи. Велосипедист никуда не спешил.
Из ворот воинской части вышла большая машина, крытая тентом, в кузове на лавках сидели молодые солдатики — их, видимо, после завтрака повезли на объект. Велосипедист притормозил, пропуская военный транспорт с прилегающей дороги на шоссе, и тот стал плавно разгоняться. Сытые солдатики находились в хорошем настроении и громко перешучивались. Один из них, сидящий ближе к заднему борту, доедал яблоко. Огрызок в виде продолжения шутливого разговора полетел из машины. Бросок по военным меркам оказался весьма точным — попал велосипедисту в ухо. Скорее безобидное, чем смертельное, попадание оценено было громким хохотом. Машина уже набрала хорошую скорость, унося стриженых ребят за пределы городка.
Они не сразу поняли эту странность: мальчик на велосипеде вместо того, чтобы удаляться от них естественным образом, почему-то перестал отставать, а наоборот, приближался, хотя военный «Зил» уже набрал ход, явно неподвластный для обычного велосипеда. Парни в гимнастерках заглушили смешки, а рты и глаза их сами собой стали открываться все шире. Велосипедист, не прикладывая видимых усилий, догнал машину, приблизился к ней совсем близко, и солдаты четко увидели лицо мальчика — его только что совсем детское и безобидное выражение стало зловещим и не предвещало ничего хорошего. Десяток сердец похолодели, когда мальчик на ходу достал из кармана своих штанишек гранату. Потом все происходило беззвучно и медленно, как бывает в кино: мальчишка поднес гранату к лицу, зубами выдернул кольцо, сделал короткий замах…
Перекошенные лица солдат, крик-выдох, как в последние мгновенья жизни или кошмарного сна перед пробуждением от ужаса.
Граната гулко ударилась о деревянный пол кузова и закатилась под лавку. Скорчившись, солдаты повалились вниз. Прошла секунда. Две… Четыре…
Взрыва не последовало. Парни, до сознания которых стало доходить, что они родились во второй раз, с побелевшими лицами поднимались с пола.
Машина мчалась по пустынному лесному шоссе, асфальт весело убегал из-под колес, и в полной тишине было слышно, как поют птицы в лесу. На дороге за машиной никого не было. Они посмотрели на пол — гранаты там тоже не было. Не было никого и ничего из того, что они только что видели. Только вот штаны у парней между ног почему-то были мокрые.
Я открыл глаза, взглянул на часы: можно еще пять минут поваляться. Прикрыл ладонью лицо от света из окна и вдруг вспомнил, что мне приснилось только что — велосипед, машина с солдатами, граната… Ну и ну! Я — взрослый, уже почти пожилой человек… С чего бы все это, откуда?
Встал, покачал головой, усмехнулся и занялся обычными для себя делами. Но утренний сон не шел из головы. Я не специалист по таким делам, никаких умозаключений из фантазий дремлющих мозгов не делаю, приснилось и ладно.
Прошло несколько дней. Однажды мне попалась в руки старая фотография, где я — совсем мальчишка, мой отец, наш старый мотоцикл, палатка — все это на фоне гор. И тут я вспомнил и понял, откуда все взялось.
Далекие 60-ые годы …Я — школьник, мой отец — КМС по мотоспорту, многократный чемпион области, за которого я с мамой отчаянно болели на соревнованиях. И вот, закончив выступать, отец покупает взамен нашей «кашки» (мотоцикл с объемом двигателя 125 кубиков) огромный и мощный «Урал» с коляской, и мы решаем ехать на юг, к Черному морю в дни моих летних каникул (через 10 лет я, будучи студентом, повторил этот маршрут на обычном дорожном велосипеде).
Впечатляющее путешествие на Кавказ имело один маленький эпизод, о котором я скоро забыл, но который теперь со всеми деталями всплыл в моей памяти.
Мы уже возвращались, и где-то на Украине, когда до дома оставалось менее двух суток дороги, решили затариться яблоками, вереницы ведер которых стояли вдоль обочины вместе со своими продавцами — местными жителями. Попробовали яблоки там и сям, нашли те, что особенно понравились, и были приглашены прямо в сад набрать сколько влезет в багажник. Это в паре километров. Поехали, набрали, загрузились и двинулись обратно к шоссе.
Сделав, видимо, то же самое, нас неспешно и вальяжно обошла роскошная «Волга» с открытыми окнами. Внутри такая же семейка из папы- водителя и его сынишки, с виду моего ровесника, которые на ходу пробовали купленные яблоки. Мальчуган, сидевший рядом с отцом, свое недоеденное вдруг взял и запустил в меня, сидящего в мотоциклетной коляске. Попал хорошо, звонко — в лоб. Я вскрикнул от неожиданности. Оба отца- водителя все видели и поняли. Мой — всегда спокойный и добродушный (я всегда удивлялся, как он с таким характером постоянно выигрывал соревнования), переменился в лице до неузнаваемости и нажал на газ с более чем понятными намерениями опередить «Волгу и заставить ее остановиться для разговора на тему «разбор полетов».
Пока был маленьким, мне всегда было жутковато ездить с отцом на мотоцикле. Водил он, конечно, классно, но мне казалось, что мы вот-вот разобьемся, я вцеплялся в отца руками и закрывал глаза.
Не знаю, что подумал папа на «Волге» — может, и хотел извиниться за сына, но решил, что теперь его ждет наказание, несоразмерное преступлению, то ли уповал на мощь своей машины, которой даже «Урал» в подметки не годится, и уйти от него — плевое дело. В общем, «Волга» рванула с места в карьер, а мой отец — за ней, да так, словно ему только что судья- стартер дал отмашку флагом. И гонка началась!
Я давно уже не боялся ездить с отцом и не закрывал глаза. Пожалуй, мог бы теперь даже включиться в азарт веселой погони, но меня поразило лицо отца — никогда еще не видел его таким беспощадным и злым. Первое, что екнуло в сознании — отец, если догонит и остановит машину, прибьет и отца и мальчишку : если не до смерти, то до полусмерти. Представив это в долю секунды, я уже их жалел и совсем не жаждал крови.
Как сразу выяснилось, на проселочной дороге «Волга» не имела никакого преимущества, кроме изначальной форы в несколько метров. Но дорога была узкой, с нехорошим кюветом, и обогнать машину оказалось сложно. Все-таки отец пару раз едва не сделал это. Сердчишко мое бешено колотилось, а про себя я повторял одно: «Только бы не догнал!»… Мне почему-то страшно стало не за нас, а за них, сидящих в «Волге».
Спаслись они только благодаря близости шоссе. На него машина выехала первой, и там легко и быстро ушла от нас. Отец через полминуты прекратил преследование, а я облегченно вздохнул. Хотя потом почувствовал гордость и любовь к отцу : ради меня он был готов на все!
И вот теперь, как тогда, я подумал: «Хорошо, что мы не догнали ту « Волгу». И хорошо, что не взорвалась ТА граната!».
Но единственное, что я не знаю и уже не узнаю никогда — что тогда, после завершения погони, сказал папа на «Волге» своему сыну. И что ему, уже, наверное , дедушке, приснилось спустя почти полвека.
Последняя радость.
(рассказ-быль)
Немало деревенек в России. Неприметных, почти забытых, где зимой дымятся две-три печные трубы, а еще несколько избушек зябнут в ожидании весны и своих хозяев-дачников. Есть и в нашем районе такая, с веселым названием Безделово (говорят, когда сто лет тому назад все в округе делом занимались, безделовцы «забавлялись» чем-то несерьезным, связанным с выделкой шкур).
Перелески, речка, ручей, овражки, заброшенные, поросшие березняком поля- все это скрывает Безделово от глаз людских. Из посторонних разве только случайный грибник воткнется в нее — ба, настоящая партизанская деревушка!
Когда я поселился здесь 30 лет назад, соседями моими стали девять старушек-вдов. А сейчас давно уже ни одной нет в живых. Взамен них несколько горожан, влюбившись в этот уголок, осели здесь накрепко, и деревня не умерла.
Самый крайний дом занимали пенсионеры Семеновы. Хозяйка ушла в мир иной раньше мужа, и Сергей остался один. В большом городе у него дети, внуки и родственники, но, как иногда бывает, отношения со всеми не сложились: старика забыли, и суждено ему было доживать свой век в полном одиночестве. Золотые руки Сергея и его чистоплотность поражали: у несведующего человека, зашедшего в дом, невольно срывалась похвала: «Ай да хорошая хозяйка в нем живет!» Все чисто прибрано, аккуратность во всем. Для одинокого пожилого мужчины такое рвение в делах хозяйских, в том числе и чисто женских, большая редкость. Да вот беда (эко удивил!),Сергей крепко «зашибал». Рвение его по хозяйской части чередовалось с запоями на неделю-две, и тогда все шло прахом. Дом его превращался непонятно во что: противно было зайти, и на него, облик человеческий потерявшего, неприятно смотреть.
И все-таки жалко было старика! Понимали — пьет от одиночества и безысходности, от потери смысла в жизни. Помогали ему в такие дни кто чем : печку истопим, поесть принесем, нещадно ругая, а в душе жалея. Ноги у него все чаще отказывали, и я обычно исполнял роль социального работника: снабжал Сергея продуктами из магазина. Так и тянулись для него дни, месяцы, годы.
Но вот однажды все круто изменилось в его жизни. Иной раз судьба бывает милостива, преподнося неожиданные подарки. Весной, в самом конце апреля, к Сергею вдруг приехал сын: человек образованный, состоявшийся и весьма успешный в своем городском бизнесе. Не знаю, что побудило, что способствовало примирению, но, забыв многолетнюю обиду, родные люди снова стали близкими, понимающими друг друга и умом, и сердцем. Были объятия, слезы радости и раскаяния, от чего даже при взгляде со стороны щемило сердце. И мы все были рады такому повороту, хотя финалом неожиданной родственной встречи был отъезд Сергея в ближайшие дни из деревни навсегда. Сын забирал его к себе в загородный дом-дачу, где Сергей и дышать будет таким же свежим воздухом, и жить самостоятельно, но в то же время под присмотром родных ему людей. Это куда лучшая альтернатива дому престарелых, куда Сергей всерьез собирался податься. Видно, судьба действительно решила повернуться к нему светлым боком. Напоследок.
Сын уехал. Договорились, что вернется на машине через неделю за отцом и вещами.
Последние семь дней в деревне и доме, ставшими родными и любимыми за многие годы, старик был то бодр и весел, то слезы градом катились из его впалых глаз. И уже несколько бутылок из-под зеленой позвякивали в сенях под ногами, когда я в потемках заходил туда.
Еще раз привез Сергею продуктов, а на другой день он вспомнил, что у него заканчивается курево, и попросил купить целый блок на оставшиеся два дня жизни в Безделове. Был в приподнятом, возбужденном состоянии, и, когда мы стояли у крыльца под липой, он нежно обнимал ствол дерева.
Радости, горести, печали, кусочки счастья разной величины — все это перемежается в нашей жизни, и я подумал тогда, глядя на Сергея: он, конечно , не луч света в темном царстве, но, наверное, заслужил такой финал на восьмом десятке лет непростой трудовой жизни: провести последние годы в атмосфере если не полного счастья, то покоя и умиротворения. Как говорится, дай бог!
К вечеру я, как обычно, вернулся с работы, что-то поделал в своем доме, потом, захватив блок сигарет, пошел на другой конец деревни к Сергееву дому. Думал: последняя услуга соседу. И невольно вздохнул.
Стучать в двери было необязательно, тем более в незапертые. Зашел в избу, но хозяина в комнате не увидел. Позвал: «Сергей!». Тихо. Догадался: на кухне кемарит. Подошел. Точно: сидит, как обычно, на маленькой скамеечке, прижав к печке поясницу, с потухшим бычком в скрюченных пальцах, наклонившись вперед и касаясь другой рукой пола. «Сереж!» — я положил ладонь на его плечо. И отпрянул, увидев красную ниточку из носа и маленькую красную лужицу на полу у его ног. Старик был мертв.
Я медленно шел по улице, потрясенный. Майская зелень уже пробивалась повсюду сквозь пожухлую прошлогоднюю траву. Пели птицы. Тепло, ручейки, закатное солнце, радуя и человека, и любую букашку, провозглашали : « Будем жить!» Не все. Но будем все равно, не забывая о том, что бывает и последнее горе в жизни, и последняя радость.
ТРИ ВОПРОСА.
(Рассказ с продолжением)
Странное свойство человеческой памяти: что-то забывается, кажется, навсегда, а что-то всплывает из глубины прожитых лет — из юности или детства. Трудно объяснить, почему мне вспомнилось то, чему почти полвека назад я не придал значения.
Моя бабушка, баба Настя, переехав в Иваново из деревни, устроилась на ткацкую фабрику, а затем вышла замуж в начале прошлого века, отработала ткачихой более 40 лет, полностью потеряв слух. Я в начале 60-ых был школьником, любимым внуком бабы Насти, бегал к ней через двор не один раз на дню, получая и ласку, и простецкие, но такие вкусные по тем временам гостинцы — колобушки из русской печки или конфетки. Не слыша, но всегда понимая меня, сама бабушка, бывало, что-то рассказывала из своей жизни вечной труженицы. И вот вспомнил теперь я один удивительный рассказ!
Это произошло еще до революции 1917 года, в Иванове, когда баба Настя была совсем молодой девушкой. Однажды прямо на улице к ней подошли двое очень прилично одетых молодых, но постарше ее, людей и задали вопрос, от которого Анастасия остолбенела, замахала руками и убежала, как говорится, от греха подальше.
Оказывается, молодые люди спросили ее: не желает ли она получить тысячу рублей наличными, прямо сейчас, на руки (тогда это были огромные деньги).
Эпизод этот через некоторое время получил объяснение публикацией в одной из ивановских газет.
Как я теперь ругаю себя за то, что не стал искать и не сохранил ту газету, которая, по словам бабушки, валялась где-то на чердаке! Ну, не заинтересовала меня тогда эта история, поскольку было мне всего лет 12 — 13. Далее вспоминаю и пересказываю со слов моей бабушки только то, что не стерлось из памяти.
В газетной заметке объяснялся эпизод с бешеными деньгами, которые предлагались многим прохожим, а не только моей бабушке. Оказывается, один из удачных предпринимателей, набрав силу и материальное состояние (помню, что фамилия была немецкая: Шилер? Или Шифлер?) решил устроить то ли такую забаву, то ли эксперимент — предлагал вот эту самую тысячу (не сам, а через своих двух представителей) прямо на улице прохожим. То есть любому — НО! Лишь тому деньги были бы отданы, кто задаст в ответ три единственно правильных вопроса на это чудесное материальное предложение. Это было как бы уже вознаграждение за… что?
Я только потом, если не сказать сейчас, понял, за что: надо было быть не только образованным, но умным и обязательно порядочным человеком, да отчасти и удачливым, чтобы вот так сразу задать эти три вопроса.
А что получилось на деле: одна часть людей тотчас тянула к деньгам руки: «Давай!» Другие, как моя бабушка, отмахивались и уходили, ничего не говоря. А еще — вопрос, или вопросы, задавали, но либо не те, либо не полностью те, которые хотели услышать молодые люди с деньгами. Один вопрос из числа верных задавался часто, два — изредка, а вот все три — ну, никак!
Затея почти провалилась, потому что на протяжении нескольких дней деньги, как оказалось, отдавать было некому. Спустя то ли неделю, то ли две эксперимент все же был продолжен и почти сразу выигрыш нашел своего владельца, потому что ветеринар (или фельдшер?) Каретников — вот эту фамилию я четко запомнил — задал именно те три единственно правильных вопроса, когда ему предложили взять деньги.
Хотите верьте, хотите нет, никаких доказательств и подтверждения сейчас я представить уже не могу. Но эти ТРИ ВОПРОСА я знаю в точности. Озвучить их не трудно, но я подумал: а вдруг история получит продолжение спустя столетие? Богатых людей сейчас не меньше. Я не из их числа, но зато я знаю, как звучат эти три вопроса..
Многостаночник.
Не буду называть фамилию главного героя этого… не рассказа даже, скорее эпизода студенческой жизни. А звать его Леша.
Сентябрь каждого года две наши институтские сборные — лыжники и легкоатлеты — обычно проводили тренировочный сбор на турбазе маленького города Плес, что стоит на Волге. Нас, студентов-спортсменов, размещали в небольших отдельно стоящих домиках, по шесть человек. В одном их них тогда поселили, так уж получилось, четверых легкоатлетов и двоих лыжников, и одним из них был тот Леша.
С высоты своих лет я теперь вспоминаю и поражаюсь, до какой же степени мы были тогда «всеядны» и выносливы. Конечно, это и молодость, и спортивная подготовка, и особый дух студенческой поры, где любое море — по колено. Мы могли одновременно проживать по две — три жизни, не экономя силы ни в одной из них. Конечно, далеко не все. Были отличники зацикленные на одной учебе, другие — на спорте в ущерб учебе (как я, например), у кого-то не хватало сил ни на то, ни на другое. Но Леша был в числе феноменов: он был в числе лидеров сборной по лыжам, у него не было никаких проблем с учебой, ну а третьей страстью Лехи был прекрасный пол, и ничего он с этим поделать не мог.
Тренером лыжников был тогда Александр Степанович Мишин — сам действующий спортсмен и мастер спорта. Как большинство высококлассных тренеров он был диктатором и все, кто попадал под его безжалостные жернова, вынужден был «пахать» до седьмого пота почти на каждой тренировке. Но и результаты были на зависть. А Леша ко всему прочему был еще и талантлив, а значит ему спуску вообще не было.
И вот, золотая осень, Плес, турбаза… У нас, легкоатлетов, сезон почти завершен и нам позволительно несколько расслабиться. У лыжников же — сезон подготовительный, им надо наращивать «объем», у них по две — три тренировки в день, часто совершенно изнурительных, и лидерам тем более никаких поблажек.
По вечерам на турбазе танцы, где мы отдыхаем и расслабляемся. Они на открытой площадке, куда приходит, естественно и местная молодежь. Кто-то из наших парней слегка флиртует, иногда провожает местных девушек до дома, но не более. Впрочем, в каждом правиле, как известно, свои исключения. А я уже сказал, в чем Леша был докой кроме учебы и спорта. Так что у него после танцев все только начиналось…
Мы не очень-то и удивились, когда Леша однажды не пришел ночевать. Явился он только к началу утренней зарядки (для справки: наша зарядка — это пробежка километров пять, затем полчаса силовых упражнений). Дня через три это повторилось, а затем Леша вообще зачастил с ночными «сменами». Руководство наше днем все контролировало, но по ночам… _Это же не пионерский лагерь, да и в большинстве своем днем мы так изматывались, что ничего милее и святее ночного отдыха у нас не было. Что же касается товарищей, так мы уж тем более не полиция нравов и своих никогда не сдавали.
Между собой Лешины гулянки, конечно, обсуждали, но деликатно, и не лезли ему в душу с вопросами.
И вот что произошло спустя примерно неделю.
Глубоко за полночь, когда мы спали глубоким и здоровым сном, в дверь постучали. Мы не сразу проснулись и слышали стук сквозь сон. Стучать начали уже в окно. Наконец кто-то встал, подошел к двери, спросил — это был наш блудный товарищ Лешка. Открыв, увидели нечто странное: в одних трусах и майке он еле стоял на ногах, с почти закрытыми глазами и был похож на зомби. Произнеся единственное слово (прошу прощения) — «За…..ла», Леша отключился, точнее — уснул мертвецким сном.
Позже он что-то рассказывал ребятам, но лично я узнал подробности лишь спустя два года, когда мы с Лешей по воле судьбы и случая попали не только в один армейский призыв, но и в один сборный пункт и один армейский дивизион ракетных войск. У нас были разные подразделения, но жили мы в одной казарме, вместе тянули армейскую лямку и плотно общались на досуге. Вот тогда-то Леша и рассказал мне, что с ним произошло на сборах в Плесе.
Как водится, на вечерней танцплощадке он за пару дней перезнакомился со множеством девушек, но в настоящий оборот его взяла опытная, старше его, уже познавшая прелести семейной жизни женщина. Было в ней что-то такое, что превратило уверенного лидера и ловеласа Лешу в ведомого. Он быстренько оказался не только в ее доме, но и в ее постели (что, впрочем, поначалу почти всегда совпадало и с Лешиными намерениями).
За первой бурной ночью последовала вторая, третья… Леша был мастером не только на руки и ноги, только вот любовница его после «ночных смен» могла расслабиться и отоспаться, а Леша отправлялся под жесткий пресс Александра Степановича с его тренировочной программой. Послеобеденный «тихий час» никак не компенсировал затрат энергии бессонных ночей и спустя неделю даже молодой, тренированный, наделенный многими талантами и возможностями организм стал не выдерживать. Опытная нимфоманка словно магией удерживала молодое тело возле себя, пока не наступил предел его прочности. Ложась, Леша почти сразу проваливался в сон. Поняв, что выжать из него больше ничего нельзя, женщина в конце концов набросилась на парня: «Ты что, спать сюда пришел?!» и вытолкала выжатого, как лимон, любовника из дома.
Леша в полубессознательном состоянии, полуодетый, на автопилоте, все же добрел по ночным улочкам до турбазы, хотя даже и не помнил, как это ему удалось.
Степаныч пилил его еще неделю, пока Леша приходил в себя на тренировках. По вечерам он по-прежнему ходил со всеми на танцы, но вел себя на удивление тихо, скромно и ни с кем из девушек больше не знакомился.
Вася молодой.
Теперь из воспоминаний женщины Ирины — настолько взрослой, что у нее уже совершенно взрослый сын Василий. Он умен, интеллигентен, своеобразен, с чувством юмора, и все это нельзя было не заметить уже в самом раннем детстве. О некоторых таких моментах Ирина рассказывала так:
Васе 4 года. Он лежит на диване вместе с мамой и обоим там тесновато. Вася никак не устроится. Мать: «Ну, что ты все возишься?» Вася: «Тесно. Конечно, я ведь лежу с такой крупной женщиной!»
Вася спрашивает: «Если в море встретятся морской черт и кашалот, то кто победит?» Мать: «А я не знаю, кто такой морской черт.» Вася: «Ну а кто такой кашалот, ты, надеюсь, знаешь?»
Ира с Васей (ему те же 4 года) идут по двору к дому. Вася: «Мам, купи мне карту.» Мать: «Так я тебе уже купила.» Вася: «Ты купила карту СССР, а я просил — политическую карту мира.»
Рядом вдруг останавливается незнакомая девочка-ровестница и спрашивает: «А ты в каком подъезде живешь?» Вася смотрит на незнакомку и молчит. Девочка: «А как тебя звать?» Вася молчит. Не в его характере сразу вступать в разговор с незнакомыми девочками. А та очень настойчива и любопытна: «Ты пойдешь сегодня гулять?» Вася совсем насупился от такой бесцеремонности. Девочка смотрит, не понимая, почему ей так долго не отвечают. Наконец начинает догадываться: ее вопросы слишком сложны для понимания этого мальчика и она говорит: «Скажи: МЯ — ЧИК».
Во время зимних прогулок и катания на горке у Иры иногда заканчивается терпение ждать, когда сын накатается. Ей холодно стоять на месте и она начинает зазывать сына домой. На другой день, собираясь гулять, Ира спрашивает как бы сама себя: «Какое же мне пальто одеть?» Вася ей подсказывает: «Одевай, что потеплее, чтобы потом у меня не отпрашиваться!»
Вася: «Мам, отчего некоторые люди заикаются?» Ира: «Это иногда от рождения дефект, а иногда от испуга в детстве.» Они выходят из подъезда во двор, а у двери сидит маленькая собачка. Вася: «Ой, кажется, я сейчас начну заикаться.»
Оставшись вдовой, Ирина через какое-то время начала встречаться с ухажором по имени Борис. И вот, собираясь на праздничную демонстрацию, они договорились встретиться на площади, чтобы там Ира познакомила Бориса со своим сынишкой. Колонна подошла к площади, Ира с флагом, который ей дали в рабочем коллективе, остановилась, ждет. Вот уже колонны демонстрантов все прошли, а никто к ней не подходит. Вася терпеливо ждет, наконец это ему надоедает и он говорит: «Я сворачиваю флаг — не придет твой Борис.»
Противостояние.
Теперь эпизод, рассказанный двоюродным братом Юрой, который в молодые годы занимался спортом и был очень сильным боксером.
Юра учился тогда в техникуме, был молод, хорош собой (прочем, как и сейчас). От дома до техникума он ходил пешком, что занимало полчаса в одну сторону. Дорога шла через одно довольно неприглядное место промзоны, а рядом стояли черные облезшие, чуть ли не дореволюционных времен трехэтажки, и тут же улица шла круто в гору метров 100 — 150. Здесь частенько тусовались молодые местные парни, от одного вида которых невольно хотелось поежиться и поскорее удалиться от них. Юра не однажды видел эти компании и проходил мимо, не обращая внимания. Да только вот ребята эти как-то взяли и обратили — на паренька, который слишком независимо и нагло день изо дня проходит мимо них. Ну и один довольно хамовато что-то такое сказал, так, чтоб Юра услышал. Они, конечно, очень удивились, а вернее — опешили от того, что услышали в ответ: «Засохни, недоношенный!»
Не много надо фантазии, чтоб догадаться о дальнейшем повороте событий — парни всей гурьбой двинулись к наглецу, на ходу разминая кулаки. Что оставалось Юре — он, конечно, побежал. Надо быть дураком, чтобы ввязываться в драку с целой кодлой парней, а Юра, хоть он и боксер, дураком никогда не был. Он, не особо спеша, ускорился по улице, идущей круто вверх. Пробежать сотню метров, пусть даже и в подъем, для него было не более чем разминкой, а вот рванувшие за ним парни силы свои явно не рассчитали. Во-первых, они, естественно, растянулись длинной цепочкой на подъеме, во-вторых, через минуту такого бега дышали высунув языки. Юра остановился. дождал
ся первого, самого шустрого, и одним ударом в челюсть уложил его на асфальт. Остальные, не успев ничего сообразить, по инерции продолжили поступательное движение, Юре оставалось только дождаться, когда под его мощный апперкот попадет вторая голова… Все остальные наконец сообразили, что их ждет, у них восстановилась некоторая ясность ума, скучковавшись и затравленно дыша, они остановились. Юра спокойно продолжил путь.
На другой день — ну кто бы мог подумать?! — Юра пошел тем же путем. Парни, с которыми он блистательно разобрался накануне, снова стояли на том же месте. То ли они понадеялись , что у вчерашнего наглеца «сила есть — ума не надо», то ли на то, что сами очень умные и хитрые… В общем, они подготовились и все просчитали: на вершине подъема стояли в ожидании еще несколько парней.
И вот все начинается, как вчера: оскорбительная реплика парней — адекватная, еще более язвительная реплика Юры. Разгончик вверх по улице. И вдруг — черт побери! — вместо того, чтобы бежать прямехонько в объятия «резервного полка», парнишка сворачивает в маленький боковой переулок, о котором никто и думать не думал! Точнее, о нем не подумал никто из парней, но вот Юра как раз и заметил его раньше, и подумал, и все просчитал, оставив жаждущую крови и реванша стаю в полных дураках. Ну, а третьего раза уже не было — Юра поменял маршрут и с теми парнями больше не встречался: спарринг-партнеров у него хватало на тренировках.
Оглядываясь назад, почти любой человек может вспомнить какую-то интересную историю из своей жизни. Так почему бы и мне самому не сделать это?
Шутка.
Мне 13 лет. В это время наша семья — мои родители, я и мой братик — получаем новую квартиру и переезжаем в нее из крохотного частного домика на другой конец города. Все родственники остаются там, далеко, но охотно навещают нас, особенно старенькая любимая бабушка. Был даже определен день недели, когда она приезжала к нам, и мы всегда ее ждали.
И вот настал такой день; я первый пришел домой из школы и между дел стал поджидать бабулю. Но время шло, а она не появлялась (в то время у нас не было не то что мобильной — вообще никакой телефонной связи.) Я понял, что по каким-то причинам бабушка сегодня к нам не приедет, но тут в голове моей возникла идея разыграть моих родителей, подшутить над ними.
Я соорудил что-то наподобие чучела и положил его на диван. Укрыл толстым одеялом, большую кастрюлю вместо головы повязал платочком, придал всему этому муляжу очень естественное положение — даже стоя рядом трудно было заподозрить обман. Довольный своим произведением, стал теперь ждать прихода родителей.
Первым с работы явился отец. Встречая его в прихожей, я поднес палец к губам: «Пап, не шуми, бабушка пришла и легла отдохнуть.» Отец понятливо кивнул, на ципочках, стараясь не шуметь, прошел мимо дивана в другую комнату. Еще через полчаса пришла и мама, ее встречал уже отец тем же, что и я, предупреждением: «Тихо! Бабушка спит.»
И вот мы все втроем готовим стол для семейного ужина, все стараемся не шуметь и ждем пробуждения бабушки. Но время идет, а она и не думает просыпаться и вставать. Я вижу в глазах родителей сначала легкое беспокойство, потом и нехорошие предчувствия. Тогда я говорю: «Все, я иду будить бабулю!» Подхожу к дивану и нежно похлопываю по одеялу: «Баба, вставай.» Никакой реакции. Я сильнее хлопаю и громче говорю: «Ну, вставай же, наконец!» Вижу, как родители оба выглядывают из кухни, смотрят на меня и диван, и в глазах появляется настоящий страх: что с бабушкой??! И тут я перехожу к радикальным методам пробуждения — беру стоящую рядом швабру, размахиваюсь и со всей силы бью бабушку по голове… Раздается набатный звон кастрюли повязанной платком, слившийся с криком мамы.
…Что было потом? Валидол для мамы, хорошая затрещина от отца и мои заискивающие извинения перед родителями, которых я «чуть не в гроб загнал» своей идиотской шуткой. Ей богу, мне уже самому было не смешно от нее, но запомнился этот вечер, конечно, надолго.
Домовой.
А вот еще случай из далекого детства, когда я был школьником, классе в 7-ом. Мой отец, заядлый рыбак, привил и мне страсть проводить свободные от школьных занятий дни на природе, вне города — в лесу, на речке.
И вот весенние каникулы, последняя неделя марта. Погода — сплошной восторг: -20 ночью, днем солнце, голубое небо и весенняя капель. Дело шло к выходным, и мы решили так: я отправляюсь в субботу рано утром на водохранилище, в Лучинское, а отец ко мне приедет на мотоцикле вечером после работы.
Поясню: Лучинское — бывшая деревня на берегу Уводьского водохранилища, в 20 километрах от города, на той стороне реки, где тогда были сплошные леса и безлюдье. От деревни осталось всего два дома, потом один, где жила довольно долго в одиночестве старушка, без электричества, но с коровой и огородом. Многие рыбаки с ней дружили, останавливаясь на ночлег и она всех привечала, никому не отказывая. Но в конце концов годы взяли свое и старушка уехала доживать свой век в город, к детям. А дом так и остался стоять. Рыбаки летом нет-нет да продолжали пользоваться им по старой памяти, а зимой дом промерзал и скучал по гостям.
Я уже годам к 13-ти был довольно опытным по части жизни в полудикой природе, не боялся в одиночку заночевать в лесу при любой погоде, знал, как себя следует вести в разных непредвиденных ситуациях. В общем, я решил тогда, что до Лучинского дойду на лыжах рекой, постараюсь наловить живца для жерлиц и первый из всех открою новый сезон в почти родной рыбацкой базе. Единственное — я никогда не имел дела с русскими печками, и отец велел до него ее не трогать, не растапливать.
День прошел в точности, как и ожидалось: до окраины города доехал общественным транспортом, далее 15 километров по реке на лыжах. В Лучинском оставил в доме лишние вещи и налегке отправился рыбачить. Клев был так себе, но к вечеру живчиков я наловил.
Когда стало темнеть, пошел к дому, чтобы там уже и дожидаться отца. Шел специально быстро, чтобы нагреться: температура в доме была как раз нулевая, а ждать предстояло еще часа три.
В качестве источника света и тепла здесь была только керосиновая лампа; я зажег ее и даже разогрел кружку чая на струе горячего воздуха от нее. Чтобы не скучать, читал специально захваченные с собой «Английские сказки» : «Леди Мэри была молода, леди Мэри была прекрасна. Было у нее три брата, а поклонников — без счету…» И время полетело не заметно.
Часам к восьми было уже совершенно темно, тепло из меня потихоньку уходило. Я знал, что надо делать, чтобы разогреться (силовые упражнения, которыми я тогда уже увлекался — отжимания и на пресс — за пять минут делали тело горячим), но так погрузился в сказочный мир, что не хотелось от него отрываться.
Тишина вокруг была потрясающая. Я знал, что по радиусу трех километров от меня (до ближайшей деревни на другом берегу реки) не было ни одной живой души. Интересные ощущения: словно я вообще один на планете! Или, по крайней мере, на необитаемом острове в океане. Страшно? Да ни сколько — именно интересно, удивительно и романтично.
Я сидел у окна. И вдруг у входной двери, за русской печкой, раздался шлепок — громкий и сочный. От неожиданности я вздрогнул. Оторвал взгляд от книги и направил его на угол печки: что это? Упало что-то? Прошло несколько секунд и — еще пара шлепков. Я почувствовал неприятный холодок внутри. Надо было как-то скорее объяснить природу и причину шлепков, чтобы отогнать невольно надвигающийся страх. Я же совершенно один в доме и вокруг! Кто же там, за печкой?? Там никого не может быть!
Секунд пять — десять полной тишины. Подумал: надо встать, подойти к углу печки и посмотреть, что там. Или кто… Но тело словно оцепенело. «Иди и посмотри!» — сказал я себе. На столе передо мной лежал кухонный нож. Я взял его в руку и медленно начал вставать. И в это время шлепки возобновились, непрерывной серией. Уже не сидя, но и не успев выпрямиться, я вдруг увидел ЭТО! Оно само выскочило из-за угла печи ко мне навстречу…
Потом, когда я рассказывал о случившемся, задавал всем вопрос: как вы думаете, ЧТО это было? И никто! никто не смог догадаться, кто сыграл роль домового или лешего в том «остросюжетном», а по сути элементарном эпизоде. Так что и тогда, и сейчас приходится пояснять самому, что произошло и что я увидел. Это почти как разгадка в детективе: кто убийца? В данном же случае: кто еще живой был со мной рядом в пустом доме? Да все очень просто — за печкой я поставил ведро с водой и пойманной плотвой. Одна из рыбин взяла да и выпрыгнула из ведра и начала, конечно, бить хвостом по полу, и звук получился мокрый, смачный, звонкий. Вот и вся разгадка. Если бы я сразу, не раздумывая, встал, подошел и посмотрел… Ну, тогда и рассказывать было бы нечего.
Первая любовь.
Влюбчивым я был начиная с детского сада, но по-настоящему, как мне казалось, влюбился в четвертом классе.
Из всей мировой художественной классики ни одно признание в любви не произвело на меня более сильного впечатления, чем эпизод, где Том Сойер объясняется в любви с Бекки Теччер. Так вот, у меня была своя Бекки — одноклассница Надя Питерцева, по которой я начал молча страдать за неимением опыта и навыков ухаживания. Просто смотрел на нее и млел от прилива чувств. Не знаю, улавливала ли Наденька исходящие от меня волны любви, но однажды так нежно посмотрела на меня, что я возликовал от предчувствия счастья взаимности. Не в силах удерживать свою радость, я поделился ею с Вовкой Кауткиным по прозвищу Лыба-третий (почему Лыба и почему третий — до сих пор этого не знаю). Он не был моим другом, просто приятель, да и то эпизодически, но в ту минуту я готов был дружить со всем белым светом.
К моему удивлению, Вовка не только не разделил моей радости, а наоборот, отнял, сказав, что Наденька давно любит его, а вовсе не меня. «Дурак, — ответил я, — ничего ты не знаешь» — «Нет, знаю» — «Не знаешь!» — «А пойдем спросим ее?» — «Пойдем!»
И мы решительно пошли искать Надю. Видимо, наши физиономии настолько были распалены страстью, что, увидев нас обоих, Наденька испугалась и попыталась убежать. Мы поймали ее в раздевалке, зажали в углу и без всякой дипломатии задали вопрос, что называется, в лоб: «Говори, кого ты любишь!»
До сих пор воспоминание той минуты разливается бальзамом по моему сердцу: Наденька подняла руку и молча провела ею по моему лицу.
Даже не глядя на морально уничтоженного противника, я повернулся и пошел прочь. Но тут кто-то рванул меня за рукав. Обернулся — Вовка, с недвусмысленным выражением лица: «Пошли» — «Куда?» — «В сад» — «Зачем?» — «Драться». Я был очень удивлен, не понимал, что еще Вовке надо: вопрос-то ясен. Но он упрямо держал рукав моей курточки. «Ладно, пошли» — согласился я, находясь по-прежнему в полном благодушии.
Мы зашли в пришкольный садовый участок и без секундантов и зрителей начали драку. Впрочем, драка — это сильно сказано, мы просто возились, пыхтели, пытаясь повалить друг друга на землю. В конце концов свалились оба, но мне удалось подмять соперника под себя и он, как ни старался, не мог вырваться. Я совершенно не жаждал крови и только продолжал удержание. Поняв, что итог схватки решен, Вовка обмяк, затих, и мы встали. Я даже хотел отряхнуть с Вовки траву и листву, но он отвернулся и ушел.
Но далее ничего не изменилось, я не знал, как мне трансформировать мою победу хоть в какое-то физическое сближение с предметом моей любви, и продолжал только вздыхать и любоваться Наденькой на расстоянии. А потом я и вовсе уехал на другой конец города, в другую школу.
Прошло десять лет. Я был уже студентом сельскохозяйственного института. Моя влюбчивость оставалась той же, что и в детстве , но список побед на любовном фронте был гораздо короче числа поражений. И вот как-то раз я вдруг вспомнил про Наденьку Питерцеву — где она, что с ней? А что если годы разлуки не изменили наших чувств? И я решил ее найти!
Удивительно, но сделать это оказалось очень просто — в адресном бюро мне дали не только адрес, но и телефон Питерцевых. Наденька тоже поменяла место жительства и тоже почти на наш район. Я сразу позвонил, представился и очень приятный голос показался мне таким милым, почти родным, манящим… Мы договорились о встрече и на другой же день она состоялась возле Надиного дома.
Друг друга мы узнали с трудом. Прошлись, беседуя, по улице, рассказали о себе за прошедшие годы… Увы, я сразу понял, что абсолютно ничем Наде не интересен и она лишь из вежливости погуляла со мной полчаса. Холодная, равнодушная, чужая… Ловить здесь мне было нечего. Тем более, что в коротком рассказе Наденьки о себе промелькнули слова, из которых можно было понять: у нее есть парень и более чем серьезные отношения с ним.
Возвращаясь домой, я мысленно «прокрутил кино» в голове и сделал один из первых своих взрослых выводов: какие же вы, женщины, ветреные! Какие вы не постоянные!!!
Капкан.
Этот случай произошел со мной в то время, когда я жил на Карельском перешейке и нередко бродил в лесах по превращенной в руины линии Маннергейма. Этот небольшой эпизод едва ли тянет на полноценный рассказ, но, вспоминая его, я думаю о том, КАК влияют случайности на человеческую жизнь. Иногда — спасают ее, иногда — губят. То отбирают, то дают. Наказывают и вознаграждают. То по мелочи, то — по-крупному.
Если человек умен, опытен и осторожен, он страхует себя от очень многих неприятных моментов в жизни. И соответственно, наоборот — других жизнь постоянно бьет по голове, наказывая за глупость и безалаберность. Но для тех и других всегда присутствует фактор случайности, предвидеть которую никто не в состоянии. Это «как карта ляжет», «как звезды встанут», а если серьезно — чистейшей воды везение или невезение согласно теории вероятности.
Однажды мне понадобилось завалить в лесу большую, метров 20 высотой, сосну. Дело было осенью, в ноябре, когда снега еще не навалило, а небольшой морозец только-только прихватил коркой верхний слой земли. Неподалеку находились дачные участки (в том числе и мой), но в это время года там было совершенно пусто. А мне вот понадобилось… Я сделал запил с одной стороны ствола, потом с другой, дерево качнулось, начало крениться. Но я чуточку не угадал по градусу направления, и верхушка сосны слегка зацепилась за соседнюю крону, самую малость. Я подумал, что хватит небольшого толчка для дальнейшего падения ствола, который снизу был пропилен уже насквозь и его держала на пеньке с приличным скатом лишь сила трения покоя. Достаточно было небольшого усилия, чтоб ствол соскользнул с пня, встряхнулся и соскочил наверху с державшей его ветки.
Расставив ноги пошире, я навалился на дерево и оно действительно спрыгнуло с пенька. Только вот правую ногу я не успел убрать. Упавший ствол воткнулся как раз в мою стопу, а падать все равно не стал — так и остался стоять торчком.
Конечно, я совершил несколько несвойственных моему опыту ошибок, которые привели (или могли привести) к самым печальным последствиям. Сосна была огромная, весила, наверное, около тонны и могла бы изувечить меня. Но дальше начались сплошные везения и счастливые случайности.
Во-первых, от дерева, почти параллельно земле, отходили несколько толстенных корней, но я совершенно случайно поставил ногу не на корень, а между ними, в противном случае от моей стопы не осталось бы и мокрого места. Во-вторых, замерзшая земляная корка оказалась недостаточно прочна и удар ствола пробил ее и ушел в мягкую землю вместе с моей стопой сантиметров на двадцать. В-третьих, в этой мягкой почве, в этом именно месте не оказалось камня, которых вообще-то кругом было в изобилии, и это тоже спасло меня. В-четвертых, я именно в тот день обулся в толстые, грубые и очень крепкие армейские ботинки.
Я чувствовал боль и огромную силу сдавливания, но терпеть все-таки было можно. Фактор против меня — бесполезно было кричать, взывая о помощи, так как кругом не было ни души. Сделал несколько попыток вырвать ногу из плена, но быстро понял всю их бесполезность, а боль при рывках становилась почти нестерпимой. Но дальше снова везение: я смог с помощью палочки дотянуться до лежащей метрах в полутора пиле и начал копать землю. Мне нужен был подкоп под вдавленную стопу, и я начал рыть. Боялся только, как бы не сделать его слишком большим — ствол тогда мог бы еще дальше утащить ногу в землю, сдвинувшись вниз.
Чем ближе была нора к состоянию готовности, тем с большей осторожностью я вынимал рукой землю. Надо было остановиться на золотой середине: ни пригоршней больше, ни пригоршней меньше. А как угадать? Только интуитивно, только случайно.
Наконец я решил: дальше копать нельзя. Теперь предстояло сделать единственный и очень сильный рывок: или пан, или пропал. Будь я верующим, обязательно перекрестился бы или еще что-нибудь такое, но — что поделать! — я тогда положился лишь на волю судьбы, рока, случая, а не не Всевышнего.
Ногу я дернул изо всех, какие были, сил, так, что в глазах потемнело, в том числе и от боли. Но через секунду я был свободен. Я был спасен. Сидел на холодной земле и чувствовал, что по щекам текут слезы — от боли, от счастья, от сильнейшего стресса.
Домой шел волоча ногу, с палкой. Боялся, что с переломом. Стопа сильно ныла. Потом опухла и болела несколько дней. Но перелома не оказалось! Только сильный ушиб и гематомы от разрыва мелких сосудов.
Нетрудно посчитать, сколько раз мне повезло в тот день. Но сколько я ни валил потом деревьев в лесу, ничего подобного со мной больше не случалось: свои ошибки — лучшие учителя!
Случай в дерене.
Эту историю из моей деревенской жизни я записал уже давно, но сделал это в стихотворном виде. Ну, не переводить же ее теперь обратно в прозу! В принципе, не все ли равно, как читать…
Был со мной однажды случай…
Затопил я как-то печь,
На плиту чугун поставил
И решил пока прилечь.
Сам уже я пообедал,
Кошек тоже накормил
И, согласно Архимеду,
Скоро сон меня сморил.
Позабылся, ну, не знаю,
Может быть, минут на пять.
И вот сниться мне, что кто-то
Начинает вдруг орать.
То ли сон, а то ли правда —
Мне во сне не разобрать,
Но когда орут так дико,
Мертвецу пришлось бы встать!
Ну, глаза я открываю:
Нет, не сплю я… Только вот
Кто и где кричит, не знаю
Но уж так, что дрожь берет.
Я вскочил. Смотрю направо
И налево, вверх и вниз:
Что за бесовщина, право,
Что за крики? Что за визг?
И — дошло! Прыжком единым
Оказался у плиты,
Распахнул скорей духовку…
Точно — жарятся коты!!
То есть, обе наши мурки
Пулей на пол от плиты.
Уцелели обе шкурки,
Лапки, ушки и хвосты.
Напугались только сильно.
Но теперь-то будут знать,
Как со мной, со спящим, в жмурки,
Не спросив меня, играть.
Ну и я теперь, чтоб больше
Не попасть в такой просак,
В печь смотрю и проверяю,
Нет ли кошек и собак.
Бывают подвиды рассказов, которые можно назвать как зарисовка. Я полистал свой дневник студенческих лет и нашел интересную — смешную и грустную одновременно — страничку, потом еще и еще, и все по одной, связанной воедино теме.
Маленькое пояснение: одной из моих ошибок юности был первоначальный выбор профессии и соответственно — места учебы, каким оказался сельскохозяйственный институт. Там, правда, я нашел свое настоящее (почти, близко…) призвание, занявшись спортом. И вот как это сочеталось (просто делаю выписки из дневника и они как зарисовки выкладывают мозаику одной, цельной картины):
Не в свои сани не садись.
1 апреля 1970 г. …Заходил в деканат и узнал, что мне объявлен выговор за прогулы. Прекрасно! Я бы еще и со стипендии снял и с поста старосты группы выгнал. Удивляюсь, что наш декан, такая решительная и строгая, не делает этого. Конечно, мои пропуски занятий вынужденные — из-за тренировок, но откуда декану об этом знать, да если бы и знала… Все равно не понятно и странно.
21 апреля. Сессия. …Как говорит Коля Кулешов, сдать осталось одних «мондавошек» — то есть энтомологию. До сегодняшнего дня я совсем не боялся, так как испытываю странную симпатию к тому, что друг Колька называет мондавошками — вредителям сельскозозяйственных культур. Но по отзывам ребят уже сдававшей группы профессор, чтобы поставить «4», вытягивает из студентов всю книгу, а на «5» — всю душу…
Сентябрь 1970. Тренировочный сбор в г. Плес.
…После ужина состоялся экстренный сбор исключительно мужской половины лыжников и легкоатлетов. Никто из наших тренеров-руководителей не присутствовал и скоро стало ясно, почему. Назрела серьезная проблема, о существовании которой я только сейчас узнал.
Оказывается, наши парни (лыжники в основном, но не в том суть) на вечерних танцах, какие проводятся ежедневно на турбазе, стали сильно раздражать местных парней своим активным влиянием на умы симпатичных местных девочек. То есть, до нашего приезда все было тип-топ, а тут явились мы, как гусарский полк, и нарушили равновесие своим посягательством на «частную собственность». Местные потерпели, сколько могли, и вот, чаша, видимо, переполнилась. Вчера была небольшая стычка за пределами танцплощадки, в которой особо никто не пострадал, но «стороны обменялись мнениями» и поняли, что полюбовно договориться не получится. Короче, «плешаки» вызвали нас для серьезного разговора, о чем нам всем и сообщил Игорь Лифанов.
— Что будем решать? — спросил, обращаясь ко всем, неформальный лидер лыжников Сашка Соколов.
— А чего решать? — пробасил восьмипудовый Саша Иванов, — мне Степаныч сказал сегодня, что я не доколол четыре пня (лыжники после обеда в качестве общефизической подготовки колунами в щепу раскалывали пеньки в лесу). Ну так пошли, я доколю…
В общем, дискутировали не долго, сошлись во мнении, что если приглашают, то надо идти. И, оказывается, уже буквально через полчаса.
Мы разошлись с тем, чтобы переодеться, и через 15 минут снова собрались в домике лыжников. Раздавались шуточки, но вообще-то атмосфера была заметно наэлектризована.
— А давайте споем Интернационал, — сказал кто-то. И странно, но шутливое вроде бы предложение всем понравилось. Наверное, из нас его сроду никто не пел, но слова первых двух куплетов знали все (уж больно часто они звучат в кино). И мы запели! Да как торжественно!
« Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…»
С одной стороны, это была комедия, но с другой… Честное слово, я почувствовал удивительную концентрацию сил и настоящий боевой и патриотический настрой.
Пропев два куплета, мы пошли к обусловленному месту за павильонами. Было нас около двадцати. Противники оказались дисциплинированны, и на встречу не то что опоздали, а явились даже раньше нас. Они стояли, негромко переговариваясь, у лесочка из мелкого березняка. Трудно было понять, сколько их. Увидев нас, замолчали и в воздухе повисла тишина. Мы остановились у противоположного края полянки. Игорь Лифанов и Леша Рунов пошли через поляну к плешакам, с минуту о чем-то разговаривали и, вернувшись, сообщили: сначала драться будут один на один лучшие бойцы от них и от нас, а потом — стенка на стенку.
Из отряда плешаков вышел высокий длиннорукий парень. От нас — Саша Иванов, явление редкостное для лыжного спорта, по сути — второй Юха Мието, только пока без бороды. Люди такой огромной комплекции исключительно редко занимаются лыжами, Сашка не был чемпионом, но стабильно бегал по первому разряду, усердно занимался и в сборной института шел где-то 3 — 4 номером.
Они сошлись в центре поляны и всем все было хорошо видно. Парни приняли боевую боксерскую стойку, сделали несколько разминочных выпадов. Если Сашка был в тяжелой весовой категории, то его соперник — скорее полутяж, но заметно выше ростом. Как ни странно, Иванов выглядел более легким и подвижным. Через несколько секунд, пританцовывая, как хороший боксер, он уже достал плешака своим мощным кулаком, после чего неожиданно резко ударил соперника ногой в пах и тот сразу «поплыл», его беспорядочные удары по воздуху уже не имели никакого эффекта, а Сашка, наоборот, полностью контролировал ситуацию.
Если бы на поляне был профессиональный рефери, он уже остановил бы поединок в виду того, что один из бойцов находился в полубессознательном состоянии, в нокдауне по сути, но так как все еще стоял на ногах, то продолжал лезть вперед ничего не соображая.
Капитана плешаков увели с поляны свои же, понимая, что все кончено, и спасая от позорного избиения.
Теперь предстоял второй акт пьесы, и мы, перевоплощаясь из зрителей в актеров, медленно вышли на поляну. Но, к нашему изумлению, увидели, что противники, поддерживая своего капитана, молча уходят. Все до единого!
Кто-то из наших бросил было язвительную шуточку им вослед, но его осадили: «Да брось ты, пусть идут…»
На том все и закончилось. Мы разошлись, переоделись снова и пошли на дискотеку, чтобы сбросить неареализованную энергию. Никого из местных парней сегодня на танцах не было…
26 ноября. 70г. Сегодня решил побегать на лыжах и по такому случаю уйти с последней лекции. Только зря Кольке проболтался — его эта мысль тоже зажгла. Стали думать, как бы поправдоподобнее отпроситься. В голову ничего не шло и тогда я в шутку предложил: «Скажем, тренировались за городом на шоссе, увидели своими глазами аварию, теперь вызывают как свидетелей…» Но Коле эта мысль понравилась, он побежал на кафедру «организации» рассказывать сказку об аварии. На беду в это время там оказалась кто-то из женщин, она сразу: ах! ох!.. Затормошила Николая с подробностями, он быстренько назвал число жертв и поспешил убраться. Через два часа мы были в лесу…
7 января. 71г. Николай Васильевич Травин — еще молодой, ладно скроенный, с приличной лысиной мужчина. На вид — приятнейший человек: скромный, симпатичный, непоколебимо спокойный. У него бархатный голос и обворожительная улыбка. Его нервной системе мог бы позавидовать и покойник. Не секрет, что многих преподавателей студенты берут измором: придут на зачет раз, второй, пятый, десятый, и глядишь — преподаватель сломлен. Студент забирает зачетку и с достоинством удаляется. Но Травин одинаково любезен, спокоен и требователен как в первую, так и в десятую встречу. Его традиционная фраза: «Ну, что же, встретимся в следующий раз…» доводит некоторых до истерики.
Наша группа начала ходить к Травину месяца полтора назад. Теперь до сессии два дня, но его это словно и не волнует! С утра и почти до вечера возле его кабинета роятся 10 — 15 студентов…
Мне, правда, повезло. Сунувшись месяц назад к Николаю Васильевичу, я обжегся, и с тех пор стал копить силы. Другие делали один заход за другим, а я все ждал удобного случая — чтоб без очереди, чтоб не ждать, чтобы еще каких-нибудь помех не было. Позавчера выдался такой удачный момент — пошел. Сдал. Ну, повезло. Со мной еще Ленька и Паша были, так им самые сложные вопросы достались, а мне, как нарочно, самые простые — «кормление стельной сухостойной коровы» и «определение переваримости кормов». Да еще несколько мелких вопросов, меж которых я удачно славировал. А Лене с Пашулей снова не повезло и им предстоит снова увидеть милую улыбку Николая Васильевича…
20 января 1971г. Это едва ли не первый случай, когда мне показалась несправедливой полученная оценка.
Дело было так. На тайном совете группы мы разработали план с внедрением нашего красавчика Коли Кулешова в стан противника. Он был почти профессиональным агентом по обаянию, имел небольшой романчик с лаборанткой кафедры мелиорации и легко уговорил пойти ее на небольшое должностное преступление — перед экзаменом разложить билеты на столе в нужном порядке. Так что каждый знал, где должен лежать «его» билет. Но план провалился из-за того, что, зайдя в кабинет, Игорь Николаевич ни разочку из него не вышел и, как надо, билеты девчонка не смогла разложить. Надежды наши в результате этого рухнули, но не совсем — билеты были отпечатаны на такой тонкой бумаге, что номера их просвечивали и можно было, если повезет, свой номер все-таки взять.
Мелиорация входила почти в мои любимые предметы, но «свой» билет, конечно, я знал на пять с запасом. Заранее смущала процедура поиска (после того, как выяснилось, что билеты не разложены по нашей системе). Но когда подошел к столу, как-то сразу поднаглел, забыв про неловкость.
Билетов было много, лежали они даже друг на друге. Я внимательно осмотрел верхние, но своего не нашел. Тогда стал вытаскивать нижние, но и там попадались какие угодно, только не мой. Я с бесцеремонным упрямством продолжал поиски, пока не кончилось терпение у Игоря Николаевича. Пришлось брать наугад, вопросы оказались не самые приятные и ответ потянул только на «4»…
12 апреля. …Экзамен по животноводству принимать будет баба Вера. По годам ей давно пора на пенсию, но она все еще ведет занятия и приносит пользу. Это веселая и добродушная старушка, на ее занятиях можно заниматься чем угодно или вообще ничем. Она никогда нам ничего не задавала на дом, никогда не стращала, никогда не сердилась, постоянно находясь в веселом расположении духа. Мы ее любили и на практические занятия ходили, как на отдых. И вот завтра она будет принимать у нас экзамен.
Я давно перестал волноваться перед экзаменами и соревнованиями, воспринимая их как интересную игру, но что-то меня встревожило одно внезапное подозрение… Как-то странно баба Вера сегодня себя вела: улыбается, а глаза холодные, с несвойственным прищуром… И что у нее на уме? А вдруг она коварная? Возьмет и «зарежет» завтра половину группы…
4 мая. Солотча, Рязанская обл. …Вечером сидели в гостинице и целый час пришивали номера и примеривали форму перед завтрашним марафоном. Тут целая наука: нагрудный номер — на живот, а сзади — повыше. Булавок не хватило и пришлось идти к администратору выпрашивать ниток. Та сначала не давала, но, узнав, что всего на троих, отмерила три длинных метра и спросила: «Хватит?» — «Хватит, хватит! — сказал Шилов и добавил — а теперь еще столько же. И дайте чем уколоться.»
Вернувшись в комнату, мы стали, по выражению Вовки, «приколачивать номера». Он смешит нас ежеминутно.
Геннадий Борисович (наш тренер, тогда еще активно действующий спортсмен — прим. В.Л.) был во время поездки таким же, как и на соревнованиях в Гродно — раздражительный, нетерпимый к малейшим нашим промахам. Злился из-за каждого пустяка. Иногда он и сам бывает неправ, но никогда в этом не признается. Не признается — это ладно, так он еще так сделает, что виноват окажется кто-то другой, чаще всего мы, его ученики. Его тренерский авторитет среди нас очень высок, но как человека любить его не хочется.
Кстати, в отношениях с людьми незнакомыми он другой — обходительный, вежливый, обаятельный, не обидится и не вспылит без крайней нужды, но если кто-то вдруг встанет у него на дороге… Однажды, помню, мы с ним шли скоростную десятку по парковой аллее. Впереди нас шли обычные парни, несколько перекрывая нам путь. Как всегда в таких случаях, шеф громко подал предупредительный сигнал: «Оп-па!» Парни оглянулись и двое сдвинулись на обочину, а один вдруг встал перед нами и начал кривляться, пародируя спортивную ходьбу. На своей скорости мы его моментально догнали и Борисыч с такой силой толкнул парня в сторону, что тот отлетел метров на пять и едва удержался на ногах. Мы не оглядываясь ушли вперед и сзади была полная тишина.
Вообще-то, парни при желании бы могли отметелить нас, двух щуплых ходоков, за милую душу, но, видимо, на уровне подсознания поняли моментально: «с этим психом лучше не связываться.»
14 мая 1971 г. Учебное хозяйство ИСХИ. Практика.
Если судить по тому, чем я занимаюсь сейчас, то, скорее, нахожусь на тренировочном сборе, и если честно записывать все, что я делаю, то «Производственный дневник» превратиться в «Дневник тренировок». А мне предстоит отдавать его в деканат для отчета о практике и надо отразить там мою сельскохозяйственную деятельность!
Стал придумывать, что бы такое записать за вчерашний день. Сначала я сходил на тренировку, затем валялся на травке и читал книгу «Звезды мирового спорта». Что еще? Ах, да! На питомнике ручная сеялка сломалась и девчонки попросили меня починить. Я посмотрел, а там всего-то гайка потерялась. Сходил в мастерскую за гайкой, прикрутил, сеялка заработала. Значит, пишу: «До обеда ремонтировал сеялку». А после обеда я в лесу загорал. Что писать? Подумал и вспомнил: неподалеку в поле трактор тарахтел, я еще взглянул на обратном пути — кто это мне отдыхать мешал? В дневник записываю: «После обеда наблюдение за обработкой поля дисковой бороной БДТ-7»
Ну вот, а сегодня еще проще. Приехав в Учхоз, я отдохнул немного и ушел в лес на темповую прогулку. В дневнике пишу: «Обход и знакомство с угодьями своей бригады…» Где они, эти угодья, я пока не знаю, но за три часа прогулки спортивной ходьбой я прошел около 30 километров, так что среди множества полей наверняка и угодья моей бригады были.
От послеобеденной записи меня освободил дождь. Пишу: «знакомство с сортовым материалом на складе». На самом-то деле я сразу домой уехал…
1 июня. Вчера пошел на распределение нарядов в контору, просто послушать, где какие работы сейчас идут. На свою беду в кабинет управляющего я пришел слишком пунктуально — ровно в 15-00, когда никто еще не собрался и управляющий был там один. И я один, с ним одним. Пока бригадиры собирались, он со мной немножко побеседовал. А как со мной надо беседовать, если я прохожу практику в данном хозяйстве, а меня в поле до сих пор никто не видел? Ясно, как… Но управляющий оказался парень смирный и мне даже понравился. Сказал сначала, что удостоверение о прохождении практики он мне не подпишет, потому что посевная заканчивается, а я о ней — никакого понятия. Это он верно подметил. Затем спросил, какие виды обработок ведутся перед посевом на полях? Я сделал вид, что человек я неторопливый и глубоко задумался над ответом. Прервав мои «размышления», он сам ответил — ну, прямо, как по учебнику. И спрашивает: «Так?» Я отвечаю: «Правильно!» А он мне: «Нет, не правильно. Не делаем мы, например, закрытие влаги». — «Почему же, — говорю, — у вас теория от практики отличается?» А он мне: «От почвы это зависит. Супеси у нас и закрытие влаги на них нельзя проводить. Вся обработка сводиться к следующему: …» И он замечательно все мне рассказал, что и как делается на учхозовских полях — лучше, чем профессор на лекции.
Распределения нарядов я уже и ждать не стал, так как узнал столько всего нового и интересного, что решил ехать скорее домой и все записать в «Производственный дневник» пока не забыл.
. 12 июня. Иваново. Финал Спартакиады России.
…Марафонцев было более 200, ходоков на 50км — 57 человек. Было очень тепло и на парад все вышли уже в трусах и майках. Мы, ивановцы, стояли все в одном ряду. Нас было четверо: Муравьев, Новиков, я и Бычков, которого все у нас называют «недоразумением в спорте». Он перезанимался чуть ли не всеми видами, нигде особых успехов не достиг, и вот теперь, под старость лет, приютился среди ходоков, у Нератова. Длинный, тощий, как смерть, в больших черных трусах и черных очках, он выглядел презабавно. Мы, три Вовки, зовем его макарониной, потому что, когда он идет, его ноги за один шаг успевают завязаться морским узлом и развязаться. А неистощимый на афоризмы Вовка Шилов недавно дал ему новое прозвище — рубль на ветру…
5 августа. Москва — Краснодар.
В 10 часов мы с Борисычем встретились во Внукове. До вылета самолета оставалось полтора часа. Шеф, как мне показалось, был не в духе, и я поостерегся развлекать его разговорами. Так мы и предались молчанию, как выяснилось, на целый день.
До Краснодара летели 2,5 часа. Было скучновато: места у иллюминатора Борисыч уступать мне не захотел. А после посадки начались наши мыкания при +32. Искали стадион и там долго ждали, чтобы узнать, где разместят. Борисыч мне уже внушил, что ехать личниками — нет хуже, никто о нас заботиться не будет и никаких благ нам вообще не полагается. Талоны на питание нам, правда, все же дали, но затем едва не отняли. С жильем еще хуже: послали нас с «направлением» в гостиницу другого стадиона, мы его еще часа полтора разыскивали, а когда нашли, нам дали «от ворот поворот», так как мест не было.
Время к вечеру. До совещания представителей команд шеф велел мне съездить и найти ту столовую, в которой мы будем кормиться. С самого утра у меня во рту побывали только три конфетки-леденца, которыми угостила стюардесса в самолете и кишки мои давно начали слипаться от голода. Я сообщил об этом Борисычу и сказал, что в столовой, если найду ее, заодно и перекушу… Но он так взглянул на меня, что я понял: брякнул что-то не то. Оказалось, что его кишки слиплись не меньше моих, и пока у нас нет жилья, обо всем остальном надо забыть.
Я нашел столовую, заглянул в нее, проглотил голодную слюну и вернулся на стадион, где мы еще почти два часа ждали начала совещания. Мой желудок никогда еще не подвергался подобным испытаниям, о еде я уже не мог не думать. Шеф никуда уже не бегал, сидел вместе со мной на трибуне и молчал. За день мы сказали друг другу слов — пальцев на руках хватит, чтоб пересчитать. Прежде чем что-то сказать, я десять раз обдумывал, и все равно что-нибудь было не так. Как я хотел, чтоб рядом был Вовка Шилов с его неистощимым юмором! Больше, чем еды, я хотел Шилова.
А Геннадий Борисович парадоксален. В обычной обстановке он заботлив и сверхобаятелен, может и час, и два что-то рассказывать, да так интересно, что уходить от него не хочется…
30 сентября. …Наравне с умными меня иногда посещают и достаточно глупые мысли. Например, сегодня утром мне пришла в голову идея сходить к Кольке Кулешову, который почти перестал тренироваться, и пригласить его с собой на кросс. В 9-30 я поднял его, тепленького с постели и погнал к 5-му километру, где нас уже дожидались Борисыч и Володя Шилов.
Побежали. Шеф завел нас черт знает куда, в какую-то глушь, и задал такой темп, что даже мне стало тяжко. Он сразу был недоволен мною из-за того, что к месту встречи я не приехал, а бежал от самого дома, а тут еще Колька попыхтел, попыхтел и капитально начал отставать. От Борисыча в мою сторону так и веяло гневом…
6 октября Все в порядке, вечером уезжаем. Заходил вчера в институт к Агриппине Викторовне, отдал ей бумагу, на коей властью областного комитета по физкультуре и спорту велено освободить меня от занятий по 12 октября «Для участия во Всероссийских соревнованиях по спортивной ходьбе в гор. Грозный». Декан даже для приличия не стала возражать, хотя и не преминула напомнить о курсовой, об отчете за практику и о дипломной работе. Затем пожелала мне успехов и на этом мы расстались.
Со спортивной точки зрения декан у нас — чудо!
27 октября. … Недавно представил Белову свой спортивный дневник с отчетом за сезон 1971 года. В графе «замечания тренера» он написал:
«Тренировочная и соревновательная нагрузка в сезоне 1971 года выполнена большого объема и хорошего качества. Результаты, достигнутые в соревнованиях, сделают честь любому скороходу. На следующий сезон следует уделить особое внимание подготовке к дистанции 50 км. Именно на ней кроется огромный резерв возможностей…… Основными соревнованиями сезона 1972 года следует считать: а) Первенство РСФСР по с/ходьбе на 50 км (июнь); б) Личное первенство СССР по с/ходьбе на 50км (август). А так же: …….»
23 ноября. Защитил отчет о летней производственной практике. Если честно — не ожидал…
В комиссию входили: декан и два преподавателя-овощевода. Я попал к ним, как с корабля на бал — девчонки после лекции сразу позвали в кабинет к Агриппине Викторовне. Я залетел туда, ни о чем не подозревая, и мне сразу предложили рассказать о практике — без письменного отчета и без подготовки.
Наглость города берет! За пять минут я обрисовал картину практики и учебного хозяйства так же вдохновенно, как Остап Бендер, выступая с лекцией в Васюках. Все в общих словах и очень поверхностно, но, видимо, так не плохо, а главное, так уверенно, что комиссия осталась вцелом довольна. Овощеводы, правда, хотели что-то уточнить, но декан не дала им и рта раскрыть, взяв инициативу в свои руки — сама весьма положительно охарактеризовала и меня, и практику, и отчет, так что с ней и спорить никто не стал. Я стоял, скромно потупившись и выслушивал похвалу. А наш декан, прочитав в областной спортивной прессе о моих достижениях, нигде не упускала случая похвалить и рассказать, какой я «выдающийся спортсмен».
21 декабря. Сессия. …Сегодняшний экзамен был тем, что я больше всего люблю — «показательным выступлением». Оценка ни на что уже не влияла и волноваться было просто не из-за чего. Тем более, что знал — «тройку» не получу при любом раскладе. Но если бы предложили «4» без экзамена, не согласился бы и на экзамен пошел бы просто из спортивного интереса.
Я был совершенно раскрепощен. С Тамарой Дмитриевной у меня сложились интересные отношения. Между ней и студентами существует определенная «стенка» в соответствии с субординацией, но с ней у меня отношения почему-то, как с родной тетей или соседкой по квартире — всегда о чем-то пошутим, поболтаем на отвлеченные темы. Но что интересно, при этом она не делает мне никаких поблажек — ну, ни малейших!
И вот, сегодня на экзамене чувствую — дело идет к «пятерке», и она тоже чувствует и спрашивает: «Ну, что будем «отлично» ставить?» — «Конечно» — не моргнув глазом, отвечаю ей. А она взяла и поставила «4»! Но что странно, я даже не обиделся на нее.
28 декабря. …Сессия позади и теперь надо браться за дипломную работу. Возьни предстоит много, потому что летом и осенью я не утруждал себя наукой, больше думая о тренировках и соревнованиях. Теперь придется действовать в авральном режиме. Геннадию Борисовичу это очень не нравится. Поморщив лоб и нос, он спросил, а не могу ли я за три дня написать весь диплом, чтобы затем месяц заниматься только тренировками?
Вопрос не так уж и смешон. Если бы я точно знал, что делать, не тратя время на разные дополнительные операции, я бы действительно уперся и за несколько дней все написал. Уже слишком много раз я получал в ИСХИ зачеты, создавая лишь красивую форму и нисколько не вникая в суть. Это поначалу навело на мысль, что и с дипломной работой я смогу расправиться так же — только форму надо сделать поярче а содержание пообъемнее. Я подумал и сказал: «Нет, Геннадий Борисович, за три дня, наверное, не управлюсь. Но тренировки не пострадают в любом случае, обещаю».
5 января 1972 г. …Странные отношения у меня с Агриппиной Викторовной. Я не люблю с ней встречаться ни по какому поводу. Почти всегда очень строгая, она по-матерински заботиться о своих студентах; ее боятся, но любят и уважают еще больше. А я… У меня ощущение… Я не понимаю, за что она множество раз «спасала» меня, выгораживала, защищала и уж тем более — постоянно хвалила. Я прекрасно и давно понимаю, что плохо учился, а как специалист сельского хозяйства я вообще никто и ничто, потому что главным для меня стал спорт. И вот это ощущение стыда не дает мне покоя, когда я встречаюсь с нашим деканом — настоящим профессионалом своего дела. Но в добавок к этому она еще и любит спорт, всячески поощряя тех студентов, которые им увлечены. Но ведь учеба все равно должна быть на первом месте, а спорт на втором. У меня же наоборот. Зачем тогда я здесь? Спортом я мог бы заниматься в любом другом месте…
Но теперь мне просто некуда деваться, Агриппина Викторовна — мой «тренер» по дипломной работе, у меня куча вопросов и если она мне не поможет, я просто не знаю, что делать.
11 января. События начинают разворачиваться, как в остросюжетном романе: сегодня Агриппина Викторовна предложила мне сменить тему дипломной работы и назвать ее «Некоторые вопросы биологии и агротехники льна-долгунца Томский-10». Мотив: использовать данные моего вегетационного опыта 1970-го года, чтобы не пропали зря. По мне — лучше бы они пропали пропадом! Уж я-то знаю, что это за данные… Но у декана сложилось почему-то иное мнение.
Итак, начинаю делать «дипломку» по-новой. Ладно, до 25-го еще есть время. А настроение почему-то стало задорнее: уж больно веселые события начинаются!
12 января. Пришел сегодня к декану, а она, оказывается ушла на госэкзамен как член комиссии. Ждать бесполезно, и я ушел домой. А там письмо от Нины. Прочел, и желание только одно — ответить немедленно! Так и сделал, часа два не отрываясь писал. Вот что значит делать то, что любишь — никакой усталости, а лишь восторг и удовольствие. Не то что эта чертова дипломка — только и гляжу, где бы чужие мысли списать, сам ни одной путной фразы написать не могу.
17 января. До защиты диплома 8 дней и, видимо, столько же до конца работы над ним. Едва ли у меня теперь будет хоть один свободный день.
Интенсивность резко возросла, работа над дипломом — это уже основное дело дня. Но Агриппина Викторовна без конца исправляет и исправляет. Делает это хладнокровно и расчетливо, как машина. Я переписываю, а она снова исправляет. Я начинаю терять терпение, а ей — хоть бы что.
Дома весь вечер сидел и писал. Начинаю понимать, что одной «формой» здесь не отделаешься, это более серьезно, чем я думал.
Агриппину Викторовну придирой назвать невозможно (сколько раз я в этом убеждался!), но пока что ее не удовлетворяет все, что я пишу. И вместе с тем она ни единым словом не показала своего не то что раздражения, а даже недовольства. Она терпеливо работает со мной, хотя у нее масса других дел. Не требует, не ставит ультиматумов, не грозит… А ведь до защиты остаются считанные дни. Декан меня поражает.
Кстати, у нее с одного нашего курса семь человек дипломников. К счастью, я — один.
18 января. …Мы уединились в тихом кабинете декана и все началось сначала — исправления, исправления, исправления… Уже треть работы написана рукой Агриппины Викторовны и моей — переписана. Ей не нравятся мои выводы, анализы, или она считает их недостаточными, и ни слова не говоря, она пишет их сама и я вижу, что у нее действительно гораздо лучше получается. Но как она может вот писать — час за часом! И все совершенно спокойно. Я просто сижу, иногда поддакиваю, а в общем-то ничего не делаю и мне становится тошно.
Разрядились сегодня только минут на пять, декан сама ни с того ни с сего вдруг спросила: «Володя, как по-вашему, заслуживают наши фигуристы Пахомова и Горшков второго места?». Я с удовольствием высказал свое мнение, и сразу снова, без паузы — лен, лен, лен…
На вечернюю тренировку я опоздал, но задание выполнил полностью. Скоростные 15 раз по 300 метров показались мне до смешного легкой работой.
21 января. С утра, как обычно — в институт. Привычная процедура: стучусь в дверь, захожу, здороваюсь и сажусь рядом с Агриппиной Викторовной. Мы принимаемся за работу.
Я стал как-то смелее и свободнее себя чувствовать с деканом, да и она ко мне привыкла, как к родному. Однотипный процесс повторяется изо дня в день: декан шуршит моими листами, зачеркивает, подчеркивает, пишет… Я могу сидеть и думать и мечтать о чем угодно, от меня требуется лишь иногда кивать головой и говорить «да, да…»
Сегодня условия сложились неблагоприятно, декана без конца отвлекали посетители и телефонные звонки. Просто, как с цепи сорвались все. И у всех что-то очень важное! С каждым декану надо поговорить, кого-то даже отругать, потребовать что-то… В конце концов Агриппина Викторовна стала одновременно писать мой диплом, разговаривать по телефону и делать пометки в записной книжке.
Да, я поражаюсь ее выдержке и терпению, но сегодня декан показала, что ничто человеческое ей не чуждо и у нее тоже есть нервы. Правда, даже и ругалась она интеллигентно и красиво, да и не долго: «Я просто поражаюсь вашему спокойствию, Володя. Настоящее олимпийское спокойствие! (это что — комплимент?) Скажите честно, Володя, жалеете, что дипломную работу взяли?» Агриппина Викторовна отложила ручку в сторону и посмотрела на меня укоризненно и мягко. — «Некогда теперь жалеть.» — «Но все-таки?» — «Жалею. Не думал, что столько времени тратить придется.» — «Надо было раньше об этом подумать. Взялись бы пораньше и все отлично бы сделали; пишете вы хорошо.»
Интересно, она что — почерк имела в виду? Потому что не читая перечеркнула все мои выводы по работе и стала писать их сама.
26 января. Защита дипломной работы.
В 8 часов я был уже в институте. Мою «защиту» декан поставила последней в очереди и у меня было три свободных часа. Антонян (аспирант кафедры растениеводства, который занимался с дипломниками-льноводами) и Агриппина Викторовна ушли слушать защиту в составе комиссии, а я остался в кабинете декана один и начал разучивать доклад, чтобы не читать его, уткнувшись в записи. Таблицы вообще объяснять надо без всякого чтения, своим языком.
Училось здорово и, прочтя доклад около десяти раз, я почти выучил его наизусть. Кажется, все было нормально. Но именно что кажется. Все остальные дипломники уже помногу раз делали пробные доклады-прогоны на конференциях, на заседаниях кружков, после чего редактировали и шлифовали тексты с учетом замечаний заинтересованных лиц. А я в это время был то на соревнованиях, то на важных тренировках. Мой доклад в целом виде ни одна живая душа не видела и не слышала. Как я его буду представлять — понятия никто не имел.
Когда до меня оставалась очередь в два человека, я пошел в 62 аудиторию, где проходила защита, и сел дожидаться своей очереди. Выслушал один доклад. Но тут не выдержал Антонян (ах, нервы, нервы…), схватил мои таблицы и велел идти за ним в кабинет. В нашем распоряжении оставалось минут 20 — 30 и за это время я впервые прочел свой доклад перед аудиторией в два человека (здесь еще одна девушка-студентка сидела).
Оказалось, что он не так и плох (ну да, зря что ли Агриппина Викторовна старалась) и основные недостатки заключались лишь в неверной последовательности разделов. Но на исправления времени уже не было. Антонян сделал мне несколько мелких замечаний и мы вернулись на исходные позиции. Там заканчивал свой доклад Витя Бодров. Агриппина Викторовна вопросительно взглянула на Антоняна. Тот сморщился и обреченно покачал головой.
Странно, но у меня не было и тени волнения. Я спокойно ждал, когда Витя закончит отвечать на вопросы. Мой доклад четко стоял у меня в голове и перед глазами не хуже выученного наизусть романа «Евгений Онегин».
Бодров закончил, и я с отпечатанным докладом и шуршащими на ватмане таблицами вышел на сцену. Передо мной сидела аттестационная комиссия на первом ряду и человек двадцать студентов нашего курса. Меня это не смущало, я как читал доклад сам себе, так же начал и здесь. Говорить старался четко, громко и уверенно.
Помня замечания Антоняна, даже переставил разделы по ходу дела, но так усердно их перетасовал, что, кажется, перестарался. Впрочем, как выяснилось, никто на это внимания не обратил.
Закончив изложение работы, я приготовился отвечать на вопросы…..
На мне защита закончилась. Комиссия попросила всех выйти из аудитории. Обратно пригласили минут через 15 и зачитали, кто какую оценку из дипломантов получил. Когда я услышал после своей фамилии — «отлично», сначала не поверил и засомневался: может, ошиблись? Но скоро сомнения развеялись — действительно пятерка!
Как потом сказала Агриппина Викторовна, за работу вообще — раз, за мою уверенность при выступлении — два, за ответы на вопросы — три….
Отметили очень слабую защиту Кулешова, незнание им основных вопросов…
Справка: через месяц я уехал по распределению на работу в одно из хозяйств Владимирской области в должности агронома, а еще через два месяца сдался в армию…
Еще через 6 лет, закончив спортфак Шуйского Государственного педагогического института, начал свою карьеру детского тренера по легкой атлетике и больше уже никогда не менял профессии…
1 января 2016 г.
Моя память практически исчерпана как кладовая разных интересных историй и своих, и чужих. Я имею в виду истории именно такого формата — коротких рассказов. Но так увлекателен процесс их сбора, что хочется продолжить.
Не сомневаюсь, что в жизни каждого человека интересные моменты имеются, надо только их «раскопать» в своей памяти, забитой буднями и повседневностью. Я сам удивился, что столько всего у себя найду и вспомню за две недели (и наверняка еще не все). А вот так, чтоб сразу, по просьбе или заказу к кому-нибудь… Нет, придется мне своих друзей и знакомых еще основательно «потрясти», чтобы продолжить эту серию. Но большинство из них находятся далеко от меня (кто-то — аж в Америке!), а непосредственное, живое общение является почти непременным условием. Да, и еще раз подчеркну, что все рассказанное — материал строго фактический, без каких-либо фантазий со стороны автора.
Вторую часть «Рассказов» открою тем, что услышал от моего друга Саши Соколова в новогоднюю ночь. Он здесь — не участник и не свидетель, но лицо некоторым образом посвященное в детали этой истории.
Робинзонка.
Однажды рыбаки возвращались домой на своей моторке. Это было на Волге, возле старинного городка Юрьевец. Дело шло к вечеру; смеркалось.
Проходя мимо небольшого островка, они увидели странную картину: на берегу стоит женщина, машет руками и отчаянно взывает о помощи. Когда лодка подошла ближе, рыбаки удивились еще больше: женщина держала в руках… велосипед.
Конечно, женщина вместе с велосипедом была эвакуирована на берег и отпущена. Детали и подробности прояснились спустя некоторое время (в городках, подобных Юрьевцу, практически все жители так или иначе знают друг друга и трудно что-либо утаить). Дело прошлое, так что и я открою «тайну» робинзонки.
У женщины был муж и еще кое-кто. Чтобы встречаться со вторым, она брала велосипед, говорила, что едет кататься на пару часов, и быстренько крутила педали к набережной, где ее поджидал любовник на катере. За 10 минут они доплывали до прелестного маленького островка и… Дальше понятно.
Но в тот раз они решили погулять с размахом, для которого не хватало бутылочки хорошего вина. Мужчина, оставив возлюбленную на необитаемом островке посреди Волги, погнал на катере к магазину, но как раз уже у берега у него сломался мотор, который не удалось починить до позднего вечера.
Терпеливо прождав какое-то время, женщина поняла, что возлюбленный не вернется. Выбор у нее был невелик: или ночевать на островке, или звать на помощь хоть кого-нибудь. Ладно еще, что дозвалась!
А я вот думаю сейчас: какие варианты у нее были, чтобы объяснить мужу, как она попала на остров вместе с велосипедом?
Роковая встреча.
У нас дома, в деревне, живут две кошки — Киса и Нюся. Совершенно разные по характеру, да и по внешности: Киса однотонно серенькая, тихоня и скромница, каких мало. Если ей надо, подойдет, посмотрит в глаза и беззвучно откроет рот. Это означает одно из двух: «Извините за беспокойство, хочу воздухом подышать» и идет к двери. Или: «Давеча я видела, вы молока свежего принесли. Налейте, пожалуйста», и идет к своей миске. И будет сидеть и ждать хоть целый час, но больше не потревожит напоминанием.
Нюся — красавица (знает об этом), вся из себя, слегка капризная, ленивая и набалованная. Если что надо, вся изорется.
Киса — настоящая мышиная маньячка. Нюська же всем видом показывает: не барское это дело! И как только показывается Киса с мышкой в зубах, подбегает и бесцеремонно выхватывает. Киса отправляется за следующей.
Но зато что касается крыс, Нюся, если учует, сразу звереет и пощады не жди. За это моя жена Нина ей все прощает.
Живут обе кошки, что называется, не разлей вода, но изредка вдруг начинают шипеть друг на друга, а Киса, по праву старшей, может и лапой по щекам надавать. Однако, после короткой ссоры почти сразу начинают усердно лизаться лежа в обнимку. Натурально — лесбиянки!
Мы редко оставляем у кошек котят — только под заказ. Если же приходится убирать всех, то Нюся целую неделю усердно отсасывает молоко у Кисы.
Собак в нашей деревне никто не держит и они лишь изредка пробегают транзитом. Обе кошки их люто ненавидят. Но каждая по отдельности ведет себя очень осмотрительно, при встрече один на один каждая старается незаметно улизнуть. А вот если Нюся и Киса вместе… собачке конец. Потому что милые киски превращаются если не в тигриц, то в рысей, для которых собаки — желанная добыча. Во всяком случае я лично был свидетелем того, как беспечно пробегавшая по деревне и ничего не подозревающая псина подверглась жестокому нападению: Киса в два прыжка настигла ее, вскочила на загривок и принялась драть голову собаки; Нюся гнала ее вместе с подругой в качестве наездницы по улице метров двадцать. Собакевич визжал так, что слышно было в соседней деревне.
Но это только предисловие к рассказу.
Однажды к нам в гости приехал мой двоюродный брат Юра — тот самый, который в юности был боксером. Но став совсем-совсем взрослым, он вместе с женой Наташей увлекся породистыми собаками. И вот они приехали к нам вместе с огромным ньюфаундлендом, еще «щеночком», килограммов под восемьдесят. Это порода собак-спасателей, у них изначально вместо агрессии заложена любовь ко всему живому. Мы не заметили, как машина подъехала к дому и гости все вместе пошли через крыльцо в комнату. Там находилась только Нина и наши кошки — как нарочно, с крохотным котенком. А я в это время был где-то в стороне от эпицентра событий.
Светило солнышко, зеленела трава, пели птицы… Юра, Наташа и огромный лохматый пес — пять пудов сплошной доброты — поднимались по ступеням крыльца, еще не зная, что судьба собаки уже предрешена…
Далее рассказываю со слов жены: когда они все вошли в комнату, лучшую реакцию продемонстрировали (увы!) кошки — они моментально, без предупреждения, бросились на огромного пса и вцепились ему в морду. Особенно старалась Киса. Вторым среагировал Юра. Он схватил кошку и начал ее отдирать с собачьей морды. Крики, визг, кровь!.. Нина открыла дверь и пинком вышвырнула Нюську. Отодранная от окровавленной собачьей морды Киса теперь вцепилась когтями уже в Юрину руку и порядком ее исполосовала.
Дальше что рассказывать — комната на время превратилась в медицинский лазарет. Йод, вата, бинты… А милейший пес и тогда, да и потом не мог понять: за что??? Впрочем, это не помешало ему в дальнейшем завоевать множество призов на соревнованиях, где он или спасал, или демонстрировал свою красоту и за это никто морду его когтями не раздирал.
Догнали…
Когда все основные действия происходят в течение пяти секунд, это не тянет даже на эпизод. Хотя, бывает, за такое время можно и умереть, и заново родиться. Правда, к данному случаю это не имеет отношения. Но рассказать можно.
Дело было осенью, в прекрасную пору бабьего лета. Листва начала активно желтеть, по ночам лужицы покрывались ледком, стаи птиц потянулись на юг.
В один из таких дней мне понадобилось зачем-то в райцентр, я сел на велосипед и поехал. Прекрасная дорога, замечательное настроение, машин на шоссе почти нет. Кручу педали и о чем-то мечтаю. Услышав сзади шум мотора, слегка взял вправо, к обочине. И тут меня, бесцеремонно подрезая, обгоняет крутой джип, резко тормозит и останавливается. Мне поневоле приходится делать то же самое, так как машина перекрывает мне дорогу. Из нее, со скоростью профессионалов спецназа, выскакивают трое мужиков в камуфляже, все с карабинами наизготовку и… начинают палить из всех стволов.
Нет, я остался жив и невредим, потому что мужики открыли шквальный огонь куда-то вверх, в небо. Я тоже посмотрел: там летела стая гусей…
Видимо, охота где-то в полях сегодня у них не слишком сложилась, без трофеев возвращаться домой не хотелось и они, увидев стаю на ходу, решили не упускать свой последний шанс. И снова упустили.
«Мазилы…» — процедил я сквозь зубы, и поехал дальше.
Истоки.
Почти в каждом человеке заложена какая-нибудь страсть, часто даже не одна, или хотя бы склонность к чему-то. У меня спорт был одной из таковых. Но все складывалось далеко от классических схем развития — видимо, по причине отсутствия явных внешних признаков: я с детства был мелковат ростом, слабоват физически, к тому же страдал разными комплексами. Они, правда, и толкали меня к действию. По большей части действия эти были то глупы, то авантюрны. То есть, я шарахался из одной крайности в другую, набивая шишки и терпя неудачи. Но изредка попадал, что называется, «в мазь» и тогда дело шло в гору.
Основным двигателем, как я сейчас понимаю, было честолюбие — черта характера спорная по добродетели, но совершенно необходимая для хорошего спортсмена. Она заводит, вырабатывает волю, заставляет искать пути к победе, терпеть боль, усталость, даже лишения.
Я в детстве вместо того, чтобы как все нормальные дети идти в секции или спортивную школу, все время занимался самодеятельностью в поисках своего пути. В результате настоящим спортом, с настоящим специалистом, занялся лишь в 19 лет. А до этого… Чего только не было!
Однажды в сентябре, классе в седьмом, находясь дома у своего друга и одноклассника Лешки Крестова, я заметил лежащие на полу небольшие гантели (по 4 кг) и сразу попробовал их поднимать от плеча вверх. Поднял, помню, 28 раз. Лешка тут же сделал 40. Я — 50. Леша — 70! И это была победа, потому что я, снова бросившись в бой, уже не смог сделать и половины: руки мои почти отваливались от усталости.
Не столько мой друг радовался победе, сколько я был переполнен жаждой реванша, а потому сразу назначил срок повторной дуэли: перед Новым годом.
На другой день я сходил в «Спорттовары» и купил две гантели по 5 кг. Составил график тренировок с контрольными замерами результата по воскресеньям, и неукоснительно его выполнял три с лишним месяца. Уже по ходу занятий, и особенно воскресных прикидок, я видел, что результат растет, как на дрожжах.
Лешке я ничего не говорил, не напоминал даже, но думал, что он тоже усердно тренируется, готовясь к поединку. Ничего другого в мою голову не укладывалось. И потому, когда за несколько дней до Нового года я узнал, что Лешка и не думал готовиться, я был этим поражен, шокирован. Мне-то казалось, что это дело чести — защита своего чемпионского титула. А вот — фиг! Леша не был честолюбив.
Конечно, я все равно пришел к нему и поднял его гантели-пушинки 500 раз. Леша и пробовать не стал. Победа досталась мне без всякой борьбы и оставила отпечаток некоторой досады.
Потом я увлекся тренировкой мышц брюшного пресса и снова получил наглядное свидетельство того, что упорные и регулярные тренировки творят чудеса с человеческим телом.
Чего только я не перепробовал! В том числе и глупостей, которые могли меня сделать даже инвалидом. Например, решил заняться бегом и сразу нарисовал план: сегодня пробегаю 2 километра, завтра — 3, послезавтра — 4… И так до 20-ти или 30. Поскольку дело было весной и кругом грязь, а жили мы на окраине города, то бегать решил по шоссе, по асфальту.
Любой грамотный специалист сразу покрутил бы пальцем у виска и предсказал бы исход. Случилось то, что и должно было — на 3-й день я почувствовал боль в стопах, которая становилась все сильнее. Но я тупо продолжал бегать, говоря себе: ничего, потерплю, это пройдет, это с непривычки… И только когда боль стала совсем уже невыносимой, а стопы превратились в бесформенные раздувшиеся тумбы, на которых я уже и ходить не мог, только тогда я прекратил издевательство над своими ногами. Ударной нагрузкой я «забил» неподготовленные связки и сухожилия до критического уровня.
Или: с чего я решил, что правильный бег — только с носка? Но бегать решил только так, хотя всегда понимал, что я не спринтер, а стайер. Естественно, такой бег не давал никаких результатов на длинных дистанциях, он был неэффективен и неестественен.
Когда же наконец судьба свела меня с настоящим, классным тренером — Беловым Геннадием Борисовичем, специалистом по спортивной ходьбе, бегуном я был никаким, а ходьба мне не понравилась. Глазами техники я не понял и нутром ее не почувствовал. Но один день все перевернул.
В Иваново проводились крупнейшие соревнования ходоков на призы журнала «Спортивная жизнь России». Стартовали спортсмены на центральной площади и шли свою дистанцию в 50 километров по шоссе как раз мимо окон нашего дома. Я услышал голос диктора по громкоговорителю, вышел на балкон и увидел потрясающее зрелище: в окружении сопровождающих судейских и милицейских машин шел лидер, оторвавшийся от основной группы уже метров на сто. Он шел настолько легко, красиво, естественно и, казалось, вообще не затрачивая никакой энергии, что я был потрясен этой простотой, красотой и безупречностью техники его движений. Она, эта техника, моментально вошла в меня через глаза и кожу, и я сразу подумал, что вот сейчас выйду и пойду рядом и наравне с ним, этим первоклассным мастером.
В тот же вечер я устроил для себя контрольный старт. Решил не мелочиться и сразу идти дистанцию 20 километров. Посмотрел разрядную классификацию: на второй взрослый разряд «двадцатник» надо пройти за 1 час и 52 минуты. На третий — 2 часа и 5 минут. Подумал: ладно, для начала пойду по графику 6 минут на километр, получится ровно 2 часа.
Стартовал от 5-го километрового столба, до которого от дома 1,5 км разминки. Трусы, майка, новенькие резиновые тапочки. Нажал кнопку секундомера и рванул. Иду, а сам чувствую себя мастером международного класса и каждая клетка тела копирует его технику.
Между прочим, до самого поворота на 15-ом километре я выдерживал взятый темп, хотя уже чувствовал, что силы на исходе, а главное — я стер ноги новыми тапочками.
Доходил я, что называется, на зубах. Результат был 2 часа 12 минут, так что даже третий разряд мне не покорился. До дома шел босиком, т.к. пальцы были в кровавых мозолях. Но, несмотря на все это, испытывал чувство победы. С этого дня я стал ходоком и под «присмотром» Геннадия Борисовича медленно, но верно начал прогрессировать. Детские опыты над самим собой закончились, я наконец-то стал взрослеть — в 19 лет…
Потом, когда я стал умнее и опытнее, было тоже много всего, но то отдельная глава. О прекрасных ошибках и глупостях молодости вспоминать интереснее.
А теперь снова серия зарисовок — странички из тренерского дневника.
Жмурки.
Март 1985г. Турбаза «Чайка» на оз. Рубское.
…По вечерам занять себя девочкам нечем: на танцах никого нет, телевизор только в павильоне и — без звука! В межсезонье народу на базе почти нет и никто не утруждает себя организацией вечернего досуга, так что «спасение утопающих — дело самих утопающих».
Днем я гоняю девчонок на тренировках, а вечером их надо как-то развлекать. Я попробовал детскую игру в жмурки и она всем понравилась. Поскольку живем мы в отдельном домике из трех комнат, в лесу, можем хоть на головах ходить и орать хором — никому не помешаем.
Попробовали играть в самой большой комнате — нет, маловато места для маневра, ловить слишком легко, убегать — трудно, некуда, и поэтому всем неинтересно. Но тут кому-то пришла в голову мысль играть по всему домику — три комнаты плюс коридор. Это враз решило все проблемы, сразу получился баланс между трудностью убегания и ловли. Игра пошла просто отлично. Ну и, конечно, я придумал, как приятное сочетать с полезным, добавив к игре элемент ОФП — отжимание: первый, кого поймали (и опознали с закрытыми глазами) отжимается 1 раз и начинает водить, второй отжимается 2 раза, далее — 3,4, и так далее.
Разыгравшись перед ужином, после него что-то все потеряли активность. Дело в том, что сначала никто не боится быть пойманным: отжаться один или два или даже пять раз — слишком просто, поэтому никто не убегает, лови не хочу… Другое дело — после десяти. Играя до ужина, мы дошли до 14. Когда возобновили опять с одного, игра не пошла, все сидят, никто не бегает. Тогда я скомандовал: «Продолжаем с 15-ти». Сразу забегали!
15 — это для кого как. В общем-то, не много, но у некоторых к вечеру уже и сил не осталось, наотжимались под завязку. Начинают — тоска берет, замучаешься ждать, когда закончат. Тогда я снова командую: «Отжимаемся без остановок и отдыха! За любую остановку — шлепок по заднему месту».
…Оля Труктанова попалась на 20-ти. Добровольных палачей-помощников сразу набралось более чем достаточно. Оля 10 раз отжалась без остановок, дальше дело пошло туго и шлепки посыпались, как из рога изобилия. Я — с одной стороны, с другой — еще человек пять. Шлепки, конечно, шутейные, не очень сильно и больно, но се же звонко и чувствительно.
Оля начала через раз делать остановки (руки-то не железные!) и по ее джинсам заработали ладони, заставляя отжиматься «через не могу». Я не считал, но до того, как Оля отжалась 20-й раз, ударов сто она точно получила. Ничего, не обиделась, не рассердилась (что соответствовало ее характеру), только стонала и смеялась сквозь стоны свои. Отжавшись последний раз, рухнула на пол, как неживая. И потом еще долго, чуть не плача, смеялась над собой, дотрагиваясь до ягодиц: «Ох, попочка моя!..»
На 22-й раз попался Эдик Вавилов (единственный мальчик, «подкидыш» из чужой группы). Девочки потирали ладони в предвкушении казни. Все знали, что отжиматься Эдик не мастак. 20 раз он всего один раз в жизни сделал, это и был его личный рекорд, а обычно 10-15 раз — уже до упора, руки у него слабоваты. К тому же он довольно смешлив, а при отжимании засмеяться — гиблое дело, сразу расслабишься и на пол ляжешь.
В глазах у девочек был такой азарт, если не сказать — кровожадность, и желание нашлепать Эдику заднее место, что он не на шутку перепугался: понял, что его ожидают и пытки, и казнь. Всем смешно и весело, но Эдику — меньше всех.
…Раз десять он переползал на четвереньках из одного угла комнаты в другой; девочки дружной гурьбой устремлялись за ним, потирая готовые на расправу руки. Вид у Эдика был как у затравленного кролика. Он заполз даже в мою комнату, где пытался подлезть под кровать, но девочки следовали за ним, как шлейф от платья короля. Эдик вскочил и перебежал в другую комнату — тщетно! Меч над ним был уже занесен, спасение — невозможно.
Наконец он начал отжиматься. Настрой был — как в решающий для спасения жизни момент: остановиться нельзя и отдать надо все до последней капли. Шутки и смех прекратились, все замолчали, замерли. Но руки у всех наготове. Трагикомедия продолжалась в атмосфере реальной средневековой казни.
Видно было, что отжимается Эдик все тяжелее, руки от напряжения начали вибрировать. За три раза до конца он сделал остановку и тут же — шлеп! шлеп! шлеп! Он ценой огромного усилия отжался еще раз и снова остановился. О пощаде молить было бесполезно, барабанная дробь ударов возобновилась мгновенно. Последнее отжимание. Эдик корячится из последних сил, но не дожимает и плюхается животом на пол. Шлепки сыплются один звонче другого, но парень лежит трупом, сил нет, хоть убей. Отлежавшись под барабанную дробь ударов, Эдик снова ожил. Руки в локтевых суставах ходят ходуном, тело медленно поднимается вверх. Кажется, от неимоверного напряжения сейчас жилы у него лопнут. Еще чуть-чуть, еще немножко!.. Уже все «палачи» сочувствуют ему и губы шепчут в желании помочь: «Ну!.. Ну!..Ну!», хотя руки занесены для удара. Но — финиш. Ура, дожал!!! и сразу повалился на пол, обмякнув телом.
…Последним поймали меня (Эдик и поймал). Девочки было возликовали, но я быстро потушил их кровожадные надежды на участие в церемонии «побивание дьявола камнями»: отжаться 23 раза для меня что чихнуть. Я еще ни разу не проигрывал своим воспитанницам ни в одном виде (хотя в беге скоро начну…)
Находясь на турбазе в этот раз, в жмурки мы играли ежедневно и чем ближе к концу, тем больше. Мое собственное поведение стало похожим на поведение ребенка.
А играть мы стали с прогрессией. За «обознайку» -5 отжиманий. Руки сначала у всех болели от неожиданно свалившейся нагрузки, но через дня три перестали и никто уже не жаловался.
Я для интереса стал записывать, у кого сколько отжиманий в сумме и по графику всем это было четко видно. Цифры получались внушительные, особенно в последний день, когда мы больше ничего и не делали кроме жмурок. У меня, например, набралось 361 раз, не многим меньше у Моны и остальных. Что интересно, отжиматься все стали без устали и вообще без каких-либо чувств — как машины. Но все-таки желание избежать этой участи было велико и, убегая от водящего, спасались отчаянно. Иногда делали такие броски и прыжки, словно комнаты были джунглями, а мы — обезьянами. Конечно, это неминуемо приводило к падениям и столкновениям, ударам о мебель, друг друга, острые и тупые углы, свидетельством чего были многочисленные царапины, ссадины, шишки (Лана потом сообщила между делом, что у нее их 24).
И все-таки сама игра — прелесть! И азарт, и страх, и смех, и боль. Плюс иногда немножко слез и обид, не без этого. Пойманные вырывались отчаянно (я определил правило: только после трехсекундного удержания пойманный прекращал сопротивление и водящий начинал «процедуру опознания» вслепую и наощупь), так что силовая борьба шла постоянно с теми же последствиями — синяками и ушибами. Но я постоянно повторял: «Игрушки — не ревушки», внушал, что такую боль надо презирать как и любое хныкание по пустякам. Не сразу, но это начинает доходить и до девочек. По крайней мере они знают, что я не терплю нытиков и плакс.
4 апреля 1985 г.
Бывают события, перед которыми все остальные сразу отступают на задний план. На тренировке узнал от Ильи, что освободился Геннадий Борисович и сейчас находится дома. Я даже не поверил — как же так? Два месяца не было никакой информации, и вдруг — дома?..
Я еле довел до конца тренировку; обычно еще целый час остаюсь у себя в кабинете, работая с бумагами и планами, а тут меня как ветром сдуло. Неужели закончен наконец наш эпистолярный двухгодичный роман «особого режима»?!
Откровенно говоря, я очень волновался: как мы встретимся? Какое у него настроение? Два года я не виделся с человеком, сыгравшим в моей судьбе огромную роль и который был мне необходим именно в это время работы в ИСХИ!
Геннадий Борисович был дома. Взглянули друг на друга в прихожей, я вижу: килограммов на десять поправился, выглядит отлично. Бодрый, уверенный, веселый взгляд. Улыбнулись, крепко пожали друг другу руку.
— Здравствуйте, Геннадий Борисович!
— Здравствуй, Владимир Геннадьевич! Раздевайся, проходи.
Через пять минут на журнальном столике, возле которого я сидел, появились три бокала, пузатая черная бутылка, тарелки с нарезанной колбасой, сыром, салатом. Любовь Сергеевна села на диван, а Геннадий Борисович напротив меня на два детских стульчика. Насчет вина, зная меня, проинформировал сразу: натуральное виноградное, не в магазине купленное, из Азербайджана. Это было в половине восьмого. Когда я взглянул на часы, думая, что прошло около часа, стрелки показывали 11-й час…
Супруга Геннадия Борисовича посидела с нами совсем немного, контролируя, чтоб у меня тарелка не пустела, затем мы остались в комнате одни. Разговор был неспешный, спокойный, обстоятельный. Говорил в основном Геннадий Борисович, я слушал, задавая изредка уточняющие вопросы.
Интересующую информацию я получил, хотя и не полностью. Я не считал в праве вести себя, как следователь, в душу не лез, каверзных вопросов не задавал. Что произошло по факту в Баку два года назад, я знал из официальных источников, а позже — из писем Геннадия Борисовича: кража в гостиничном номере, похищенные вещи найдены в сумке Белова, заявление, расследование, суд, приговор…
Из писем Геннадия Борисовича:
«….очень жаль, но вместе нам теперь работать не придется. В институт я не вернусь и, вероятнее всего, что и в Иваново жить не буду. Причина одна: не все теперь будут мне верить, а некоторые просто отвернутся от меня. Но что поделаешь… Шутили над своими же коллегами, а квалифицировали как кражу личного имущества с проникновением в жилище. Сначала говорили, что дадут срок 8 лет, но все-таки разобрались, да и «потерпевшие» на суде горой стояли за меня. Вот и определили меру наказания 2 года лишения свободы…. Есть еще много «но» и все в мою пользу. ….Не сделали конфискацию личного имущества…. Не лишили права работать преподавателем. Одним словом, на деле поступок оказался не столь серьезным, но обратного хода сделать было нельзя…»
«Люди здесь всякие. Есть настоящие преступники, каких не увидишь в кино, есть и случайные люди. Сложность в том, что это не Россия. Другой язык, другие обычаи, нравы, субтропический климат. Все это приходится преодолевать. Пока получается неплохо. Жить можно везде и даже жить хорошо. ….
С высшим образованием людей здесь очень мало, поэтому нас уважают все (исключение составляют кретины и так называемые «монголы», т.е. люди темные, полностью необразованные, посвятившие всю жизнь пребыванию в этих местах. Таких никто не уважает, а они, естественно, не уважают любое образование. Для них мир сосредоточен только за решеткой.) Вообще-то, это разговор не для писем по причине того, что они проходят цензуру….»
«…начальство относится ко мне доброжелательно, познакомился почти со всеми офицерами. Им интересно, как мы живем в центре России, ведь здесь глухая провинция и человеку с разнообразными интересами жить скучно. К тому же окружающий контингент не располагает к благодушию. Вот и ищут нового сведущего человека, чтобы послушать его, а то и излить душу…
Спасибо тебе, что держишь меня в курсе всех спортивных и общественных событий родного института. За 15 лет работы он стал частицей меня. Но теперь в его стены я не вернусь уже никогда. Работы много и в других местах и думаю, что я на что-то еще сгожусь, а 2-годичный перерыв не отразится сильно на моих знаниях и опыте. В некоторых вопросах я здесь стал даже мудрее, чего бы никогда не приобрел «на гражданке» ….
Физической формы здесь я не потерял, духовно тоже чувствую себя бодро….
Чего у меня здесь в избытке, так это солнца. Загорел так, что мало отличаюсь от местных людей…. Физическими упражнениями кроме как на работе не занимаюсь, но формовка и переноска 40-килограммовых столбиков под щедрым южным солнышком дает хорошую физическую нагрузку. Хотя с дневной нормой справляюсь за 2 часа благодаря спорту. Люди не столь закаленные и за 8-часовой рабочий день не могут сделать положенной работы….»
«…устроился нормально… работаю в вечерней сменной школе дневальным. Выполняю не только свою работу, но и оказываю помощь учителям… как ни странно, выгляжу сильнее их. Причина, думаю, одна: сотрудники школы увязли в рутине безответственности, остановились, причем давно, в своем творческом росте. Виною тому контингент учащихся, с которыми им приходится работать. Людей, добровольно стремящихся к знаниям, здесь раз-два и обчелся. Получается, как ученики учат, так учителя и преподают. Ведь и мы такие же, если видим, что человек не любит тренировки, не вкладывает в них душу. Не правда ли?…»
«..читая твои письма, Володя, я забываю, где нахожусь, создается впечатление, что я на работе, в самой гуще спортивной жизни. Но кончается письмо и вновь меня окружает реальная обстановка, а она такова, что вот уже десять месяцев мне не с кем поговорить на любимую тему — тему физической культуры и спорта в большом понимании этих слов. А те разговоры, что случаются, носят характер односторонний: я слушаю всякую галиматью о спорте, а говорить самому нет никакого смысла, т.к. знаю, что меня никто не поймет из-за того, что вокруг физически некультурные люди. Представляешь, чем занимаются они на свободе, если у них разговоры только о том, кто сколько с кем выпил, причем до степени полного скотства. Более 70% населения колонии лечится здесь от алкоголизма. Вот поэтому только в письмах и только с тобой можно вести этот диалог о спорте (от других ребят я еще не получал здесь ни одного письма). И мне хочется сказать тебе, Володя, что ты в своей работе на правильном пути….
Находясь в отдаленных и не столь отдаленных местах, я имею возможность много читать, слежу за центральной печатью, поэтому думаю, что мой профессиональный уровень не опустится… Зато вот знаний и опыта из жизни осужденных у меня теперь хоть отбавляй. Менее чем за год я побывал в нескольких местах, куда редко кто приходит по своей воле, и такой путь, который я проделал, другие совершают за две-три ходки. Конечно, гордиться здесь нечем, да я и не буду никогда это делать, но все-таки увидеть теневую сторону нашей жизни своими глазами, это что-то значит. Так что рассказать, поговорить нам есть о чем, но все это в сугубо конфиденциальной обстановке….»
«…Твои письма идут дольше других. Так как они облечены в художественную форму и читать их крайне интересно, они, видимо, вызывают интерес не только у меня. Но, слава богу, доходят! Еще раз спасибо тебе за них!
… единственное удовлетворение здесь я получаю от чтения. Работая в школе, получил доступ к библиотеке. Времени свободного предостаточно, так что занимаюсь самообразованием. Большой интерес вызывают книги, выпущенные Госполитиздатом в 1947- 1962 годах, где затронуты вопросы, какие в настоящее время замалчиваются. Большинство этих книг давно убраны из общественных библиотек, а здесь библиотека ведомственная….»
И вот, наконец, встреча, где слова письменные превратились в живые и передаются мне не со скоростью почтовых поездов, а со скоростью звука.
Но по сути это было продолжение… Я впервые разговаривал с человеком, вышедшим из тюрьмы, прошедшим через нее по его выражению — легко, «как в турпоездку съездил» и в то же время «не дай бог кому-то это испытать». Вернуться оттуда человеком нормальным физически и психологически не каждому дано. Геннадий Борисович вернулся в какой-то степени даже более нормальным, чем был, благодаря своей голове, характеру и выбранной ТАМ линии поведения. Он прошел через четыре тюрьмы ничего не потеряв, но приобретя опыт и знания, каких нигде больше не добудешь. Кроме этого, как ни странно, даже друзей и кое-что материальное…
То, что я узнал за сегодняшний вечер, трудно сразу понять и переварить, хотя бы еще по той причине, что рассказывал обо всем Геннадий Борисович в общих чертах, то есть, во всей цепи интересных фактов, превращений, выводов, я узнавал лишь последнее звено. Он говорил мне то, что понял сам, но как, каким образом, через чего дошел до этого, мне не всегда было понятно.
Кратко могу сформулировать так: он выжил и остался нормальным только благодаря тому, что, оказавшись в волчьей стае, принял ее законы, подчинялся им, следовал неукоснительно не только для того, чтобы уцелеть, но и потому, что счел их более справедливыми, чем законы нашей, обычной, гражданской жизни.
Вопрос: много ли среди преступного мира умных людей?
Ответ: да, не меньше, чем в обычной жизни, и ум там в большой цене. Ум и сила.
Вопрос: как там питались?
Ответ: вот так же, как и здесь мы с тобой. Колбаса, масло, водка — все было, хотя ничего из этого и не положено иметь. 650 грамм черного хлеба и вода — это железно, что имеет каждый. Но я жил так, что у меня было все, что мне хотелось. Недаром на мне теперь ни одни брюки не сходятся.
Было сказано еще и о многих безобразиях, что творятся в наших органах юстиции… Сказал еще, что, как ни странно, там, в «волчьей стае», он почувствовал, что на добро отвечают добром и что это там — закон, а в обычной жизни скорее исключение (не имея в виду людей близких). Основания говорить так у него есть: в ИСХИ Белов был ведущим тренером и преподавателем, у него вся трудовая книжка в благодарностях, на доске почета его фото висело постоянно. Но затребовали характеристику отсюда и — выслали худшую, какую только смогли сочинить. А ведь стоило написать правду, вступиться за своего работника (одного из лучших!) и дело, не стоившее выеденного яйца, было бы закрыто.
———————————————————————————————————————
За достоверность рыбацких рассказов не всегда можно поручиться, тем более, если они в перессказе услышаны от кого-то. В данном случае — от Володи, брата жены. Но мимо действительно интересной истории как пройти?
Опарыши.
Как-то раз к опытному, матерому рыбаку обратился с просьбой взять его с собой на рыбалку приятель — полный дилетант в этом деле. Опытный пожал плечами: «Ну, поехали…» Но когда они оказались на реке, скоро пожалел. Конечно, он и объяснял, и подсказывал другу-новичку, но рыба у него категорически не ловилась. В конце концов новичок так достал своими дотошными расспросами, что опытный, чтобы отвязаться, выдал главный секрет: «Ладно, скажу, почему у тебя не клюет. Только ты смотри, не проболтайся, я сам до этого много лет доходил. Все дело в опарышах — у них должны быть красные глаза, тогда рыба бросается на них, как коты на валерьянку…» Приятель усомнился: «Какие глаза?? Их и не видно совсем!» — «Это тебе не видно, — шепотом продолжал опытный, — а рыба глаза опарышей видит прекрасно. У меня они как раз красноглазые, а у тебя самые обычные, вот рыба на них и не обращает внимания.»
Естественно, далее следует вопрос о том, как сделать глаза опарышей красными, на что следует раскрытие секретной методики: «Покупаешь или сам собираешь обычных опарышей накануне рыбалки, кладешь их в коробочку и каждые полчаса ее переворачиваешь. До самой рыбалки! Главное — не давать им уснуть. Они только задремлют, а ты — бац! -и снова их кверху тормашками кладешь. У них от бессонницы глаза становятся красными, как раз то, что и надо. Понял?»
Чего не понять… В следующий раз все было сделано в точности по секретной методике. Только жена понять не могла, почему муж всю ночь не спал, вскакивая каждые полчаса и бегая к холодильнику, где лежала коробочка из пенопласта.
О дальнейшем история умалчивает.
Речной котик.
В семье рыбака жил-был рыжий кот. Жил так долго, что уже не понятно было — то ли еще живет, то ли уже помирает. Дело было зимой, и вот, когда муж стал собираться на рыбалку, жена попросила: «Санек, забери ты его, пожалуйста, видеть больше не могу. Все равно не жилец. Выпусти в лесу…». Ну, муж согласился, посадил кота в рыбацкий ящик и уехал с друзьями, на машине.
День выдался ненастный, ветреный, и друзья, приехав на место, решили непременное удовольствие -пару бутылок водки -поделить пополам: одну употребить до, другую- после рыбалки. Ритуальное действо провели не выходя из теплой машины.
…Место это на реке было рыбное, рыбаков собралось много, сидели кучно у своих лунок. Но в этот день клевала одна мелочь. Рыбаки откровенно скучали. И вдруг один увидел сильную, но странную поклевку. Подсек, стал тащить. Чувствует: крупная рыбина попалась. На счастливчика сразу обратили внимание, некоторые, оставив свои удочки, подошли посмотреть, помочь советом. Рыбина сопротивляется, И вот добыча все ближе к поверхности, вот уже в лунку еле-еле проходит…
За 20 минут до этого.
Санек и компания вышли на лед, каждый подыскал себе место, начали сверлить лунки и обустраиваться в том же месте, где и все. Санек, любящий комфорт, поставил маленькую рыбацкую палатку, чтоб ветер не портил удовольствия рыбалки. Устроился, открыл ящик и только тут, увидев кота, вспомнил, зачем он тут. Подумал: не тащится же сейчас в лес с бедолагой! И решил вопрос за три секунды — засунул кота в готовую лунку. В этом месте было довольно сильное течение и кот подо льдом сразу исчез.
Через полминуты Санек услышал возгласы рыбаков-соседей снаружи — там происходило что-то из ряда вон. Кажется, кто-то вываживал крупную рыбу. Санек из любопытства выглянул из палатки и стал свидетелем редкостного зрелища: несколько рыбаков в нескольких метрах от него с выпученными от изумления глазами вытаскивают из лунки на лед большущего рыжего кота, который бросается на одного из них, взлетает по ватнику вверх и вцепляется в его мохнатую шапку… Фрагмент из фильма ужасов!.
P.S. В правдивость этих историй, честно говоря, не сильно верится. Но не устраивать же мне частное расследование!
