«Фух-фух-фух…» — раздаётся совсем рядом, и срезанные листья каштана, кружась, осыпают наши с Мишкой головы.

Здесь за бронёй мы с ним одни, все остальные рассыпались где-то там, в районе палатки.

Всё это походит на природное явление, безмолвную стихию, в которой нет участия человека. Не слышно ни одного голоса, крика, стона ни с той, ни с другой стороны. Только оттуда со стороны реки, словно стрекотание саранчи, доносятся звуки очередей. Но они слышны позднее. Первыми прилетают горошины.

Я всегда представлял себе этот момент, всегда думал, каково это будет стоять на грани; что будет, когда придётся шагнуть за неё? Я представлял себе дикий ужас, панику.

Но сейчас всё не так.

Страха нет. Точнее он был, когда посреди ночи Рогач заорал «Тревога!», и открыв глаза, я увидел, как по палатке, словно искры мечутся трассера, врывающиеся внутрь, через плотную ткань и оставляя в ней аккуратные дырочки.

Я скатился со шконки и, пригибаясь, почти на четвереньках добрался до пирамиды. Хохол, бежавший передо мной, схватил свой автомат, зацепив ремнём ствол моего, и потащил его волоком вслед за собой. Я успел ухватиться за приклад, и мы суетливо, теряя драгоценное время, расцепляли наши стволы. Когда я в трусах и с автоматом на перевес выбежал из палатки, первое что мне бросилось в глаза , были Смирнов и Рогач, лежащие за большим валуном справа от палатки. Оба были в трусах, но Смирнов зачем-то нацепил на себя каску.