Эххедр отодвинул клавиатуру, сосредоточив всё своё умение на хрупком сосуде, что стоял перед ним на столе. Горячая жидкость, которую пьют люди, так и манила ароматом — уж в чём-чём, а во вкусе лысым карликам не откажешь.

Сейчас, сейчас. Он сильный, изящный, он справится.

Эххерд ещё раз повторил про себя порядок действий, который сочинил для себя сам путём проб и болезненных ошибок. Следовало подцепить чашку четырёхпалой конечностью, запустив когти и фаланги в кольцевидную ручку. Теперь можно нести, подстраховав сбоку второй лапой. Если начинает выскальзывать — тут свой приём: вывернуть лапу так, чтобы вес ложился на запястье, не на пальцы.

А вот если даже так не удержать, то…

А-а! Горячо!

Чайный кипяток мгновенно пропитал толстовку, протёк через штаны, впиваясь в кожу, а снять их — никак, руки не тянутся так далеко, но всё же она, поскуливая, кое-как закатала толстовку, потом футболку под ней, и всё равно живот продолжало печь, ноги вообще, походу, сварились. С жалостью и ненавистью она стала дуть на обожжённую кожу, шмыгая носом от обиды, ахая, царапая непослушными пальцами резинку штанов, пытаясь избавиться от пропитанной кипятком ткани. Чашка валялась где-то у ног, если, конечно, от чашки что-то осталось. Монитор ушёл в спячку, как ни в чём ни бывало, и в отражении на тёмном экране она увидела себя: тонкую, словно выжатую, с асимметричным лицом. Она перевела взгляд на живот, где кожа краснела, снова всхлипнула, помотала головой, откидывая с лица короткие волосы. Глубоко вздохнула, откидываясь на спинку коляски — мягкий комочек тепла в стальном гнезде, влажные глаза, дыхание сквозь ноздри — всё это она, как есть, только ошалелая немного, будто разбудили среди ночи.