— Вам заплатят (или заплатили уже) ваше..жалование (так я подумал это называется). Вы с равнодушным видом, по крайней мере, так я себе это представляю, уйдете… И, даже, если наше свидание продлится еще несколько минут (вы, может быть закурите или будете говорить какие-нибудь фразы.. не знаю). Вы уже будете мысленно не здесь, не со мной. Может, отправитесь или будете готовиться к очередной встрече с таким-же как я или… с кем-то по-страшнее. Или у вас будет перерыв, после которого вы всё-равно вернетесь к своей «вот такой жизни». И я пойму, т.е., я уже понял, мы с вами совсем чужие люди и ближе друг к другу ни от этой встречи, ни от еще одной — не станем. А останемся такими же одинокими, как и были. И пойдем дальше, влачить каждый свое одинокое существование. Я даже не понимаю, почему вы мне улыбаетесь (т.е. улыбались, раньше, пока я не начал с вами этот разговор). И почему, распростираете мне свои объятия? Я этого всего не понимаю. А самое главное, что будет потом, в моей жизни? Жалкой, ничтожной, обедневшей? Понимаете?

Женщина нашла что ответить:
— Я приму горячую ванну, буду есть свой любимый десерт и т.д. В конце концов, мне нужно платить по счетам. Нужно же мне как-то жить.

— Понимаю… — ответил я и медленным шагом пошел к выходу.

Когда я вышел, вдохнул свежего вечернего воздуха и вернулся к своей, пусть и бедной, но не такой отягощенной и омерзительной жизни. Я вышел из Вавилона.
Я несчастен, потому что я не в Иерусалиме. Но, я счастлив, потому что Иерусалим во мне.