–Что вас беспокоит? – я торопливо покормила Банши мороженым, чтобы она, неконтролирующая свой голос, чуть охрипла.

–Я хочу быть певицей! А они говорят, что у меня голоса нет! а у меня есть голос! Только я…– хрипота спадала, и я быстро сунула в рот ведьмы ещё ложечку. Начнёт ещё орать, так я оглохну.

–Продолжайте!

–Я хочу на Бродвей! В мюзиклы! А они говорят, что у меня голоса нет! а у меня есть голос. Я же не претендую сразу же на главную роль. Я понимаю, надо нау…

            Новая порция мороженого заткнула ей рот.

            На самом деле, у этой ведьмы был голос. Ещё какой! Иерихонская труба, по сравнению с ним, жалкий горн. Но вот слуха у неё не было – мне рассказывала приятельница из музыкального клуба, что Банши не может понять разницу между вокальным исполнением и ором, а уж о том, чтобы взять нужную ноту хотя бы с пятнадцатого раза и быть не может. Она считает, что чем громче, тем лучше.

–А они не берут! – шипела Банши. – Они говорят, что я не могу петь! А я могу петь! Вот, послушайте! Расцвета-ал-а заря-яя, расцвета-ала…

            Благо, она уже наелась мороженого, и мне можно было всего лишь отойти в дальний угол кабинета, чтоб меня не снесло звуковой волной.

–Умирала-а любовь…умирала-а! – выла Банши да так, что даже я, человек от музыки далёкий, чувствовала, что она не поет, а именно воет мимо всех нот.

–Чья эта песня? – крикнула я.

            Банши покладисто замерла и ответила с достоинством: