В моём самом обычном классе был самый обычный отброс. Никто не помнил его имени — все называли его то ли Бука, то ли Булка. Мне больше нравилось выкрикивать «Бука!».
Эти прозвища прилипли к нему не просто так. Сложно было не вспомнить о булках, глядя на его лицо, и не назвать его букой после пары минут разговора.
В эту среду Бука вёл себя странно. Не тявкал себе под нос, не раздражался от любого шороха, и даже не отпускал своих глупых замечаний по любому поводу. Казалось, я единственный кто заметил что-то странное. Его лицо-плюшка излучало непонятную тоску. Сегодня совсем не хотелось дразнить его. Странность достигла пика, когда он отпросился домой с третьего урока. Мне внезапно захотелось расследовать это дело. И пусть я пропущу четыре урока — в первый раз, что ли? Я быстро собрался и побежал за ним через пожарный выход — замок на двери висел там для вида. Всего через пару минут я заметил его округлый силуэт. Бука медленно, как косолапый медведь, переваливался с ноги на ногу.
Его маршрут был загадочным. Он избегал людных улиц, предпочитая дворы, протискивался в проходах между гаражами, торопливо проходил пустыри. Иногда переходил на бег, а потом останавливался и тяжело дышал. Я шёл за ним настолько незаметно, насколько мог, и, на удивление, он меня не заметил.
Мы шли примерно полчаса, потом дошли до недостроенного дома. Бука на удивление ловко взобрался на третий этаж и уселся перед странной кучкой тряпок и покрасневших бинтов. Я вздрогнул, но, приглядевшись, увидел в горе тряпок исхудавшую донельзя беспородную псину. Бука налил воды в миску, сменил тряпки, насыпал еды в миску по больше.
Вид собаки не вызывал ничего кроме отвращения: левая передняя лапа была обглоданной костью, мясо там уже начало гнить. Обе правые лапы были в несколько слоёв обмотаны бинтами, настолько пропитавшимися кровью, что их было трудно заметить. Под псиной уже засохла лужа крови.
Бука пару минут ласкал её, убаюкивал шёпотом, усердно гладил. А собака только скулила в ответ. Я, так и незамеченный ушёл спустя полчаса.
С того дня почти ничего не изменилось — все так же измывались над Букой, а он так же вёл себя странно. Только я теперь не присоединялся к общему хору.
