В руках у него были ножницы. Садовые ножницы. Я видел, как он приближался к гениталии парня

острым лезвием, но что произошло дальше, я не видел. Лишь истошный крик, будто пришедший

из самых глубин ада, говорил о том, что произошло в той комнате. Зловещий коридор остался позади, а впереди вновь оказалась лестница. В этот раз все прошло быстро, и спустя десяток минут я оказался на самом верхнем этаже, по крайней мере так говорила большая, выведенная черной и уже потрескавшейся краской единица. 

 Этот этаж оказался куда запутаннее предыдущих. Такое чувство, что я здесь плутаю уже несколько часов, и как хорошо, что мне все еще ни разу не попались сотрудники этого комплекса. Тут стояла тишина, но не такая, как внизу. Над самым потолком звучал то и дело гул, создаваемый сильным ветром снаружи. Это немного успокаивало. Лучше слушать ветер, чем стук собственного сердца, который иногда был громче дыхания. 

 Однако мимолетное спокойствие было прервано жалобным писком, который доносился из-за очередного угла. Сначала абстрактные звуки оказались повторяющимся зовом — зовом матери. Повернув, я увидел маленького мальчика лет четырнадцати. Его длинные черные волосы полностью скрывали лицо. На нем была странная абстрактная одежда, напоминающая грязную и сильно пахнущую ночнушку. Он медленно покачивался взад-вперед, сопровождая каждый свой цикл словом “Мама”.