Первого мая, после рабочего дня, в коридоре я наткнулся на парторга.
Новак при каждой нашей встрече так и норовит завести приятельский разговор — в том числе до сих пор благодарит меня за то впечатляющее выступление в декабре, на день рождения части. Он как-то так эффектно описал его в своём отчёте, что из штаба ему выписали похвальную грамоту. Не знаю, за что конкретно — за то, что два мутанта по итогу оказались в больнице?
Вот и сейчас: капитан-майор сияет улыбкой и любуется на меня снизу вверх, будто я — вовсе не я, а прелестная девица с косой до пояса.
— Капитан Блэйк, вы не подтвердили участие в празднике. Вам столик резервировать? Может, на двоих?
— Что?
— Я посылал вам приглашение. Ну, оставил у помощника.
Ага. «У помощника». Я уже почти смирился.
— Праздник. Сегодня.
— Да, конечно. Весенний бал, я помню.
Вообще, конечно, не помню, у меня и так забот хватает. Ещё недавно я бы ни за что не пропустил мероприятие с девушками и танцами, но в последние дни настроение паршивое.
— Вы будете? Свободные столики ещё есть.
— К сожалению, не могу. В последнее время завал с бумагами.
— Будет обер-прокурор… — парторг многозначительно понизил голос и дёрнул глазом, словно хотел подмигнуть, но в последний момент передумал.
Ещё того чище, не хватало мне весь вечер дребезжать хвостом перед проверяющим из штаба. Нет, Хольм мужик нормальный — для обер-прокурора, конечно, — но мне и дневной работы хватает, чтобы любоваться на руководство всех рангов.
— Извините, никак не могу. Может, на следующий бал.
Не дожидаясь ответа, я сделал целеустремлённое лицо и направился в сторону спортивного зала.
Я люблю праздники за то, что жизнь части становится очень предсказуемой. Например, в зале гарантированно никого не будет. Отключить голову. Включить музыку. Громче, ещё громче. И приступим.
***
Из зала я вышел поздно. Бал должен быть уже в разгаре. Издалека доносится искажённый аппаратурой голос Главного, но здесь, в этих сумрачных коридорах, пусто и пыльно. Почему пыльно? Не знаю. Почему-то, когда в казённых помещениях нет людей, они кажутся пыльными и очень старыми.
Быстрый душ — и спать. Даже свет включать не буду. Иногда бывает приятно лечь и заснуть вместе с солнцем, как делали люди давным-давно, когда у них не было электричества и всяких технологичных штучек.
Хорошо всё-таки быть командиром: в моей комнате есть окно. Нет, собственный санузел и кухня с доставкой тоже радуют, но окно — это вообще роскошь, особенно когда из него можно увидеть закат, сияющий огнём на полнеба. А если учесть, что утренний кофе я обычно пью в своём кабинете — перед окном, которое выходит на восток, — то я имею редкую для работающего человека возможность видеть солнце целый день. Вон у Эрика, например, в комнате вообще окна нет. Ладно. Закат красивый.
Со всем удовольствием растягиваюсь на кровати и вскоре чувствую, как меня уводит в дрёму.
Однако — раздаётся стук в дверь. Что за нахрен? Неужели так трудно оставить меня в покое хотя бы на день?
Может, не открывать? А вдруг это сам Главный под ручку с обер-прокурором? Нажрался пунша и решил похвастаться перед начальством, как хорошо и политкорректно живётся мутантам под его руководством. Мне живо представляется эдакая повисшая друг на друге пьяная парочка, при этом Главный тычет пальцем мне в пузо и говорит заплетающимся языком: «А в этой комнате у нас проживает генномодифицированный гражданин. Да-с. Живой. Да вы потрогайте, господин обер-прокурор, он не укусит!». Забавно. Ладно, открою.
Накрутив на бёдра уже высохшее полотенце — вот нехрен в личные комнаты ломиться, не буду я ради вас искать в шкафу свежую униформу, — распахиваю дверь.
Эрик. Смотрит на меня. А я смотрю на него, соображая, что ему может быть нужно в столь вечерний час. Что-то случилось?
Он решительно делает шаг в комнату, не глядя, захлопывает за спиной дверь, хватает меня за талию и, бухнув всем весом на ближайшую стену — я от неожиданности даже не сопротивляюсь, — впивается в губы.
Эм?..
И тут до меня доходит — его дыхание сплошь состоит из паров чего-то обжигающе крепкого. Если сейчас к его рту поднести зажигалку, получится настоящий огнедышащий дракон. Как он на ногах-то держится?
В общем, так мы и замерли. В таком вот странном положении.
Но тут — конечно, давайте сделаем сцену ещё более дурацкой! — с меня сваливается полотенце. Приглушённое «шурх» очень явственно раздаётся в тишине комнаты.
В ответ на звук Эрик словно просыпается — отступает на шаг, недоумевающе оглядывает меня и, судя по лицу, пытается сообразить, что делать дальше. Ну, у меня-то предложений тоже нет. Я вроде и рад его видеть, но… Что вообще происходит?
Однако стоит посмотреть ему в лицо, как даже эти незатейливые мысли вылетают из головы. Ну да, снова эта милая мордаха: растерянный взгляд, приоткрытые губы… Чуть припухлые — в самый раз — и вообще-то соблазнительные… Меня вдруг накрывает пониманием, насколько я соскучился по ним, и по его запаху, и по ощущению его сознания. Почему бы мне просто не сделать то, что хочется? К чёрту всё, и я целую его в ответ.
В первое мгновение Эрик не отвечает, и мне уж кажется, что на самом деле это какое-то недоразумение, сейчас он вырвется и засветит мне в глаз, но потом — сжимает ладонями рёбра и набрасывается как голодный зверь.
И тут же в голове сверкает вспышка боли. Язык!
— Ай-ё-ё! — зажимаю губы рукой и чувствую, как рот наполняется кровью. Из-за ладони голос звучит невнятно: — Бф-ф! Эт фто такое?
Эрик тут же отдёргивает руки и отступает.
— Извините… Я как-то… Э-э-э… Всё плохо?
Да уж это мягко говоря. Я вообще не особо много целовался, но это — однозначно худший поцелуй в моей жизни. Вот уж не думал, что кто-нибудь может укусить меня — с моими-то клыками!
— Яжык на мефте, фпафибо!
Смотрю в огромные испуганные глаза Эрика и ничего не могу с собой поделать — начинаю ржать. С полным ртом крови это проблематично, я булькаю и давлюсь, но всё равно не могу успокоиться. Ну смешно же: я без штанов, Эрик бухой, какая-то херня творится… Хорошо хоть полностью не откусил, а то пришлось бы бежать в больницу — завернувшись в полотенце, с собственным языком в руках — и там объясняться, что, видите ли, мы с лейтенантом целовались и слегка не рассчитали.
Тем временем Эрик снова смотрит на меня как на психа — что за бля, это уже становится тенденцией. Как будто я виноват, что у него чувство юмора хромает.
— Щаф. Фкоро пройтёт.
Иду в комнату, вытираю руку от крови, всё-таки протёкшей изо рта, достаю начатую бутылку бурбона и, запрокинув голову, делаю большой глоток — рот обливает огнём, из глаз сыплются искры. Что ж мне так не везёт с языком-то?
Отдышаться. Надеть штаны.
Возвращаюсь в прихожую. Эрик подпирает стеночку, поглядывая на меня с виноватым видом.
Недолго думая, я хлопаю ладонью по экрану замка, потому что даже если сам обер-прокурор приползёт сюда на коленях — до завтра меня нет. Может, и до послезавтра.
Подхватив Эрика, тащу на кухню, наливаю стакан воды. И он пьёт. Я говорю — он делает. Боже, как я соскучился по этому. Ещё один стакан. «Завтра ты будешь мне благодарен». И ещё. Я знаю, что это противно, но также я знаю, насколько хуже будет утром, если сейчас этого не сделать. Эрик ведь говорил, что особо не пьёт, а у меня — приличный стаж посиделок с сослуживцами.
Теперь ванная. Где-то была запасная зубная щётка… А, вот. Вручаю Эрику, а сам, со своей щёткой, ухожу на кухню. Наличие ванной комнаты — уже роскошь, но двум мужикам развернуться у маленькой раковины нереально.
Я уже успел вернуться в комнату, когда Эрик наконец-то выбирается из ванной — вот теперь замечаю, что он слегка шатается. Хм, для настолько пьяного человека он держится поразительно нормально, так сразу и не догадаешься.
— Что дальше? — склонил голову и старательно отводит взгляд. Напряжённый. Может, даже напуганный.
И тут я делаю финт ушами, как я это люблю.
— Спать. Ты — на кровати, себе я постелю на полу.
Хах, вот уж этого он не ожидал! Вообще-то мне, конечно, хочется хотя бы ещё раз его поцеловать — ладно, на этот раз без языка, просто чмокнуть в губы, — но ведь на этом остановиться невозможно, а я не собираюсь устраивать пьяную оргию. Ну, все эти «ой, всё кружится, ой, почему я под кроватью?», «смотри, какой у меня смешной язык, я — король ящериц!», «кончай быстрее, спать хо… хр-р-р…» и прочее в таком духе. Поэтому ложимся и всё, а утром он протрезвеет и там решим. Надеюсь, у меня получится заснуть.
Стелю на пол покрывало и бросаю второе в качестве подушки. Места маловато, но если сунуть ноги под кровать, то впишусь.
Эрик осторожно присаживается на матрас — прямо в одежде.
— Одеял больше нет, но могу дать запасную простыню.
Он мотает головой, тут же болезненно морщится.
— Нормально. Я привык.
Выключаю свет.
— Спокойной ночи.
— Спокойной.
***
Когда Эрик пополз в туалет в первый раз, я прислушивался с замиранием сердца: он же бухой в мясо, убьётся ещё в незнакомой комнате.
Точнее, туда он более-менее пошёл — для начала заблудившись в моих ногах рядом с кроватью. Спасибо хоть не наступил.
А вот обратно — после эпичного грохота и мата громким шёпотом — приполз на четвереньках. Снова принялся лезть через мои ноги, шатаясь, путаясь в собственных конечностях и всё-таки наступив коленом мне на лодыжку. Охренев от боли, я аж подскочил — как раз чтобы полюбоваться, как он старательно забирается на кровать. Пару раз казалось, что вот-вот рухнет обратно, я даже ноги убрал с потенциальной траектории, но всё-таки не зря мы на тренировках скалолазание тренируем. Навык не пропьёшь!
Покорив высоту, Эрик тут же отрубился, свесив на меня ногу.
Второй раз я слышал в полудрёме. Скрип матраса, кто-то ощупывает моё колено… Непроизвольно дёргаюсь в сторону, и в потёмках раздаётся деловитое: «Извините». Ох уж эта алкогольная романтика! Если бы мне сказали, что в моей комнате будет спать Эрик, я бы как-то не так это представил.
Тут мне повезло: я удачно передвинул ноги, и больше Эрик по ним не топтался. До утра я спал спокойно.