Сквозь туманную дымку воспоминаний меня коснулись образы из детства. Вот, я стою перед маминым шкафом, почти упирающимся в потолок, — он был для меня, словно Биг-Бэн — величественная старинная достопримечательность нашей маленькой квартирки, на которую я смотрела с уважением и восторгом, — с ножницами в руках и новой блистательной идеей в голове. Прямые брюки горчичного цвета моей любимой мамули в моих руках становились всё короче, ткань приятно похрустывала под подтупленными лезвиями старых ножниц, превращаясь в произведение искусства и виток новой моды. В зеркале они так здорово шли к моим рыжим кудрявым по пояс прядям! И вот, я подхожу к массивной двери в мой класс, белая краска на которой лежала слоями, кое-где застыли целые капли, а на углах она уже облупилась. Я берусь за ручку и тяну на себя, пребывая в полном восторге, и помещение в серо-коричневых тонах озаряет моя широкая улыбка. Но моё счастье не находит отклика в отсутствующих лицах моих одноклассников. В следующий миг я сижу на высоком стуле в учительской, мои маленькие ножки в строгих школьных туфлях не достают до пола. Надо мной кружат длинные женские фигуры и создают много шума, то перебивая друг друга, то замолкая. И я сравниваю их со стервятниками, желающими проклевать мне макушку. Вызывают мамулю в школу. Я знаю: меня накажут. Неужели так ужасны мои новые модные штаны?..
Строгая учительница объявляла что-то интересное, что выдернуло меня из воспоминаний о детстве. Нашему взгляду предстала новая ученица, и я выглянула немного из-за спины одноклассника, чтобы рассмотреть её. Она была идеальна, словно сошла с плаката: тонкий стройный силуэт чуть выше моего, на котором без единой складочки и пылинки сидела школьная форма, аккуратно повязан на шее синий маленький галстук, длинные негустые чёрные волосы, отливающие даже немного синевой, — в ней точно было что-то азиатское, — были заплетены в два высоких хвостика, из которых не торчало ни единого волоска, кожа гладкая и бледная. Эта девочка напомнила мне фарфоровую чашечку с тёмной каёмкой. Не удивительно, что её представили как ученицу с прекрасной репутацией. Хотя я уже давно бросила любые попытки проявить свою индивидуальность, никто не забыл и не простил мне моих грехов, и потому я была сослана в ссылку за последнюю парту. Прикоснуться к этой элите такой как я не могло бы и присниться. Учительница с новенькой переговорили о чём-то, и последняя устремилась на место. Но…Она идёт ко мне? Девочка встала напротив свободного места на моей парте и посмотрела на меня. Мне стало не по себе — её голубые глаза будто заглядывали вглубь меня, но я через них не смогла считать ничего. Она села, и начался урок. Я то и дело не могла отвести от неё взгляда. Видимо, учительница приняла решение, что, работая бок о бок с иконой, я смогу подтянуться до её уровня. Что же, это имело место быть, однако в ней как будто что-то было.
Дни сменяли друг друга, но если раньше разница в них была лишь в том, что менялась цифра в календаре, то теперь что-то правда изменилось. Иногда Она поглядывала на меня, и её взгляд пронзал меня, словно пуля. Учительница с оглушающим стуком ударила несколько раз указкой по своему столу и грозно потребовала от меня не отвлекать её. На секунду уголки её губ приподнялись. Она ухмыльнулась? Ей нравилось дразнить и отвлекать меня? Что-то в ней всё-таки было…
Урок геометрии. По велению мучительницы (так мне нравилось называть её про себя) все, как один, брали линейки в руки и усердно вычерчивали линии в своих тетрадках.
— А ты сможешь нарисовать саму себя, как ты себя видишь?—Шепнула Она мне почти на ухо.
— С-сейчас?.. — Я растерялась и опешила.
— Да. — Она смотрела прямо вглубь меня, глаза в глаза, и в её взгляде я разглядела странную хитринку, коей никогда ни у кого не видела. Поэтому Она так сильно зацепила меня?
— Смогу… — Неуверенно ответила я и покосилась на портфель.
Она напугала меня своей проницательностью — по одним только моим чертежам Она поняла, что я рисую? Это была моя страшная тайна, единственный оплот моей радости, последний кусочек моей личности и индивидуальности. В моём портфеле лежали маленький блокнотик с рисунками и парочка баночек с краской. Достать их сейчас было бы крайне рискованно — невозможно было бы остаться незамеченной. Почему-то мои руки медленно потянулись к портфелю. Чудо, что мне удалось достать это всё, не создав ни единого шороха! Я выложила блокнот на стол и снова посмотрела на неё. Она смотрела на меня с гордой уверенностью, будто поддерживая, и я получила её посыл. Я приступила к наброску и так увлеклась, что забыла оглядываться на класс. Я видела только то, как Она смотрела на меня, творящую, совершающую преступление против системы.
— Ну-ка встала! — Крик пронёсся через весь класс и хлопнул мне по ушам. Я медленно подняла голову. Все лица были обращены ко мне, а мучительница, громко топая каблуками, за пару шагов преодолела весь ряд между партами и оказалась рядом со мной. Она стукнула указкой передо мной, и этой же указкой показала мне на угол. Я не успела даже дёрнуться, опьянённая своим деянием, в голове была каша, а сердце ходило ходуном. Я проводила взглядом указку, и начала трезветь. Что я наделала? Я посмотрела влево украдкой, но мои глаза не встретились с её. Ноги подняли меня сами, и я встала в угол, со стыдом отвернувшись от класса. Стоять в углу в нашем возрасте было уже унизительно, ведь мы уже ранние подростки, для которых сей процесс был неестественным и постыдным.
— Прошу прощения. Тогда, можно и я встану в угол? Я не предотвратила нарушение и не заявила о нём, я тоже нарушила устав!
Я повернулась. Она стояла, гордо расправив плечи, и смотрела куда-то сквозь учителя. Стоять в углу в нашем возрасте было уже унизительно, но мне уже не было, ведь Она стояла вместе со мной.
Дни сменяли друг друга, и мне снова захотелось просыпаться по утрам. Я спешила в школу, открывала старую скрипящую дверь в класс и садилась за свою некогда ненавистную парту с радостью.
— Ты ведь тоже?.. Я сразу заметила, — произнесла Она на одной из перемен, когда в классе осталась лишь пара человек кроме нас. Она сидела, раздвинув ноги по углам стула, а руками опиралась на пространство, образовавшееся между ними.
— Тоже? — Отозвалась я.
Она звонко рассмеялась. Я сказала что-то смешное?
— Ты тоже нездешняя!
Я сразу поняла, что Она имела в виду. Это было очень точное слово, описывающее моё внутреннее состояние. Всё моё нутро протестовало в заточении этих серых стен, и я отказывалась принимать их, как и эти дурацкие правила. Что-то внутри меня застрекотало тонко и часто. В ней точно что-то было.
Мы образовали невероятный дуэт, то и дело выискивали и цепляли «нездешних», дабы устраивать ещё больше школьных беспорядков. Некую школьную мафию! Так, например, тихоню в очках мы шантажом заставили нарисовать сатирические плакаты, но пообещав полную анонимность, и обещание мы сдержали. Сидя вместе в одной туалетной кабинке, задрав ноги на унитаз, мы вздыхали и хрюкали, едва сдерживая порывы рассмеяться во весь голос, такими смешными для нас были разъярённые учителя, как ужаленные бегающие по школе в попытках узнать имена виновных. Когда-нибудь правда о нас обязательно вскроется, и тогда нас ждёт полный кошмар, но сейчас, сидя на унитазе и закрывая рот рукой ученической «иконе» в попытках сдержать поток хохота, я была счастливее, чем была когда-либо.
Однажды, идя по коридору, наполненному безжизненными учениками, Она вдруг вышагнула вперёд меня уверенным шагом, развернулась ко мне на пятках, — так резко, что юбка повторила это движение за ней, — и протянула мне руку.
— Ты хочешь быть со мной? — Спросила Она меня уверенно и живо.
В очередной раз я завязла в синеве её глаз, затем посмотрела на руку. Я не до конца понимала, что Она имела в виду. А может быть, прекрасно понимала. Что бы это ни значило, я взяла её изящную тонкую ладонь и скрепила рукопожатие.
— Хочу, — Ответила я.
Тогда Она взяла меня за руку, и мы устремились вглубь коридора. Ничего не имело для меня столько смысла, как её рука в моей. Когда-нибудь правда о нас обязательно вскроется, и тогда я буду с гордостью вспоминать, чью руку я держала.
