Закат варился в небе, густой закат, как варенье… (И. Бабель)
Закат подкрался незаметно.
Из флюидов томного вечера выткался над горизонтом дивный ковёр такой причудливой раскраски, что старина Мунк гневно кувыркнулся в собственном гробу, а богопослушные граждане, перекрестившись, начали готовиться к ужину с подобающими рядовому, в общем-то, событию причитаниями:
— Ну, вот, ещё один день прошёл… И слава Богу.
Учёные мужи, подметившие эту ритуальную сцену, однажды весьма озадачились, а после, будто в насмешку над суеверными соотечественниками, назвали первые, упавшие на грешную землю сумерки гражданскими.
Можно, конечно, возразить почтенным корифеям и академическим светилам, но лучше не стоит. Ведь, как известно, наука умеет много гитик. Где уж нам чай пить-то?
И вот уже закипает самовар на освещенной стоваттной лампочкой веранде. Где-то в гранитной усыпальнице перевернулся в саркофаге пролетарский вождь, подсмотревший ненароком вредительское расточительство приписываемого ему изобретения. А кружение мотыльков в ореоле светильника возбуждает досужую мысль о бренности бытия всякой твари, угодившей в роковые сети генерального плана электрификации отечества. Которое, что архиважно, без роздыху пребывает в опасности.
Но что, в сущности, способно усыпить бдительность хозяина возведенной предками усадьбы, граничащей огородами с беспросветной чернотой мироздания. Ведь отошедший от светового дня трудяга в первую голову размышляет лишь о покое. А голова дана человеку не для ушей.