Двое сидели у реки в зарослях тростника. Это было едва ли не единственное место, где они могли побыть обычными людьми. Простая темная полотняная одежда скрывала их личности от любого, кто мог бы забрести в этот укромный уголок Шуруппака. Молодая женщина, еще не утратившая черты подростка, ловила каждое слово своего спутника.
— … И вот тогда я сравнюсь с самим Нергалом и смогу победить его! — голос юноши горел страстью к битве, гордыней и тщеславием.
Девушка с нежностью смотрела на одухотворённое красивое лицо. Его овал казался ей идеальным, не даром Зиусудра считался потомком Баала, великого громовержца. Глаза орехово-зеленого цвета, как казалось, сулили ей все блага этого мира.
— Почему ты смотришь на меня так, Анзу? Углядела пятно и теперь разглядываешь?
Зиусудра склонился к воде, чтобы увидеть несуществующее пятно и смыть его. Румянец от смущения залил фарфоровые щеки Анзу.
— Нет, Ваше Величество, вы просто очень интересный рассказчик, я каждый раз заслушиваюсь, — лицо стало гореть еще сильнее. — Из-за этого я и засматриваюсь. Простите.
Зиусудра снова рухнул в тростник рядом с ней. Анзу легла на спину. Над ними по лазурному куполу неба плыли облака. И в этом было столько умиротворения, что ей хотелось растянуть эти моменты до бесконечности. Хотелось перестать быть дочерью жреца и просто раствориться здесь, в водах Евфрата, который вечно будет орошать этот засушливый край. Хотелось быть такой же живительной силой для Зиусудры.
Он лежал, повернув голову на бок, и смотрел на Анзу. Многие считали ее красивой. Вглядываясь в ее точеный профиль Зиусудра приходил к тому же выводу. Поэты могли сравнить ее нетипичную молочно-белую кожу с лунным сиянием. Говорят, такой белоснежной кожей обладают только боги и их потомки. Что же, он мечтал бы быть подобным богу. Анзу не раз говорила с ним об этом, не раз восхищалась им, превозносила его практически на один уровень с Энки. И было в ее словах и взглядах что-то искренне нежное, что-то заманчивое. Усопший отец часто прочил Анзу ему в жены, говоря, что лучше партии не сыскать. И весь двор был согласен: красивая, умная, из превосходной семьи и, конечно же, влюбленная в него.
И все же сердце Зиусудры не было тронуто ни одним из ее качеств. Проводя с ней время, он не чувствовал ни страсти, ни покоя, ни желания остановить время. Ему просто нравилось как она ловит каждую его фразу, нравилось, что она не докучает ему лишней болтовней. Ему нравилось все, кроме перспективы стать ее мужем.
Анзу перевернулась на бок и приподнялась на локте. Впервые за эти несколько часов она вспомнила зачем позвала Зиусудру. На ее лице застыло выражение легкой обеспокоенности и замешательства. Как бы рассказать ему так, чтобы не вызвать гнева. Но он опередил ее.
— Что-то случилось?
Анзу покачала головой. В голове созрел план, нужно только зайти издалека и она получит то, чего так хочет.
— Ты придешь на мою инициацию?
Настала очередь Зиусудры насторожиться. Конечно, он слышал разговоры о том, что Анзу готовят в жрицы. И все же никогда не придавал этому значения. Она была неотделимой частью Шуруппака и его жизни.
— С чего это тебя решили сделать жрицей?
— Отец не собирается выдавать меня замуж, сказал, что мой потенциал выше, чем призвание рожать наследников, — Анзу пожала плечами. Глаза заволокло мечтательной дымкой. Она видела как шагает по городу в пурпурной одежде верховной жрицы богини Инанны, как люди просят у нее благословления и как кланяются ей вслед. Она будет почитаема как ее отец и как Зиусудра. — Верховная жрица сама сказала, что Инанна избрала меня для Шуруппака, — Анзу села, поджав ноги под себя. — Только представь, как это прекрасно служить самой богине любви и плодородия! Жрицы могут даровать жизнь даже усопшему. Подобно Инанне он возродится из пепла. А как прекрасен обычай ежегодного бракосочетания правителя с верховной жрицей. Это с детства завораживало меня…
Только сейчас Зиусудра все понял. Все его отговорки, все споры, побеги. Абсолютно все бесполезно. Анзу предначертана ему отцом так или иначе. У родителей не получилось заставить его полюбить ее или, хотя бы, силой женить его светским браком. Но они сделали хуже, гаже, обязав его ежегодно вступать с ней в брак под страхом оставить свой народ без урожая. Злость охватила его.
— И когда же этот «радостный» день? — он буквально выплюнул эту фразу.
Еще секунду назад веселая, Анзу побледнела, а в глазах застыли слезы. Что такого она сказала, что Зиусудра так взбесился? Неужели его не радует ее удача?
— В новолуние, — бормотание было настолько тихим, что его было едва слышно.
Значит оставалось около недели. И почему эта дурочка рассказала только сейчас, а не когда ее только начали готовить к службе в храме? Неужели она настолько желает получить его, что готова пойти даже на такие гнусности? Нет, Анзу не может быть такой коварной. Она бы никогда не причинила ему вреда. Это все козни ее отца.
— Я не могу обещать тебе, что приду. Если бы ты сказала раньше, я бы смог перенести свой дипломатический визит в Урук. Но я попробую сделать это для тебя.
Конечно не было никакого визита, он выдумал его только сейчас. Не станет он смотреть как Анзу абсолютно нагой проходит все испытания чтобы в конце уподобиться Инанне, восставшей из Царства Мертвых. Оставив легкий поцелуй на бледной щеке, Зиусудра сбежал.
Только поздним вечером Анзу вернулась домой. Все это время она провела у реки. Невыплаканные слезы жгли глаза. Шесть часов она силилась заплакать и не смогла. Уязвленная гордость не позволяла опускать руки, призывала ее обрушить своды дворца на голову предателя. Сделать хоть что-то, чтобы отыграться за унижение. Она не питала иллюзий, которые способна подарить любовь. Анзу всегда понимала, что Зиусудра не любит ее. Точнее любит, но не так как она этого хотела и заслуживала. Он всегда искал ее копию. Он всегда хотел такую же, но согласиться с тем, что Анзу та самая он не желал. И потому она продолжала питать свои чувства к нему надеждами, что рано или поздно его глаза откроются. Но то, что произошло сегодня, то как он отмахнулся от ее стремления заставило ее протрезветь. Зиусудра не изменится. Он всегда будет выбирать не ее.
На осознание этого потребовалось несколько часов, а потому, когда расстроенная Анзу вошла в дом, никто не стал докучать ей: настолько растоптанной она выглядела. Ванна, заботливо подготовленная служанками, давно остыла, но девушка не стремилась вылезать или просить горячей воды. Она просто лежала и вглядывалась в свои распухшие и ставшие морщинистыми руки. Насколько же проще стала ее жизнь будь она старухой без будущего, не говори ей мужчины комплиментов, скажи Зиусудра прямо, что не любит ее. Но она была молода, красива, с блестящим будущим и хорошо осознавала это. От этого становилось только больнее.
Раскаленные солнцем стены остыли и теперь вода стала казаться ледяной. Нехотя Анзу вышла из купели и обмоталась длинным полотенцем. Обтираться им не было никакого желания. Без сил Анзу рухнула на жесткую постель. «Так больше не может продолжаться, — говорила она сама себе. — Сколько можно уже унижаться перед ним. Нужно вырвать из сердца все чувства. Нужно быть мудрее». Хотя сколько раз она уже себе это говорила? Сколько раз давала клятвы? И каждый раз вся решимость рушилась от одного взгляда на Зиусудру. Он был ее неизбежностью, ее слабостью. Ее божеством. Сама того не замечая, Анзу заснула. Ей снился этот день, то каким он мог бы быть.
Утро встретило ее разочарованием: на рассвете Зиусудра уехал. Об этом сказала служанка, пришедшая разбудить ее и помочь одеться. Выгнав глупую девчонку, Анзу, не вставая с кровати, истерически рассмеялась. Если вчера она еще не понимала почему до этого не слышала ни о какой поездке в Урук, то сейчас отчетливо поняла: царь бежал от нее, от ее любви, от своих обязанностей. Зиусудра даже не удосужился обставить прилично свой побег, он просто скрывался как убийца или ночной вор. Низко, подло, совсем неподобающе. Что же, если он так жаждет избавиться от нее, то Анзу не станет мешать.
***
Улицы города заполнил праздник. Анзу, глядящей на толпу с высоты дворцовых сводов, казалось, что буквально все пришли посмотреть на ее триумф. Даже ее прапрадед прибыл из Ниппура. Это был очень старый, некогда высокий и крепкий мужчина. Даже сейчас он казался величественным, хотя дряхлость уже была видна невооруженным глазом. Никто точно не мог сказать сколько ему лет, может сотня, а может уже и больше. Его рябое, все в старческих пятнах, лицо пугало Анзу, и все же она повиновалась ему, когда он попросил ее подойти. Мужчина долго вглядывался в юное лицо, словно надеялся прочитать на нем ее судьбу. А потом, удовлетворившись увиденным, отослал ее готовиться к инициации.
Весь ритуал очищения и одевания прошел как в тумане. Анзу даже не могла сказать делали ли с ней что-то. Но вот она стоит в полном облачении у ворот храма. За ней людское море: шумящее, волнующееся, готовое поглотить ее небольшую фигуру. Солнце нещадно палит макушку, но ворота все еще закрыты. Губы давно пересохли и попросить воды не у кого. Анзу кажется, что она совершает самую большую ошибку в жизни. С каждой секундой желание сбежать все сильнее.
Наконец ворота отворились и из них вышел еще старик, жестом приглашая войти. Церемония началась.
Анзу вошла в ворота. Старик, очевидно, исполняющий роль стража мира мёртвых Шугура, снял с ее головы их семейный венец. Четко исполняя обряд и следуя мифу, Анзу спросила:
— Что это, что?
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Страх ледяными стрелами вонзился в сердце. Пока Анзу не произнесла свои слова все происходящее казалось ей страшным сном. Но сон можно прервать, а инициацию нет. Жажда усиливалась. Только богам известно перенесет ли она испытание, только они знают достойна ли она. Анзу обернулась. Людская толпа следовала за ними, перерезая все пути отступления. Дорога есть только вперед. Обреченно Анзу подошла ко вторым воротам. Где-то в глубине сознания прошелестел чей-то голос: «Ты должна оставить прошлое за всеми вратами. Ты должна переродиться. Отпусти все, что мешает спать». Но Анзу не могла, не могла оставить себя за этими вратами. И глубоко вдохнув она протащила себя и всю боль через вторые врата.
Старик отобрал у нее символы ее отца и матери, эквивалент знакам владычества и суда Инанны. Анзу с грустью проводила их взглядом. Она больше не дочь.
— Что это, что? — не своим, куда более старческим и скрипучим голосом спросила она.
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
И развернувшись старик бодрой походкой зашагал к третьим вратам. А Анзу едва заставляла себя сделать хоть шаг. Солнце так сильно напекло голову, что она видела старуху, что-то читающую странно одетому мужчине в ночи. Галлюцинации не добрый знак. Кое-как она добрела до третьих врат.
Старик снял с ее шеи ожерелье, подаренное Зиусудрой.
— Что это, что?
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Здесь, на середине пути, Анзу начала понимать через что проходила Инанна. Как она теряла не только свое облачение, но и силы. Словно в этих предметах была заключена сама ее душа. С каждым шагом Анзу словно умирала.
Едва она переступила через четвертые ворота «Шугур» снял ее охранную подвеску.
— Что это, что? — детским еще не сломившимся голосом спросила Анзу.
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Голова кружилась, ее начало тошнить. Казалось, чем меньше одежды на ней оставалось, тем жарче становилось вокруг. Анзу словно оказалась на раскаленных углях. Неожиданно ее взгляд встретился с взглядом девочки, раскрывшей от ужаса рот. Жрица попыталась улыбнуться, но видение уже исчезло. «Неужели я сойду с ума раньше, чем предстану перед «судом»? Неужели я зря согласилась на этот путь?» — пронеслось у Анзу в голове.
Жрец уже ждал ее у пятых ворот. Едва Анзу перешагнула порог холодные морщинистые руки грубо сорвали с ее рук браслеты.
— Что это, что? — плача вопрошала Анзу.
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Дышать становилось все сложнее. Анзу потянула край сетки в надежде вдохнуть чуть больше воздуха. Но через иссушенную гортань воздух отказывался проникать в легкие. Как долго они идут по этой дороге? Сколько уже прошло времени? Анзу подняла глаза к небу. Солнце было немного выше, чем тогда, когда отец вывел ее из дома. То есть с того момента прошло около часа. Хотя Анзу казалось, что она идет уже несколько дней. Вот и шестые врата. Старик несколько плотоядно ухмыльнулся, прежде чем рвануть с ее груди голубую сетку.
— Что это, что? — еле слышно пробормотала она.
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Анзу пошла дальше. Ноги отказывались служить ей как подобает, и она спотыкалась практически на каждом шагу. Шею жгло. Ее проводник не сильно заботился об удобствах. В глазах Анзу понемногу начинал меркнуть свет. Еще немного и она потеряет сознание. Нужно продолжать идти. Нужно войти в седьмые врата. Нужно закончить этот путь. Рефлекторно она попыталась облизнуть пересохшие губы, но язык оказался таким же сухим и шершавым. Собрав последние силы, Анзу вошла во врата.
Старик, которого будто совершенно не волновала эта адская жара, уже был там. Руки, уже не ледяные, а скорее потные рванули с ее бедер богато украшенную повязку. Анзу вскрикнула от боли.
— Что это, что?
— Смирись, жрица Инанны всесильны законы подземного мира! Жрица Инанны, во время подземных обрядов молчи!
Ее тошнило все сильнее. Но вырвать она не могла — последние сутки она ничего не ела. Калейдоскоп образов и видений вертелся перед глазами пока Анзу пошатывающейся походкой шла к помосту, на котором сидела верховная жрица в окружении семи «судей». Картинки, вращавшиеся с нечеловеческой скоростью, стали меркнуть и гаснуть, но девушка упрямо продолжала путь. Если она сейчас отступит, то никогда не получит избавления от Зиусудры и своей любви к нему. Если она сейчас упадет, то никогда не станет жрицей. Анзу споткнулась и упала на одно колено. Служители храма хотели броситься к ней, но она величавым жестом остановила их и встала. Никто не остановит ее на этом пути. Никто не станет для нее преградой.
Верховная жрица, следуя обряду, вскочила на ноги, как только Анзу оставалось всего несколько шагов до пьедестала. И только сейчас, когда можно было уже не держаться, Анзу рухнула без чувств.
Никому не было до этого дела. Она прошла весь путь, как полагается. Упала в нужный момент, а, значит, можно было продолжить обряд. Бесчувственное тело Анзу связали тонкими серебряными нитями по рукам и подвесили на крюк у столба, заранее установленного в углу двора. Там ей предстояло висеть девять дневных и девять ночных часов, подобно Инанне, три дня и три ночи висевшей мертвой в преисподней.
Анзу повесили ровно в полдень. И солнце, ранее беспощадно выжигавшее в ней силы и разум, вновь принялось за дело. Вначале на стройном белом теле появились бусины пота, которые со временем превратились в ручьи. Кожа покраснела, казалось, что Анзу пылает. «Судьи», посидев для приличия час, удалились в прохладную тень храма. Возле почти бездыханного тела оставались только слуги, обязанные следить, чтобы Анзу не умерла. Первые три часа подошли к концу. Но жрица не приходила в себя, оставаясь так же неподвижно висеть под палящим солнцем. Отец стал беспокоиться, а выдержит ли она такое испытание. Провисеть весь день под летним солнцем задача не из легких. Шел уже пятый час испытания, но Анзу не подавала признаков жизни. Тогда отец подкупил слугу, чтобы тот обтер тело мокрой губкой. Но и это не помогло. Только через восемь часов сознание начало возвращаться в ее измученное тело. Было ли это заслугой обтираний или вечерняя прохлада помогла ей восстать Анзу не знала.
Обожжённое солнцем тело болело, руки, опутанные серебряными нитями, нещадно ныли, а голова болела. Анзу тихо застонала. Пересохшее горло отреагировало на стон острой болью. Пить хотелось сильнее, чем опустить затекшие и порядком разъеденные металлом и потом руки. Но никто не позволил бы ей пить до самого утра. Даже у Зиусудры, правителя этого города, нет власти так нарушать ритуал. Зиусудра. Это имя всплыло из глубины сознания, но не всколыхнуло в Анзу никаких воспоминаний. Сейчас все ее естество хотело только живительного глотка воды.
Девять дневных часов закончились и слуги принялись зажигать по всему периметру двора факелы. Пламя, хоть и горело в двух метрах от Анзу, сильно обожгло воспаленную кожу. И если бы у нее оставались силы, то Анзу бы закричала. Но скоро и эта боль отступила. К середине ночи Анзу не чувствовала уже ничего. В ее мыслях появилась спасительная пустота, а в усталых глазах — отреченность. Еще несколько часов и новый день загорится на востоке. А потом, когда солнце окончательно встанет над городом, ее снимут с крюка и унесут в храм, чтобы она восстановилась и восстала из мертвых.
Два дня верховные жрецы бились за жизнь Анзу. Живительные травы и заклинания затягивали раны на коже юной жрицы. Живительная вода Евфрата должна была залечить ее внутренние повреждения. Все это время Анзу провела без сознания, блуждая в темных лабиринтах пустынного царства духов. Находясь на краю мира из «которого нет возврата», она страшилась найти врата и их привратника. Страшная детская сказка о темной пустоши становилась правдой. В этих коридорах бродят те, кто стоит на пороге смерти. Сюда же попадают жрецы, которые пришли узнать тайны былого и грядущего. Холод вечный спутник этого места. И, если ты не готов, то обязательно набредешь на стражей мира мертвых — галл. Все испытания, которые она прошла будто в прошлой жизни, были призваны помочь ей попасть в это место без имени и времени. Ей нужно было забыть все, что имело значение в ее жизни. Венец — символ ее высочайшего происхождения, был отобран первым, чтобы она отринула силу, дающуюся от рождения. Символы родителей отбирались, чтобы она отринула силу семьи, чтобы приняла свое одиночество. Ожерелье — символ красоты, забрали, чтобы Анзу не забывала о ее скоротечности. Подвеска — ее оберег от злых сил, был снят, чтобы показать, что защиту могут даровать только боги. Золотые браслеты были оковами ее внутренних сил. Сетка, покрывавшая торс, была отобрана как знак преклонения перед мужчиной. И, наконец, ее набедренная повязка была изъята в знак избавления от стыда. Всему этому нет места в нижнем мире. Сама жизнь под запретом в этом месте, она не дает сдвинуться с места и найти выход.
Сделав глубокий вдох Анзу пошла вдоль стен, стараясь обходить места, где, как ей казалось, кто-то говорил. Нельзя приближаться ни к людям, ни к демонам. Первые начнут умолять о помощи, а вторые уволокут. Здесь есть шанс выбраться только у одиночек. Холод сковывал обнаженное тело, а зубы начинали предательски стучать. Анзу растерла руки, пощипала себя за ноги, но подвижность к ним не возвращалась. Нужно побыстрее выбираться. Но вот куда? Все стены одинаково черны, нет ни запахов, ни звуков. Только могильный холод. Послышался крик. Анзу инстинктивно скрылась за ближайшим поворотом. На несколько мгновений все снова стихло, поглощенное магией этого места, а потом звук повторился. Раскатистее, громче, ближе. Боясь даже дышать Анзу глянула за угол. Сначала ничего не было видно, такой же пустой и черный коридор, что и до этого. Но постепенно тьма пришла в движение, обрела форму. Две черных, почти бестелесных сущности, описать которых Анзу не могла, тащили в ее направлении истошно вопящего и сопротивляющегося мужчину. И, наверное, она бы проследила за ними, если бы не была напугана настолько, что, едва различив фигуру пленника, спряталась за спасительную стену и осела, сжавшись в комок. Что было бы, если охрана повела его сюда, Анзу не хотела даже думать. Как только звуки исчезли в отдалении она побежала со всех ног, совершенно потеряв какую-либо систему и дорогу. Лишь бы подальше отсюда. Лишь бы этот кошмар закончился.
В нос ударил сладковатый запах мертвечины. Анзу опешила. Прямо перед ней стояла огромная птица с львиной головой и своими длинными орлиными когтями разрывала плоть одного их пленников этого места. Животные, древние инстинкты кричали, что нужно бежать, но она не могла. Никто не может убежать от своей судьбы. А сейчас пред ней стояла Анзу — решающая судьбы смертных. Именно в честь этого чудовища отец нарек ее. И, судя по всему, сейчас решалось все. Как решит Анзу — так и будет.
Звук, похожий на птичий крик и рычание льва одновременно, эхом разлетелся по коридору. Птица, позабыв про свой обед наступала на жрицу. Потребовалось все самообладание, чтобы не броситься бежать без оглядки, а остаться стоять на месте. Чудовище наклонив голову к лицу Анзу, обнюхало ее и отступило куда-то в темноту. Оттуда, где еще мгновение назад были горящие желтые глаза, подул свежий летний ветер, донося до нее запахи родного Шуруппака. Обретя возможность двигаться, Анзу подбежала к стене и как только дотронулась до нее — провалилась в пропасть.
Она очнулась за час до полудня. Ровно через три дня после начала ритуала. Тело ее, искусно залеченное жрецами, не сохранило ни следа испытаний, но вот душа изменилась навсегда. Однако, сейчас не было времени горевать о произошедшем. Нужно сделать все как подобает.
Анзу коленопреклоненно молилась у статуи Инанны. Богиня уже даровала ей жизнь, пусть же будет так благосклонна и подарит ей сил и мудрости забыть о ее любви к Зиусудре. Мягкая рука служанки коснулась ее плеча. Пора. Теперь черед Анзу предстать перед народом в облике возрожденной богини. Снова были пройдены все врата. Все одеяния Анзу, но не голубые, а цвета молодой травы вернулись на свои места, включая украшения и обереги. Последним был венец, представлявший собой золотой диск с лучами- жемчужинами. Он ярко блестел на солнце, создавая иллюзию нимба над ее головой. Инициация окончена. Теперь Анзу новая жрица Инанны и скоро заменит на посту верховную жрицу Шуруппака.
***
Уже через неделю после своего триумфа Анзу уехала на север в Аратту – главный центр поклонения Инанне. Оставаться дома она больше не могла. Все в Шуруппаке вызывало у нее кошмары по ночам: ей постоянно снились застрявшие между мирами люди, ее разрывала на части птица с головой льва. Каждый переулок, в который она входила, словно наполнялся тьмой и холодом. А иногда ей даже казалось, что за углом ее поджидают те самые сущности, которых она видела в тех темных коридорах. Они же последовали за ней и на корабль. Испытания что-то надломили в ней. И никакие травы и медитации не помогали ей залечить раны. Глядя ночами в черные воды Евфрата, Анзу думала только о своей смерти, представляла, как стражи протащат ее этими черными коридорами. И она совершенно не была к этому готова. Она совершенно точно не хотела умирать.
В гавани Урука Анзу видела Зиусудру, но ни окликнуть, ни подойти к нему не решилась. Сначала она мысленно просила его хотя бы повернуть голову в ее сторону, потом стала просто наблюдать, вырезая в своей голове образы порта и Зиусудры. Но к нему подошла какая-то девушка и Анзу, плюнув за борт, ушла. Ей не было места в празднике его жизни. Что же предателям в ее сердце тоже места больше не будет. Уже ночью путешествие продолжилось. Чем дальше корабли уплывали на север, тем живописней ей казалась природа. Жаркие и засушливые равнины сменились зелеными предгорьями. Их же скоро заменили горные хребты, подпирающие вершинами сами небеса. Белый, сверкающий на полуденном солнце город величаво стоял на равнине, обрамленной горами, словно драгоценный камень. Это была Аратта – венец северных земель.
Анзу казалось, что именно здесь жизнь бьет ключом. Размеренность Шуруппака противопоставлялась деятельности местных жителей. Здесь не было времени на отдых. Короткое лето сменялось дождливой осенью. А на смену ей приходила снежная зима, с ее буранами и лавинами. В такие ночи Анзу казалось, что на землю сошли ануннаки – призванные уничтожить род людской. Но и зима сменялась молодой и цветущей весной. Аратта, в противовес земледельческому югу, была центром ремесленников. Здесь плавили золото, чтобы ювелиры изготавливали свои лучшие товары на продажу. Местные каменных дел мастера обрабатывали невероятно дорогой лазурит, создавая не только чудные украшения, но и предметы культа. А воины могли дать фору любом из шурупаксиких силачей.
Анзу всей душой полюбила этот буйный край, в котором чувствовалось дыхание богов. Ей нравились местные жрецы, сумевшие не просто отогнать от нее демонов бездны, но и покорить некоторых из них. Здесь Анзу чувствовала себя живой, цельной, нужной. И ничто не омрачало ее жизни и учебы до прихода богатого корабля из Урука. Ведомая любопытством Анзу пришла на пристань, чтобы послушать байки о путешествиях и, возможно, узнать новости из дома. Она хохотала до боли в животе от рассказов о юнгах их неопытности. Затаив дыхание слушала о выходе судна из сильного шторма. Флиртовала с симпатичными матросами. А потом… Потом кто-то завел беседу о свадьбе принцессы Урука с правителем Шуруппака. Сердце сжалось. А грудь словно придавили громадным валуном. Анзу не могла даже вдохнуть. Весь этот год она старалась не думать о Зиусудре, а редкие размышления сводила к надежде, что он осознает насколько любит ее. Но сейчас все ее мечты рухнули, разбившись подобно волнам, столкнувшимся с утесом. Женат. Так коротко и так безапелляционно. И только Анзу смогла отогнать от себя неприятные мысли новая весть обрушилась на нее: Зиусудра не просто женился, он стал отцом.
Это выбило почву из-под ног и Анзу заболела. Месяц она лежала в горячке, а потом еще несколько недель ходила словно в воду опущенная. Но время затягивает все раны и Анзу научилась принимать все произошедшее. Некого было винить в решениях других людей, так же как не было смысла сетовать на безответность своих собственных чувств. Каждый новый день начинался одинаково: Анзу просыпалась еще до рассвета и, нарыдавшись вдоволь, выходила из своих комнат, потом следовала молитва и легкий завтрак. Ближе к обеду она уходила к главной жрице для изучения магических практик и некромантии в их числе. Это время она любила больше всего. В этих темных, пропитанных мирой и ладаном, комнатах царил такой покой, которого Анзу не могла бы достичь в своей душе. Вечерами они помогали нуждающимся, молились и просто занимали свой досуг играми или рукоделием. Иногда в их размеренный уклад жизни врывались шумные праздники. Тогда Азну с остальными жрицами блистала во всей своей красе.
За два года слезы иссохли в ее глазах, а Шуруппак, родители и Зиусудра стали казаться чем-то сказочным, нереальным. Чтобы не потерять связь с воспоминаниями Анзу стала вести записи основных событий своей жизни. Постепенно они стали дополняться формулами заклинаний и рецептами зелий. Особое внимание Анзу уделяла обряду воскрешения. Конечно, он был далек от идеала, но в теории была возможность вернуть умершего на один день. Постепенно идея вернуть лучших из лучших в этот мир полностью поглотила ее. Анзу казалось, что еще чуть-чуть и она найдет тайну вечной жизни. Но сколько бы табличек она не изучала – ответы не находились. И все же каждый день темную фигуру Анзу видели склоненной над письменами.
Все закончилось так же внезапно, как и началось. В середине зимы Анзу вызвали к верховной жрице не в привычное время. Она выглядела озадаченной и даже несколько взволнованной. Все вопросы своей подопечной она властно остановила движением руки. Так Анзу узнала, что обязана немедленно выехать домой. Ее обучение было окончено по самым трагическим обстоятельствам – умирала ее первая наставница. Судьба и долг звали обратно в Шуруппак, а Анзу старалась придумать поводы остаться здесь. И ни одному из них не было суждено быть озвученным. Верховная жрица уже все подготовила, а ей оставалось только собрать вещи, чтобы утром отправиться сушей в Шуррупак, поскольку зимние плаванья слишком опасны.
***
Как не спешили повозки в Шуруппак, а Анзу все-таки опоздала. Когда она, даже не сказав вознице и слова, бросилась вверх через все ворота, все уже было закончено. Оставались последние приготовления погребению. Зиусудра заботливо отстрачивал этот момент уже неделю, искренне надеясь, что все обязанности в церемонии на себя возьмет Анзу, а он просто посочувствует утрате города. Но она все не приезжала, а жрецы и советники все сильнее давили. Гордость не позволяла Зиусудре признаться, что он до ужаса стал бояться смерти и мертвых. И сейчас не та ситуация, когда он мог просто уехать: никто бы не позволил ему выехать до похорон «жены». Даже если они были связаны просто формальными ритуалами роль скорбящего мужа он был обязан отыграть. Зиусудра отчаянно хотел вернуться в те времена, когда все страхи от него отводила Анзу. Когда на ее хрупкие плечи можно было переложить самые неприятные мысли. Но эта предательница сбежала и бросила его и их дружбу. Поставила свои никчемные желания и мечты выше всего. А сейчас она своим отсутствием ставит его в самое страшное из положений. Его жена – Шамиран уже провела шесть ночей подле него у мертвой жрицы. И это присутствие не успокаивало. Она была хорошей опорой в спокойные дни, прекрасной матерью их сыновьям, но совершенно отвратительно боялась почти всех вещей на свете. Иногда Зиусудра даже жалел, что женился на ней. Он хотел, чтобы оберегали его, а Шамиран сама требовала заботы и устранения ее страхов.
Сейчас Зиусудра изо всех сил пытался отделаться от роли главного скорбящего. Но пока никто не согласился заменить его. Единственным, к кому Зиусудра еще не обращался, был отец Анзу. И именно его он ждал, разгуливая по залу. Никакие благовония не могли перебить запаха разлагающегося тела, однако Зиусудра всячески старался игнорировать его. Он не мог даже взглянуть в сторону ложа с усопшей. Ее тело навевало немало неприятных воспоминаний, а также приступы тошноты. И все семь дней он был заперт с ней в одном помещении.
Дверь отворилась, принеся с собой поток свежего воздуха. В тишине гулом отзывались тяжелые шаги жреца Энлиля. Вскоре из темноты показался он сам. Это был крупный мужчина лет сорока с похожей на шар бритой головой. Зиусудра часто задавался вопросом как у такого некрасивого человека могла появиться такая дочь как Анзу.
— Вы звали меня, государь? – жрец неожиданно грациозно поклонился. – Какие вопросы вы желали со мной обсудить?
Зиусудра молчал, подыскивая наиболее подходящие слова. И никак не мог придумать формулировку, которая бы не оскорбила его собеседника. А ведь предстояло не просто не обидеть, но и заставить сделать так, как хочет он. За это время Зиусудра перепробовал все: вежливые просьбы, приказы, он сулил деньги и повышение на службе, он угрожал. И все же, все жрецы и чиновники ему отказали, вежливо ссылаясь на обычаи и кары в загробном мире.
— Я хотел поговорить об Анзу. – повелительный жест остановил хотевшего, что-то возразить. – Если она не вернется к утру, вы замените ее на погребении. Принимая в учет, что я являюсь в некотором роде мужем покойной, я окажу ей все почести, но главным действующим лицом останетесь вы.
Слова Зиусудры разожгли и без того тлеющий конфликт. С самого отъезда Анзу между жрецом и королем возникло противостояние. Первый был глубоко убежден, что все злоключения его дочери и их города связаны со вторым. А Зиусудра винил жреца в заговоре. Каком и против кого сказать он не мог, но был абсолютно уверен в двуличности своего не сложившегося тестя.
— Я правильно вас понял? Вы настолько трус, что не можете даже похоронить вашу «жену». – последнее слово он особенно выделил, стараясь уязвить побольнее гордость Зиусудры. Всем в городе была известна его брезгливость к ритуалу бракосочетания между жрицей и правителем. – Или вы через меня стараетесь наказать Анзу, за то, что она больше не вьется у ваших ног?
Голос мужчины сорвался на крик. Зачем хранить приличие, если остальные давно его потеряли. Злость на весь мир, тлевшая в Зиусудре, наконец смогла выйти наружу благодаря этим словам, обращённым к нему. А нежелание признавать их правдивость только усугубило ситуацию. Зиусудра с размаху ударил жреца в лицо. И в этот же миг под сводами прогремел голос Анзу:
— Как вы смеете устраивать подобное у тела покойной?! Неужели в вас не осталось уважения к богине?!
Мужчины синхронно повернулись к ней, оба с занесенными для удара кулаками. Но сразу же опустили их. Если бы сейчас кто-то попросил Зиусудру назвать имя самой красивой женщины, то он не задумываясь назвал бы Анзу. Он никогда раньше не предавал значения ее внешности, но сейчас, когда перед ним стояла разъярённая, немного уставшая и такая несгибаемая подруга детства, осознание наконец догнало его. Анзу всегда была красавицей, просто он был слепцом. Наваждение пропало как только она начала двигаться.
Анзу, больше не обращая на них внимания, быстрым шагом пошла к ложу, на котором лежала верховная жрица. Зиусудра видел как она скривила лицо стоило только подойти поближе. Потом она подозвала слугу и что-то прошептала ему на ухо. Дальше Зиусудра предпочел не смотреть, поскольку Анзу склонилась и поцеловала покойную в лоб.
— Рад, что ты успела, дорогая. — Первым это молчание разрушил жрец. Анзу, которая что-то поправляла у изголовья, обернулась. – Наш правитель как раз требовал, чтобы я заменил его на завтрашней церемонии погребения.
— Тогда ваше счастье что я здесь, отец. – Анзу устало потерла глаза. – Проследите, чтобы мои вещи подготовили. Ваше величество, вы можете пойти и отдохнуть. Я прослежу чтобы все было идеально.
***
Эту ночь она провела одна. В зале работалось спокойно и никто не смел даже войти. Выгнав всех Анзу получила возможность проверить на практике все свои наработки. Растерев травы и мирру с ладаном в порошок, она методично смешивала их с маслами: шиповника, кипариса, кедра, лаванды. Еще не поздно было остановиться. Из-за ошибок Зиусудры тело сильно повреждено и может не выдержать. Анзу сидела на полу скрестив ноги и покусывала костяшку указательного пальца. Это помогало ей думать. Если она вызовет его и тело не выдержит есть большой риск стать следующим сосудом для демона. Но если она не станет ничего предпринимать, то можно и вовсе остаться без ответов. Анзу вглядывалась в заострившееся лицо бывшей верховной жрицы. Сможет ли она осквернить ее тело ради одной только возможности задать интересующий ее вопрос. Совесть кричала, что не сможет, но тщеславие было сильнее. И, поднявшись. Анзу начала ритуал.
Сначала она аккуратно раздела покойную. Сделать это было непросто: та быстро разлагалась от жары и на ее коже уже выступали зеленоватые пузыри с гноем. Анзу тошнило. Собрав все свои силы, она принялась тягуче распевать заклинания, попутно смазывая зеленоватую плоть смесью трав и масел. Через узкие окна стало слышно усиливающееся завывание ветра. Анзу упрямо продолжала. Она уже закончила с помазаньем и теперь остервенело душила птенцов, подготовленных для завтрашнего жертвоприношения. Порывы ветра за окном ревели еще несколько минут, а потом все стихло. Наступила мертвая тишина.
Словно завороженная, Анзу повернула голову к ложу. С него мутными, болотного цвета глазами смотрело чудовище, всего несколько минут назад бывшее ее наставницей. Существо противно улыбалось синеватыми губами, через разрез которых проглядывали желтые зубы. Сердце Анзу издало три глухих удара, когда оно дернулось в ее сторону. Неестественно вывернув конечности оно быстро подползло к ней. В нос тут же ударил сильный запах гнили.
— Чего хочет молодая жрица? – его голос был скрипучим и неприятно раздирал уши.
Несколько секунд Анзу молча смотрела на него, то и дело сглатывая подкатывавшие рвотные массы, а потом выпалила:
— Зиусудру со всеми его потрохами.
***
Анзу разбудили слуги. От вчерашнего наваждения не осталось и следа: покойная лежала на своем месте, как и прежде, только зелень сошла с ее лица и тела, птенцы же, почему-то все черные, весело пели свои песни солнцу. Все выглядело естественным, настоящим. И Анзу выдохнула и, если бы не ноющая шея, за которую ее вчера схватил демон, даже поверила бы что все было только страшным сном. Сегодня облачаться полагалось самой. Значит у нее был шанс обследовать свое тело на предмет повреждений. Несколько глубоких царапин на шее, груди, бедрах. Хорошо, что это можно было скрыть одеждой. Что же, сегодня раздеваться будет царь.
Когда она об этом сказала Зиусудре он решительно протестовал. Потребовалось немало усилий и доводов, чтобы переубедить его. Анзу упрекала в ненадлежащей подготовке со стороны Зиусудры, призывала в свидетели Энки и остальных богов, кричала, что раз он так эгоистичен, то она сейчас же отменит все свои чары и уедет из Шуруппака обратно в Арату, а он будет сам заниматься похоронами. Это подействовало. Нехотя Зиусудра согласился.
Процессия тронулась. Первым шел срывающий с себя одежду и причитающий правитель Шуруппака. За ним две храмовых жрицы в черных одеяниях. За ними шла Анзу, голосящая ради приличия, а за ней шли все жрецы и чиновники. Последней выносили усопшую. Как только все плачи были произнесены, последовали проклятия демонам, унесшим жизнь их великой жрицы. После начались благопожелания умершей и её «мужу». На берегу реки, перед переправкой тела на берег погребения, Анзу желала благочестия и удачи, которыми Инанна удостоит одну из самых преданных ее служанок. Она будет молиться за нее и смягчит сердца семи судей подземного мира. На этом моменте Анзу зарыдала по-настоящему. Ей уж точно было известно, что упокоения этой женщине не видать. С удвоенной силой Анзу просила милости у легендарных героев и царей. Она лично перерезала горла многочисленным животным, которым суждено было стать жертвой богам. Зиусудра высказал надежду, что в подземном мире его «жена» обретет счастье в занятии любимым ею рукоделии.
Когда паромщик уже взобрался на борт Анзу начала церемонию пожеланий. Она сулила Шуруппаку процветание, культу Инанны укрепление, а простым обитателям города – богатства, часть которого регулярно должна доставляться усопшей по глиняной трубочке в место напоения водой.
Похороны закончились и Анзу осталась одна со своими демонами. Заглушенные днем воспоминания накатили на нее, руша все на своем пути. Вот здесь, в центре зала, они начали свой разговор и Анзу получила первую метку на шее. Тогда это еще казалось сном, было нереальным. С каждым заданным вопросом демон наступал на нее, заставляя отступать ближе к окну. С каждой секундой того разговора Анзу все больше сомневалась в своем желании. Неудобные вопросы то и дело возникали в ее голове, но она упрямо гнала их от себя. А демон все давил на болевые точки. Он говорил, что Зиусудра никогда не полюбит ее, с кем бы Анзу не заключила договор. Что он может сделать его рабом, мужем, кем угодно, но цена будет слишком высока. Анзу упрямо твердила, что Зиусудра нужен ей любой ценой, а любовь уж как-нибудь придёт потом. Демон хохотал над ее заблуждениями, но все же поставил цену. Сейчас, стоя в оконном проеме, Анзу должна была решить готова ли она заплатить цену в души всех, кого она похоронит. Когда спустя несколько мучительно-долгих минут раздумий она сказала «да», демон притянул ее к себе за бедра и скрепил договор поцелуем.
Никто не должен узнать, что из-за нее теперь ни один из жителей Шуруппака не попадет в подземный мир. Анзу не позволит жалости взять над ней верх. Но если дело коснется ее семьи, она позаботится, чтобы их души попали туда, куда были должны. Дверь за спиной тихо скрипнула и в тишине раздался негромкий окрик: «Анзу!» Вот только его и не хватало здесь в этот предзакатный час.
— Проходите, Ваше Величество.
— Что ты устроила сегодня утром? Неужели я похож на мальчишку, которым можно манипулировать?
На бледных щеках Зиусудры горел румянец злости. Чего-то подобного она ожидала, когда он сквозь зубы процедил свое согласие, но обычно он стремился показывать свое недовольство холодностью. Анзу приподняла брови и сжала губы, готовясь к очередной баталии.
— А что же я устроила, Ваше Величество? Разве священные обряды не предписывают родне усопшего отрекаться от одежды во время скорбного шествия?
Зиусудра шумно выдохнул. Оба жрецы они прекрасно знали обряды и распределение ролей в них. Он смотрел в ее спокойное лицо и не мог найти даже тени той девушки, которая совсем недавно каждый день сидела с ним в зарослях тростника и слушала все рассказы с слепой влюбленностью. Перед ним была взрослая женщина, готовая отстаивать свою правоту и свои решения.
— Мы с советниками…
— Ваши советники вчера приходили ко мне и сами настаивали, чтобы вы достойно исполнили свою роль.
Анзу блефовала, никто, кроме отца, не приходил к ней вчера, и только с его слов она знала о недовольстве совета. Но Зиусудра никогда не опустится до расспросов своих рабов, а потому ее блеф не будет раскрыт.
— Ты сильно изменилась. – резко перевел тему Зиусудра.
— А вы сбежали, бросив меня перед самым важным испытанием в жизни, а потом и вовсе женились.
— Ты первой предала меня, поддавшись на уговоры отца и став жрицей!
Анзу опешила. Она все сделала ради Зиусудры, она стала на эту скользкую дорожку, чтобы он мог жить так как хотел, а теперь у него хватает наглости говорить о предательстве.
— Вы не смеете обвинять меня в подобном! Да во всем мире не нашлось бы человека преданней!
— Если бы это было так ты бы довольствовалась судьбой моего единственного друга! Но ты же хотела большего!
Ее лицо горело как от пощечины. Неужели он только что сказал, что никогда не смог бы полюбить ее. Хотелось кричать, что из-за него теперь весь Шуруппак проклят, но она держалась.
— Вы всегда можете меня выслать из Шуруппака!
Настала очередь Зиусудры пришибленно молчать. Когда он шел сюда, то рассчитывал на ее раскаянье, на долгие извинения. Но Анзу не только не просила прощения, она наступала на него шаг за шагом.
— Вы считаете меня предательницей? Но я не помню, чтобы я говорила, что хочу от вас большего. Вас оскорбляет обряд весенней свадьбы? Вы всегда можете отказаться от участия в нем. Можете поступать как отец вашей жены: делегировать обязанность своему советнику. – Анзу стояла вплотную к Зиусудре. – Но вас устраивает все в обряде. Все, кроме меня. Считаете вы достойны того, через что прошла я? Вы спускались в междумирье, Ваше Величество? Вы видели его обитателей? На вас оставались отметины его стражников? — Анзу откинула волосы, оголяя шею. – Вы даже представления не имеете о том месте!
— Я… Я не знал, что инициация так повлияет на тебя.
Анзу усмехнулась, оголяя белые ровные зубы. Ей так хотелось сделать ему больно, показать картины грядущего будущего. Даже потомки богов смертны. У них тоже есть страхи. И тихо шепча заклинание Анзу распахнула перед ним свои мысли, вводя Зиусудру в мир между мирами. Он видел все: коридоры, бестелесных сущностей, потерянные души, птицу с львиной головой. И когда Анзу выпустила его, боясь, что Зиусудра увидит слишком много, он впал в истерику. Он не мог дышать от сковавшего его страха. Упав на колени Зиусудра цепко вцепился в ее платье, найдя в нем единственный островок надежности. «Какой же он жалкий» — пронеслось в мыслях Анзу. Присев, она принялась гладить его по голове, шепча успокаивающие слова. Но Зиусудра не слушал, зациклившись на страшных картинках. Он не слышал, как Анзу звала его, не чувствовал, как она омывает его лицо водой. Детские страхи снова ожили в нем. Он снова чувствовал, как умирает и не мог с этим ничего поделать.
— Я так боюсь умереть, Анзу! – проговорил Зиусудра, укладываясь к ней на колени.
Она молча гладила его по жестким локонам. Сейчас он выглядел ребенком, который ищет поддержки у матери. То как он доверчиво жался к ее коленям, как обнимал пробуждало в ней желание заботиться о нем, всегда ограждать от всех страхов.
— Не бойся, однажды я найду рецепт вечной жизни.
____________________________________
Шуруппак («исцеляющее место», «место полного благополучия») — древний шумерский город. Был расположен южнее Ниппура, на берегу Евфрата. В настоящее время — городище носит название Телль-Фара, Ирак, провинция (мухафаза) Аль-Кадисия. Шумерские легенды говорят, что перед Всемирным потопом Шуруппак был построен пятым и последним после Сиппара из пяти самых важных городов этих земель того времени.
Нергал (аккад. dNergal) — астральное и хтоническое божество аккадской мифологии. Бог войны, мора, истребления и смерти. Владыка преисподни. Персонификация планеты Марс.
Зиусудра (также Зиудсудра, в вавилонских текстах Атрахасис — «превосходящий мудростью», в ассирийских — Утнапиштим; др.-греч. Xisouthros, Ξίσουθρος, Ксисутрос) — герой шумерского повествования о потопе, созданного возможно в III тысячелетии до н. э. — девятый и последний додинастический царь легендарного периода до Великого потопа.
Баал-Хаддад (Баал-Хаддат, Баал-Хадат) — в ханаанской мифологии бог грома и бури, а также владыка земли и плодородия (в этом качестве выступает как умерщвляемое и воскресаемое божество). Баал-Хаддад рассматривается как одно из имен Баала. Многократно упомянут в Ветхом Завете, в том числе в именах сирийских царей: Бар-Хадад, Хадад-Эзер.
Э́а (шум. Э́нки, Э́йа; аккад. Ха́йа) — в шумеро-аккадской мифологии один из трёх великих богов (наряду с Ану и Энлилем). Божество мудрости, подземных пресных вод и подземного мира, культурных изобретений, создатель реки Тигр; благосклонен к людям.
Инанна, в шумерской мифологии и религии — центральное женское божество. Первоначально Инанна считалась покровительницей продовольствия, была символом обильных урожаев, богиней плодородия и любви.
Место напоения водой — в шумерской традиции название поминовения умерших.
Еще почитать:
Альтея: Полое Солнце — Пролог
Альтея: Полое Солнце — Глава 4 — Деревня дураков
Альтея: Полое Солнце — Глава 3 — Генеральская доля
Разлом миров: Потерянный в мирах — Пролог
«
»
