Тишина

Он сидел на веранде в половине пятого утра, когда безнадёжно уставшее солнце, нехотя поднималось, показывая миру свои одинокие лучи. О них он и думал — интересно что именно так их и назвали — «лучи», сколько их? Миллионы? Миллиарды? Так же как и людей, и все они так же одиноки, как и он, сидящий и с каждым днём всё более сидеющий, луч.

В далеке шумят монстры, гудящие и фыркающие себе что-то под нос груды металла, управление над которыми взяли эти разумные существа — люди. Наш друг усмехнулся — каждый день они садятся в машины, едут на работу, далее домой, какой толк, если лет через сорок, они будут так же как и он сидеть и встречать солнце в абсолютном одиночестве, а другие человекоподобные существа будут портить столь приятное утро, своими проезжающими катафалками.

Время подходит к пяти утра, скоро проедет монстр побольше — поезд, который повезёт всё тех же людей по тем же делам, которые они делают изо дня в день, «день сурка» — именно это и называется теперь жизнью. 

Но единственное что он может делать — это рассуждать, что ещё остаётся, когда твоя временная петля подходит к концу?

Ближе к семи утра улица наполнится детьми, несущих груз знаний, на своей ещё не окрепшей спине, пожалуй это единственный источник шума, который в какой-то мере приносит ему удовольствие, он вспоминает своего сына, когда-то он выходил на эту веранду, чтобы проводить его до школы, теперь же единственное место, где он может навестить его — кладбище. Он погиб три года назад, на скотобойне во Вьетнаме, любитель посидеть в кресло-качалке не воспринимал слово «война» и использовал другое, более подходящее под определение.

Сегодня суббота, а это значит, что к обеду он поедет за добычей продуктов в местный супермаркет (а это значит заведёт своего, пожирающего бензин монстра). Каждый раз он встречает там воркующих между собой женщин, иногда он представляет как и его жена ходила вместе с ними и они щебетали с о том кто и что приготовит грандиозного на ужин своему мужу, после её смерти из грандиозного у него остались только полуфабрикаты и готовые обеды. Удивительно как его раздражала её излишняя болтливость, если быть точнее, удивительно то, как он сейчас скучает по ней.

Вся его жизнь это шум, с самого рождения и до самой смерти, с самого утра и до поздней ночи, но шум этот является лишь отголосками мира, частью которого он не является уже очень давно. 

Шум его жизни иссяк, он приходит в пустой, молчаливый дом, включает вечернюю телепередачу, под которую Морфей возьмёт его в свои объятия. 

Под шум уснёт и проснётся, но останется всё в той же гниющей тишине.