Люсиль едва не выворачивает от этого воспоминания. Она поспешно выпивает стакан воды, а на тревогу, мелькнувшую в глазах Камиля, замечает беззаботно:

-Поперхнулась, но всё хорошо.

Камиль кивает, снова утыкается в тарелку. Дантон пожимает плечами – он знает женщин и не верит беззаботному тону Люсиль. Сама Люсиль знает, что она здесь лишняя и что Камилю и Дантону надо договорить.

Она поднимается, приносит извинения и легонько касается руки Камиля, забирая свою тарелку. На мгновение он накрывает ее ладонь своей, по-прежнему, не глядя…

И сердце Люсиль преисполняется нежностью.

Возле кроватки маленького Ораса, так сладко спящего в противовес ночным метаниям и бессонницам, Люсиль, убедившись, что дверь плотно закрыта, закусывает рукав и дает себе недолгую свободу для слёз.

***

Тянется очередной страшный день. Камиль уходит. Громко хлопает входная дверь. Люсиль наблюдает за тем, как он уходит по улице вверх, вместе с Дантоном, они о чем-то говорят, но Люсиль знает, что даже если она и услышит их разговор, не сможет понять…

Тянется страшный день, ожидая, когда его сменит страшная ночь.

Сегодня кого-то казнят. Люсиль уже не знает имен осужденных, знает лишь, что обвинения почти одинаковы. И судилища над ними тоже.

Так говорят в толпе, которая противна Люсиль.

В домашних делах можно забыться. Почти забыться. Но когда хочешь забыться – действуешь быстрее.

Закончены прямые и неотложные дела, Орас накормлен и снова спит, а дню еще долго идти. Тянется что-то к самому сердцу, душит где-то глухота нормальный сердечный бой и это невыносимо.