(*)
–Хочешь меня убить, да? – мне не больно от мыслей, мне уже вообще не больно, мне только гневно. Море кровит в моей душе.
Мой брат Сигер убил с помощью колдовства морской ведьмы нашего отца – Морского Царя, забрал престол себе, а я должна с этим смириться? Я хотела этот трон. Я была достойна его. Всегда достойна. Я боролась, подбиралась осторожно, как и положено воде, тончила отношения своего отца со множеством моих братьев и сестёр, и всё равно, всё равно не успела!
Нет, я знала, конечно же, прекрасно знала, что Сигер хочет трон. Более того, он был единственным, пожалуй, перед кем мне не надо было скрывать своих намерений. Мы знали, что нам суждено будет однажды пойти друг против друга, но до поры просто отстраняли других претендентов, подальше убирали их – кого отправляли в ссылку, кого подставляли и чернили перед отцом, а кого-то…
Я не была полна добродетели. Но я не убивала своего отца. Я не узурпировала трон. И свою сестру я не запирала в её же покоях под предлогом её глубочайшего эмоционального потрясения!
Он хуже – и это утешает меня. Это даёт мне моральное право больше не считаться с методами и не оглядываться на совесть. Теперь, когда Сигер хуже, я могу его победить как захочу, а у меня было время посидеть, подумать, прикинуть будущее.
Самое главное – выиграть время.
–Хотел бы, – Сигер не скрывает от меня своих поганых зелёных глаз – свидетельство его договора с морской ведьмой Калипсо – мятежницей и преступницей, заточённой в своей тюрьме ещё в дни Великого Океана. – Хотел бы, Эва, но пока не могу. Народ тебя любит.
Ну а то! В отличие от тебя, Сигер, я с самого детства пыталась быть ласковой с самой последней служанкой, с самым ненужный стражником. Никогда не знаешь кто сыграет роль в твоей истории. В чём суть проколов и падений королей и империй? В том, что они слишком возвысились и оторвались от тех, кем управляли. Вот и получили по заслугам. А слугам много не нужно! Немного ласки, немного участия, да элементарно – по имени назвать, точно помнишь ты всех их легко, как родную семью – и вот уже расположила.
Сигер так не умеет. А я умею. Я вода, настоящая вода, а он так – поверхность её. Сегодня он думает что победил, но вот уже пошли проблемы – он не может убить меня прямо сейчас. Да и никого из тех братьев и сестёр, что остались близки к трону, не может. Ни Алану – плясунью, лёгкую на подъём, дурочку-блаженку, ни полукровку Бардо – ребёнка Морского Царя и какой-то земной женщины.
Я их тоже не выношу, как и Сигер, но Сигер этого не скрывал никогда, а я таила. И сейчас мне нужно сделать упор на это. Сигер не такой предусмотрительный как я, но это ещё не значит, что я легко справлюсь с ним.
–Это временно! – я отзываюсь равнодушно. При его появлении я даже не встаю с постели. А что – сам назвал меня больной, сам и жри сию ложь!
Я выбрала тактику ещё вечером, когда Сигер вдруг сказал:
–Царевне Эве плохо, отведите её в покои!
Мне не было плохо. Мне было гневно. Море закровило в моей душе. Но я не стала сопротивляться и кричать, я знаю, как поступают с крикунами – я сама закрывала рты в своё время, так что я решила покориться.
Я знала, что у меня будет время и попыталась обдумать всё, что только могла, велев ранам в душе не терзать меня. Позже я провожу память об отце – нашем Морском Царе – достойно, как подобает царевне. Но сейчас нет, сейчас я должна думать о себе. Мёртвым – глубинное море, живым – море близкое.
–Боюсь что нет, – Сигер заботлив. Но заботится он не обо мне. – Ты ела что-нибудь?
Я молчу. Меня мутит. Я не ела, но дело не в этом. Я боюсь. Я никогда так не боялась, и никогда не понимала выражение «душа как трясина», но сейчас понимаю – меня трясёт изнутри и мне приходится сохранять равнодушие из последних сил. Минутная слабость и я разрыдаюсь.
–Меня это не устроит, – предупреждает Сигер, – на моей коронации ты должна быть, а дальше помирай, если такая гордая.
Конечно, Сигер хочет показать, что все его братья и сёстры принимают его власть. А они и впрямь принимают. Те, что остались ещё вблизи трона, спорить не будут. Какая-нибудь Алана и вовсе не повысит голоса. А кто далеко, тот и вовсе…
Но речь не о них. Речь обо мне! О моей изворотливости, моей хитрости и о том, на что я сама окажусь способна.
–Ты меня всё равно убьёшь, так какая мне разница – сейчас умереть, как сама хочу, или подождать, когда ты соблаговолишь? – я рискую, потому что если я соглашусь сразу, я не выиграю время, я только явлю в нём подозрение, он ведь мой брат, он знает, что я не сойду сразу же со своего пути.
–С чего ты решила, что я тебя убью? – интересуется Сигер. Сейчас он и сам готов поверить в то, что если я окажусь хорошей и мягкой, если уступлю ему, если откажусь от претензий на трон, то он помилует меня.
Но он готов в это поверить, а я нет. У нас был один отец и он тоже был не единственный ребёнком среди детей Великого Океана, но он остался один претендентом на трон, остальные ушли или в служение ему, или в пену морскую. Я в служение не пойду. Я вода, её стихия, а не вертикальная лужа.
–Я бы убила, – признаюсь я равнодушно. – Честно.
И любой бы носитель мозга поступил бы также. И Сигер может не притворяться!
–Ты моя сестра…– Сигер пытается меня укорить.
Смеюсь. В горле сухо, от этого смех выходит каким-то лающим. Но мне на самом деле смешно – мы оба можем назвать не меньше десяти имён каждый, имён наших братьев и сестёр, которых мы не просто отстранили от трона чужими руками, но и низвергли в дальние ссылки и в пену морскую.
–Забыл с кем говорю, – весело признаёт Сигер, – да, точно, забыл. Но ты ещё можешь быть живой. Можешь, Эва. Признай меня Царём. Присягни. Я отдам тебе какую-нибудь провинцию, и разойдёмся миром.
Я поднимаюсь, но не за ответом, а за тем, чтобы самой спросить:
–Что ты обещал Калипсо за убийство нашего отца?
Он вздрагивает, отшатывается. Глаза его не готовы смотреть столь бесстыдно, не признавая правды. Во всяком случае, сейчас и на меня.
–Она не виновата, – тихо отвечает Сигер, – она хотела, чтобы тени Великого Океана правили и над земным царством. Океан того не пожелал, и строго разделил мир. Она хотела вернуть его величие, можно ли винить её за это?
–Нужно, – коротко отвечаю я.
Он молчит, обдумывает. Он обдумывал это много раз, но теперь впервые с ним говорит не его собственный голос разума, а мой.
–Нужно, – соглашается Сигер, – но наказание суровое. Ты знаешь о её заточении. Она не может там сидеть, лежать, есть, пить без боли. Если она садится в кресло, то боль разливается по её телу, ходит по темнице – больно её ногам. Ложится в постель – снова всё ломит. И так за годом год, и всё в десятилетия, в века.
–Наказание есть наказание, – возражаю я. – Его суть не только в каре конкретного преступника, но и в предупреждении преступления. Теперь тот, кто замыслил дурное, может прекрасно зреть пример наказания, если всё провалится. А оно провалится! Но ты не ответил, Сигер!
Мой голос крепнет. Я в заточении и без власти, но я не наказана. Я сильна. Сигер не может меня посадить в тюрьму – народу не понравится. А Сигеру очень опасно волновать народ…
Зато мне очень даже полезно, но для этого надо обрести свободу. Хотя бы минимальную!
–Я обещал, что освобожу её, – Сигер, наконец, признаётся, – если она поможет мне занять трон. Я не думал, что выйдет так! я не думал, что отец умрёт!
Последняя фраза звучит как-то истерично и я напрягаюсь. Вот тебе и щукин день! Значит, вслух Сигер не желал убийства отца? Это, конечно, немного облегчает мне дорогу – теперь он у меня в руках!
Я встаю. Долой болезненность.
–А ты на что, милый друг, надеялся? – мой голос звучит холодно и жестоко. Я годами оттачивала эту жестокость в себе, зная, что однажды она пригодится мне на троне. Я ошибалась – она пригодилась мне ещё перед троном.
Сигер теряется. Подобно тому, как я не ношу маску перед ним, он не носит её передо мной, и сейчас я вижу его растерянным, и его зелёные глаза – не нашего, не морского цвета, свидетельствующие об осквернении его сути, готовы наполниться слезами.
–Ты полагал, что отец просто исчезнет? Или исчезнем все мы? Неужели ты не понимаешь, что трон Морского Царя передаётся лишь по праву ухода Царя предыдущего? Ты на что надеялся? – я наступаю на него. Ещё слабо, робко, но наступаю.
Он знает сам. Он желал смерти своего отца и своего царя. Но он не произнёс и потому как вроде бы не считал себя виноватым. Вернее, надеялся, что не будет считать себя виноватым. Но душу-то не обманешь! Душа знает всё, чего он там хотел на самом деле.
Душа оставляет его отцеубийцей и предателем собственного Царя! Двойным предателем!
–Я полагал, что ты смиришься, – глаза Сигера меняются. Слёзы пропадают, взгляд тяжелеет, теперь наступает он, а я сползаю в прикрытие болезненности, которое он мне сам назначил, желая выиграть время. – Смиришься с тем, что трон не будет твоим. Присягнёшь. Станешь служить царству. Да, ты остаёшься мне врагом, но ведь мы можем договориться. Мы всегда знали кто мы есть и сейчас лучшее, на что ты можешь рассчитывать – это на то, чтобы стать возле моего трона. Лучшее, Эва!
Комната не бесконечна, даже если это комната царевны морской. Всё равно стены остаются и я упираюсь в стену. Но это не тупик. Стена сейчас – опора.
–Не забывай, – Сигер совсем рядом, он может меня убить сейчас, но не станет, потому что тоже долго шёл к трону, – не забывай, сестрица, что я – Царь! Я могу тебя заточить в тюрьму, такую же, как Калипсо, а то и хуже…
–Фантазии не хватит, – я смеюсь. Смеюсь в лицо своему врагу и брату. Пропасть уже залегла, но пока я буду жить.
–Или убить, – он улыбается. Не реагируя на мою издёвку, всего лишь улыбается мне.
–Убивай! – соглашаюсь я. – Кстати, очень польщена тем, что ты явился в мои покои без оружия.
Страх… в зелёных глазах страх виден отчётливее, чем в наших – синих, голубых или тёмных глазах детей морского царства. И у Сигера были такие же привычные глаза, как у всех нас, но он осквернил себя союзом с Калипсо, стал отцеубийцей и занял мой трон!
Он больше не наш. И мне безумно нравится видеть, как пляшет страх в его взгляде.
Он забылся, объявляя меня больной, что я воин. Я была воином. Я воевала также, как и он. Но вот незадача – я не идиотка, чтобы сейчас прирезать его, хотя могу, и Сигер допускает на мгновение эту мысль, проявляя во взгляде своём страх.
А венец-то царский на тебе не крепок, братец!
–Но ты прав, – продолжаю я миролюбиво, – мы можем договориться. Ты и я. я была советницей отца, ты тоже был там. Ты знаешь, что я бываю полезна, и что со мной всяко проще, чем без меня.
Он не верит. Я бы на его месте тоже себе не верила. Но страх отступает, когда Сигер понимает, что драки не будет, во всяком случае, сейчас, и против воли расслабляется. Страх уходит, а с ним мутнеет и недоверие.
Ничего-ничего, я терпеть умею, братец. Море кровит-кровит, ноет и терпит, а прорвётся всё же. Обижай море, оно память имеет глубокую – захлестнёт всеми обидами и всей кровью, не отмоешься.
–Чего ты хочешь? – спрашивает Сигер. Вопрос уже деловой. Чего ты хочешь? Ты знаешь, чего хочу я, скажи свои условия, и разойдёмся.
–Ты не тронешь Бардо, Алану и прочих, – предупреждаю я.
Я крепко думала, Сигер! Я знаю, как ты ненавидишь нашего получеловека. Я его тоже ненавижу. Но это не значит, что я не могу их использовать! Я знаю, ой-как знаю, что у тебя давно на Бардо чесались руки, но ты не рискнул, так как не знал – чего такого в нём увидел наш отец, что приблизил к себе какого-то полукровку?
–Ни ты, ни твоя ведьма не тронут более никого. Ты дашь им места в Совете. Назначишь Бардо своим помощником, ничем его не обделишь. Это же и с Аланой. Они не будут отделены от семьи, как и оставшиеся братья и сёстры. Они не будут сосланы или казнены.
–Ты…– он даже теряется в словах. Он ожидал другого. Чего угодно другого! – Ты так радеешь за них…я поражён, Эва! Не подозревал в тебе такую тягу к добродетели.
Не за них, сазан самодовольный! За себя любимую. Но со стороны всё чинно и благородно – сестра заботится о своей семье, готова принести свою честь в жертву, готова смириться с узурпатором.
Героиня прожженной рыболовной сети, не меньше!
–Я удивлён, – признаёт Сигер. Он думает, пытается понять, в чём именно подвох, вот только не может. Нельзя тому, кто всегда плевал на окружение, вдруг понять, в чём тут дело. – Но я не вижу препятствий.
«Пока» – хочет добавить он. Пока я жива – будут жить и они. Во всяком случае, Бардо. Он уже представляет, как придёт день, когда я буду не нужна ему, и он избавится от всех нас.
Ну-ну. Я не буду тебе мешать, я буду смотреть твёрдо, словно стою на своём и мыслей твоих не понимаю.
–Хорошо, – подтверждает Сигер. Он не видит проблемы, не понимает, почему я так поступаю, наверное, даже считает, что заблуждался на мой счёт, и я блаженка. Или сдалась.
Но море кровит во мне. Оно не позволит мне сдаться.
–Я даю тебе слово, – Сигер протягивает руку, – даю тебе слово, что и ты, и братья да сёстры наши, включая Бардо и Алану, не пострадают, не будут отделены…если не сотворят против трона и Царства преступления.
Оставляет себе лазейку! ну не совсем дурак, чего уж. А преступлением много что можно счесть.
Но я пожимаю руку. Море бунтует, когда моя кожа касается кожи предателя-брата, но я держусь, я сохраняю лицо и даже улыбаюсь едва-едва, как болезная.
–Сегодня прощальный пир, – Сигер отпускает мою руку поспешно, вроде даже со страхом. Может чует, что море кипит во мне, не веря, что я прощаю. А может просто боится. – Я надеюсь, что ты придёшь. И будешь покорна и смирна.
–Я даже оденусь подобающе, – ехидство прорывается. Море не может совсем уж молчать.
–Сделай милость. Ты всё-таки царевна, а не…– он подбирает слово, демонстративно оглядывая мою бледность, растрепанность волос, сбитый ремень на платье, – какая-то походная девка.
–Как угодно, – киваю.
–Ни слова о Калипсо, — продолжает Сигер, и я цепляюсь как крючком:
–А ты её освободил?
Его глаза бегают. Он скрывает. Он боится.
–Мы договорились на облегчение её условий, а после и на свободу. Когда уляжется, – признаёт он. – Но ты не должна говорить об этом. Мы договорились?
Море не уляжется, идиот! Ты точно мой брат? У меня сомнения иной раз. Но так даже лучше. Был бы ты умнее – не посчитался бы сейчас с народом, убил бы меня и дело с концом. Сказал бы, что сама в пену вод сошла, за отцом. А тем, кто шуметь бы начал, меч. Как мятежникам.
–Мы договорились, – соглашаюсь я.
***
–Я не верю в твоё смирение! – Бардо приходит ко мне тайно, сразу после прощального пира, на котором я само смирение и сама мягкость. Его приводят ко мне мои верные слуги – верный воин Хотэм, и служанка Оттина. Им не стоило бы этого делать, ведь сие – нарушение закона и воли Сигера, но вот какая штука: отношение ко мне побеждает их преданность Сигеру.
И это то, что Сигер не сможет контролировать никогда.
–Я не верю! – Бардо упрямится. Как человек, в самом деле. В нём меньше от моря, и я замечаю как это режет.
–Но что я могу? – я притворяюсь. Мне очень хочется с кем-то посоветоваться, но проблема вечной маски в том, что ты ни с кем не можешь посоветоваться откровенно. Все они – и Хотэм, и многие советники, ошалевшие от произошедшего и весь пир глядящие на меня с сочувствием, и служанка – все они считают меня жертвой!
Я не могу прийти к кому-то из них и сказать, мол, давай-ка свергнем моего брата, а?
Я не могу и его вины в смерти отца доказать.
Я могу только ждать, когда мне предложат его свергнуть и быть готовой к тому времени.
–Я всего лишь…– я закрываюсь от Бардо, словно в стыде и скорби. Я играю в скорбь, потому что сейчас не время испытывать её по-настоящему. Он пристыжен и изумлён.
–Ты не одна, не одна, – утешает Бардо, и неловко касается моего плеча. Я всегда пыталась быть добра к нему и он должен это помнить, пусть он и не до конца наш, а всего лишь наполовину! – Мы все знали что Сигер не прост. И я честно скажу, что его…нечистое это дело, Эва.
–Знаю. Он сказал, что если я не смирюсь, то будет хуже, – я понемногу убираю слёзы из голоса, растирая глаза руками, пусть немного раскраснеется лицо. – Но я не дам ему тронуть вас! Я обещала, что если…
Я осекаюсь. Пусть Бардо думает, что я проговорилась. Так выгоднее. Сказать о том, что я заключила мир в обмен на их жизни – это недостаточно громкий подвиг. Я должна показать, что я не хотела даже говорить об этом, но вот, сорвалось непрошенное слово и я жалею, ой-как жалею!
–О чём ты? – хмурится Бардо. – Я знаю, что Сигер меня хочет убить, если ты хотела это сказать.
Ещё один идиот. Всё замкнул на себе как на цепи.
–Нет, не в этом…ничего, – я тороплюсь ответить, чтобы было ясно, что я лгу.
–Что тогда?
Я мнусь. Я должна разыгрывать смущение. Благо, Бардо отдалён от нашего общества и не сильно знает коварство воды, помноженное на женское.
–Эва! – настаивает Бардо, – прошу тебя, ты же моя сестра! Мы должны держаться вместе.
Аргумент. Примени его, пожалуйста, позже и решительнее.
–Я обещала, что откажусь от претензий на престол, если он не тронет вас, – я выдыхаю, как будто это признание далось мне тяжело. Играть постоянно невыносимо, но какой у меня выбор? Я же не могу сейчас сорваться и заорать, что я собираю себе дополнительное благородство в глазах всех, да, всех, ведь Бардо не удержится, и спросит:
–Вас? То есть – и меня? – он не верит. Не может поверить, что за него, за полукровку, заступилась царевна истинная! Я бы сама не поверила.
–Ты мой брат, – отвечаю я. обстоятельства меняются. Бардо не сможет держать это в тайне. Он скажет. Хоть кому-то, но скажет, а слухи поползут быстро.
Мне это и нужно.
–Эва…– он не знает что сказать, как благодарить, как передать всё то, что должен передать.
Вот только слова его мне ни к чему, мне, пожалуйста, лучше воздайте действиями.
–Эва, – он хватает мою руку, прижимается к ней губами, робко и неуверенно, точно я его отхлестать могу за такую дерзость. Я, собственно, и хочу, но держусь, играю раздавленную царственность. – Я всегда буду это помнить. Ты никогда не будешь одна. Он не тронет тебя. Не посмеет!
А противостоять ему будешь ты, полукровка? Но вслух не произношу, конечно, улыбаюсь, но оставляя недоверие:
–Да, конечно…
Бардо должен знать, что он всего лишь наполовину царевич. Это поможет мне, когда я займу престол. А я займу или стану пеной морскою.
–Царевна не одна, – голос Хотэма я рада слышать. я знаю, что он стоял за дверьми, не позволяя даже подозрению определить неладное в моих покоях, но всё же вошёл.
Он присягал трону. Сейчас, после ухода моего отца, он должен присягнуть Сигеру, вот только его он не знает, а меня знает хорошо. Прежде его слова, его намеки – это всего лишь тени сомнений, но фраза о моём не одиночестве? Нет, это уже прямой мятеж.
Сигер не ценит личности. Он думает, что старый воин, ушедший на покой, перешедший в стражник дворца – это тот, кого можно списать. А я знаю, что и сегодня в рядах нашей армии много тех, кто помнит кто такой Хотэм, и кто уважает его и почитает…
Раскол в армии – это плохо, но без смуты кто побеждал справедливо? Главное, чтобы это шло не от меня напрямую. Это не я, это Хотэм призывает людей освободить меня от власти брата. это не я, это Бардо говорит о жестокости и нечистой смерти нашего отца, а не я.
Я – царевна морская, улыбаюсь узурпатору-брату и жду, когда смута закипит за моей спиной, чтобы снять маску, чтобы позволить морю прорваться. А пока что? пока я болезненна и слаба, потрясена смертью своего отца и готова следовать за братом в совет.
–Благодарю тебя, Хотэм, – я признательна за скорую поддержку. На самом деле признательна. Не будь её – мне было бы плохо. Но я тоже молодец, я начала сильно заранее, ещё с детства, когда толком не знала, что буду делать и как победить всех братьев и сестёр. – Но вашего благородного духа и твоего обещания, Бардо, мало. Да, вы оба знаете, что случилось. И вы правы – дело нечисто. Наш царь – отцеубийца и цареубийца в одном лице. Но тот, кто заикнётся об этом, получит меч. В лучшем случае…
Побольше дрожи в голосе, вроде бы случайное касание собственного горла. Пусть думают, что он и мне угрожал.
–Так что…– я дрожу. Закрываю лицо. Они должны начать. Смута должна идти от них, не от меня. иначе народ решит со временем, что и я узурпатор. А я должна быть хотя бы иллюзорно выбрана. Ими же.
–Царевна, – Хотэм решителен и смел, – вы не правы. Многие, очень многие советники и мы, служивые…
Он боится закончить. Но я должна доиграть в благородство.
–А где Алана? – нет, друзья, я не думаю о себе, я думаю о моей младшенькой. – Бардо?
Ненавижу Алану за её вечную смешливость. Но вам это знать не нужно. Зато моё беспокойство производит хорошее впечатление.
–Она в своих покоях. Как и другие, – Хотэм спешит с ответом, во взгляде его крепнет уважение ко мне. Конечно, я ведь и в такой момент думаю о других!
Ну или прикидываюсь.
–Не беспокойся, – вторит Бардо. – Прошу, Эва, не бойся. Мы никого не дадим в обиду.
Ясно. Опять самой.
–Я ничего не начну, – мой голос обретает твёрдость, но постепенно, он переходит из дрожи, поднимается, – ничего! и слушать ничего не буду, пока не будет обеспечена полная безопасность всем, кто может пострадать.
Я встаю – решительно, и резво, расчётливо пошатываюсь, но когда эти два благородка бросаются ко мне, гордо кричу:
–Прочь!
Я падаю в кресло. Обессиленная. Так полагается вести себя царевне, и повторяю уже слабым голосом:
–Сначала безопасность…сберегите всех, кто может пострадать. Потом власть.
Они уходят, скованные священным ужасом и готовые действовать. Они думают, что начнут освобождение от узурпации, всерьёз верят, что я ничего не стану делать, ожидая их первых шагов.
Но я лгу. Всем – и себе тоже. Смута пошла не от их шагов, она пошла от моря, что закровило в моей душе и горе тому, кто влезет под удар его бурь.
(*)Больше историй о Морском Царстве в рассказах «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении» и «Об одном колдовстве». Врата в Морское Царство открылись лишь недавно. Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке
