Много раз лично сталкиваясь со смертью, они оба одинаково ее боялись. Палач, тысячи раз производя акт смерти, а Шут, тысячи раз ее изобразив, так и не поняли все ее значение в жизни и потому боялись ее больше чем вся остальная деревня.
А остальная деревня жила себе обычной деревенской жизнью, настороженно присматриваясь к домику на окраине. Из всех жителей, кроме прислуги, к братьям ходил только пастор местной церкви и рассказывал Палачу о чистилище. Палач вежливо пастора слушал и угощал, но в чистилище на небесах ни капли не верил. Тысячи раз, наблюдая человека перед смертью, он так ясно видел, какие муки проходит и тело и душа в ожидании конца, что представить себе не мог, чтобы кто-то с позволения или даже наставления бога мог это тело и душу мучить и дальше, после смерти. Не верил и все тут, но пастора принимал и слушал. Так на всякий случай. Мало ли как оно там сложится.
Шут тоже присутствовал при разговорах, но участия не принимал. В отличие от брата в чистилище он верил и в силу актерского своего воображения думал, что пастор муки еще и преуменьшает. Ему думалось и даже, как ни странно, хотелось, чтобы там, в чистилище все было бы еще мучительнее, больнее и дольше. А пастора считал плутом и пройдохой.
В силу возраста и положения они много рассуждали о людях, душе и боге. Но люди в представлении Палача были те зрители, которые приходили смотреть казнь. Для Шута люди были зрителями его представлений, а для пастора люди были его прихожанами. И они рассуждали, каждый о своей пастве, почему-то, не понимая, что это ровно одни и те же люди.