Часть 1
1
Церковь осуждает инцест?
Пусть же объяснит тогда,
Откуда пошел род человеческий,
Если кроме Адама, Евы и их детей
На Земле никого не было?
Сегодня шел сильный ливень. Земля жадно впитывала долгожданную влагу.
Долго-долго тяжелые капли стучали в стекла, а небо то и дело освещалось блеском молнии. Все точно также, как тогда, в детстве…
Эдвард глядел в окно. То же самое воспоминание. Точно такой же ливень. Точно такие же потемневшие от дождя зеленые листья вьюнков. Он перенесся на десять лет назад, когда маленьким мальчиком также глядел в окно своего обнищавшего поместья, а мать была тяжело больна.
Эдвард знал, что она писала его отцу письмо за письмом, умоляя о помощи. Она знала, что ей осталось недолго, а мысль о маленьком сыне, который останется сиротой, без копейки за душой, не давала ей спокойно умереть.
Отец не отвечал ни на одно из писем, но как-то раз одно письмо все же пришло. Эдвард нашел его клочки в корзине для мусора. Собрав их, он смог прочесть, что отец женился второй раз, счастлив в браке, у него растет талантливый сын от второго брака, а от Эдварда он отказался и все, что касается его судьбы и судьбы его матери — отца ни капли не волнует. В общем, другими словами, это значило: «Живите, как хотите, меня это не касается, мне на вас плевать».
Маленький мальчик сжал кулаки:
— Ублюдок!
Он хотел подбежать к матери и сказать ей, чтобы она не унижалась больше перед этим уродом, но не смог…
Слеза скатилась с ярко-зеленого листа вьюнка и упала на распустившийся граммофончик.
Память перенесла Эдварда еще на четыре года назад.
Он прекрасно помнил отца. Этого деспотично-нелепого самодура, помешанного на искусстве и почему-то решившего, что его сын непременно должен быть великим певцом и музыкантом, хотя сам сын на это не давал ни малейшего согласия.
С трех лет Эдвард едва ли не каждую минуту разучивал гаммы. У него совершенно не оставалось места для детства и игр. С ним занимались преподаватели. В четыре Эдвард был маленьким пианистом. Отец собирался сделать из него великого певца и строго наказывал, если сын решался прогулять урок.
Эдварду было уже шесть. У него не было ни одного друга. Игрушки ему заменили пианино и нотная тетрадь. Детство проходило мимо, криво улыбаясь.
Эдвард ходил в ссадинах и синяках от отцовских побоев.
У него был поистине спартанский режим — вставал ни свет, ни заря, а ложился едва ли не под утро. Детство проходило за нотной грамотой, побоями и постоянными требованиями отца.
Эдварду это надоело. Он начал петь не впопад, чтобы показать отцу, что у него нет ни голоса, ни слуха и на роль величайшего певца он явно не годится. Поначалу отец сильно избивал Эдварда, срывая на нем свою злобу, но Эдвард мужественно продолжал петь невпопад и добился своего — отец оставил его в покое. Он уехал, бросив мать, лишив их всяческих средств к существованию, хотя был довольно богат. Он сказал, что видеть их больше не хочет и «такая бездарность», позорящая его, не может быть его сыном.
Эдвард возненавидел отца. И мечтал о том, что когда-нибудь сможет ему отомстить. Ему не нужен был сын — ему нужен был предмет для удовлетворения своей нелепой страсти к искусству.
Отец покинул их навсегда… В лужах раздувались пузыри. Тяжелая капля опустилась на соцветие вьюнка. Тот наклонился и зашатался.
Ему снова десять лет. Он только что похоронил мать. Денег не было совсем. Эдвард помогал булочнику, чтобы были деньги хотя бы на хлеб.
Он ходил в залатанной одежде, из которой уже давно вырос.
Как-то раз, когда Эдвард получил долгожданный выходной и сидел на дереве, болтая ногами, ему пришла на ум одна из ранее изученных арий. Музыку и пение Эдвард возненавидел. Но слова отца, что он — «позорящая его бездарность», острым ножом ранили детскую душу. Эдвард представил, что его сейчас слушает отец и запел во весь голос одну из арий. А когда закончил, то увидел, что внизу стоял какой-то господин и хлопал ему. Этот господин был одним знаменитым композитором, приехавшим из Италии, которого звали Джузеппе. Случайно услышав арию, исполненную Эдвардом, Джузеппе был очарован его голосом. Он сразу же предложил Эдварду поехать с ним в Неаполь.
Эдварду терять было нечего и некого. Его ничто, кроме нищеты не ждало. А жалкие копейки булочника были не самой блестящей перспективой.
Маленький Эдвард отправился в Неаполь. Джузеппе заменил ему отца. А своим талантом, добротой и мудростью заслужил полное уважение Эдварда.
Эдвард путешествовал по городам, он продолжил обучение музыке и пению, к которым, как оказалось, у него был врожденный талант.
Джузеппе писал для него арии. Он никогда не настаивал на постоянных уроках — Эдвард занимался, когда сам того хотел. Поэтому работа его была особенно плодотворной, потому что лилась от души в тот самый момент, когда творчество Эдварду было необходимо.
К двадцати годам Эдвард расцвел. Он получил прекрасное музыкальное образование, мудрого и любящего отца, возможность путешествовать. У него были деньги, эффектная внешность, и вскоре он стал собирать почти полные залы зрителей.
Эдвард был практически счастлив. Только воспоминание о несчастном детстве, о безвременно ушедшей матери и жестоком отце самодуре одолевали его, когда за окном стучал дождь.
Эдвард уже и сам забыл, что его когда-то звали Эдвард. Сцена дала ему новое имя — Лабертино. Он даже мог сойти за итальянца, благодаря черным, немного вьющимся волосам. Но кожа его была ослепительно-белой.
Однако все считали Лабертино родным сыном Джузеппе.
Шум прервал череду воспоминаний и рассуждений. Это вошел слуга, который принес букет ослепительных роз и записку. Лабертино вздохнул. Он догадывался, от кого это… Один человек, посещающий его концерты, не давал покоя вот уже целый месяц, влюбившись в его голос. Он присылал красивые дорогие подарки, стихи и заваливал его букетами роз, будто Лабертино был женщиной. Эта мысль заставила его улыбнуться. Он небрежно развернул записку:
«О… Ваш голос сводит меня с ума, заставляя дрожать каждую жилку, в которой закипает кровь, как только я касаюсь его своим слухом… Ваш голос — лучшее, что может быть… Он безбрежный, бескрайний, как океан… Я утопаю в нем… Находя усладу лишь тогда, когда имею счастье его слышать»…
Лабертино поморщился.
«Это какой-нибудь сумасшедший фанатик. Такие люди могут быть опасны».
Он отшвырнул записку в сторону.
