«А помирать-то страшно, — думал Пётр в ожидании смерти. — Может, даже и больно. Вот не могла она меня днём забрать? Лежи теперь и мучайся. Ладно, чё уж там, порядок у них, видимо, такой? Ну оно понятно, порядок должен быть во всём и даже в смерти. Да и бюрократию эту чёртову никто не отменял. У нас вон на земле, если надо какую-то справку получить, так все круги ада пройдёшь. Я уверен, что у них там такая же морковка. Чем они от нас-то отличаются? Пожалуй, схожу на кухню, может удастся с ней ещё раз поговорить. Потороплю.»

    Пётр прошёл на кухню, открыл холодильник и обратился к батону «Докторской»: — Эй, смерть! Ты слышишь меня? 

    Ответа не последовало. В воздухе висела тишина. Было слышно, как в квартире выше бранятся соседи.

    — Ты это, давай как-то побыстрее. Ну не могу я уже, морально выдохся тебя ждать. Не трепи мне душу, в конце-то, концов. Будь ты человеком!

    Но в воздухе висела всё та же томящая тишина. Пётр вытащил колбасу и швырнул на стол. 

    — Я тебе сейчас покажу, как со мной шутки шутить!

    Он взял большой кухонный нож и принялся втыкать его в колбасную мякоть. Через десять секунд батон превратился в месиво. Наконец, Пётр успокоился, вернулся в спальню и лёг на диван. В тишине раздался щелчок, сизый дым потянулся к потолку. Он курил и думал о детстве. Пётр вспомнил родную деревню и речку, на которой, будучи пацаном, ловил огромных лещей. Вспомнил дочку Катю, которую так и не видел после развода. Пётр думал о том, каким он мог быть хорошим и заботливым отцом для своей Кати.