Всякий человек сам себя
воспитать должен – ну хоть как я,
например…

И. С. Тургенев «Отцы и дети»

Часто бывает, что
с какого-то пустякового
эпизода начинается
важная полоса в жизни
человека.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Был обычный серый питерский вечер…Ну, по крайней мере хотелось бы, чтоб он был питерским. Но серым он был точно. И эта серость, которой и так были переполнены будние дни простых людей в Журино, не считая тех, кто имел дело с определённого рода веселящими веществами, не обошла стороной и десятилетнего Ваню. Вечерами он сидел у окна, глядя куда-то вдаль и стараясь не замечать того, что происходит под окном и в квартире. Окна выходили на запад, и там, в закате, Ваня мог увидеть всё, что ему хотелось бы пережить. И алый, как цветущий мак, закат порой завораживал его настолько, что звуки вокруг пропадали, и Ваня буквально жил в своей мечте: не было слышно ни шума чайника, ни открытой отцом двери, ни пьяных криков на улице, ни два-три раза в неделю заплетающегося языка матери Вани. Ничего. Даже боль от синяка на боку, полученного третьего дня от главы очередной «благополучной ячейки общества», уже не так сильно волновала мальчика.
Сегодня в школе рассказывали про замечательный город Санкт-Петерсбург. Ваня запомнил только то, что это самый молодой город в Россиянии, что его построили на болоте, а сейчас это, пожалуй, один из самых красивых городов. Ещё показывали разные красивые картинки с видами этого города, и Ваня начал представлять себя в этом городе: будто он – элегантно одетый важный человек, а на голове у него чёрный цилиндр. Виделась ему большая компания улыбающихся людей, в кругу которых Ваня чувствует себя нужным. В этом роскошном городе у Вани своё дело, которое приносит людям пользу. Какое именно дело Ваня ещё не придумал, но это уже дело не столь важное на тот момент. Сейчас ему виделись множество огней ночного города, красивые дома, улыбки людей, которые почему-то говорили не на русском языке…
Мысли о будущем прервал отец Вани:
— О! Сын, првеет.
— Привет, — тихонько ответил мальчик и развернулся от окна к отцу: перед ним стоял небритый, с растрёпанными волосами, в растянутой временем и животом с жёлтыми пятнами майке мужик, которому на вид можно было дать лет тридцать пять, но, путём несложных подсчётов, можно понять, что этому индивиду двадцать шесть лет. Главным признаком того, что он где-то рядом, был резкий запах перегара от самой дешёвой водки вперемешку с запахом пота.
— А как…в школе дела?
— Нормально, — ответил Ваня и развернулся обратно к окну.
— Ну…и нрмально, иди там, это…уроки делай… — сказал отец и зашагал в сторону кухни, еле переставляя ноги по грязному линолеуму, который уже вспух от влаги и покрылся плесенью.
На кухне тем временем мать примерно в таком же состоянии, что и отец, пыталась встать с табуретки. Это была худая женщина в заношенном платье. Худоба её была, как читатель мог уже догадаться, не от здорового образа жизни. Собственно, смысла дальше описывать этих людей, потому как ничего особенного в них нет.
Минут примерно через двадцать с кухни донеслись крики. Писать, что именно кричали, у автора нет особого желания, но читатель может сам предположить, какого лексического содержания была очередная ссора родителей-алкоголиков. Единственное что, причиной конфликта послужил пересоленная похлёбка, не особо похожая на суп.
За криками последовали звуки ударов. Сначала хлопки, потом звук падения посуды с полки. Ваня вскочил и побежал на кухню, где на полу уже лежала его мать, пытаясь встать:
— Оставь её! – Ваня бросился разнимать обезумивших взрослых, после чего отец подтолкнул его так, что мальчик влетел в стену.
Глава семейства взял Ваню за шкирку и потащил в комнату, где нанёс ему ещё два удара рукой по лицу. После этого мужик схватил недопитую бутылку и отправился на улицу, где, упав лицом в грязь, и провёл ночь.
Ваня проснулся глубокой ночью. Слёзы уже застыли на ресницах. Полежав немного и посмотрев в простейший потолок, мальчик оделся и вышел из квартиры. Той ночью было необыкновенно свежо, — обычно на улицах Журино пахнет жжёной резиной и пластиком, так как недалеко располагался мусороперерабатывающий завод, где трудились многие жители этого городка, — и Ваня, посидел немного у подъезда и ощутил эту прелестную свежесть, пошёл в сторону оврага, где он часто проводил время со своим лучшим и единственным другом Лёшкой и откуда открывался замечательный вид на поле.
Поле привлекало Ваню не меньше заката. Он часто смотрел куда-то, будто пытался там что-то разглядеть, найти. Вот и сейчас, сидя на краю оврага, он смотрел вдаль, будто ждал, что кто-то появится на этом поле.
— Ух, красота-то какая! – сказал кто-то у Вани за спиной, — не, ну скажи красиво.
Ваня обернулся и увидел старичка. Борода у него была до живота и не седая, а почти что белая. На первый взгляд неприметный, обычный дедушка, одетый так, как одеваются многие в его возрасте. Особенно те, кто живёт в деревне. Но было в нём что-то такое приятное, что-то согревающее душу.
— Позволишь составить тебе компанию? – с небольшой улыбкой спросил незнакомец у Вани.
— Да, пожалуйста…
Крехтя, дедушка уселся а край оврага и свесил ноги – он почему-то был босой, и ноги его, как ни странно, выглядели абсолютно чистыми, хотя на улицах Журино , как ранее говорилось, было всегда достаточно грязно, да и сама дорожка до оврага не славилась чистотой.
— Ой, хорошо-то как, — дедушка выпрямил спину и хрустнул костями, — как же дышится приятно. А ты тут чего один, малец?
— Гуляю.
— Ночью? Один?
— Ну а что ещё делать? Спать не могу, родители…Да и Вам какое дело?
— Понимаю. Вероятно, мне стоило представиться. Аркадий. А ты Ваня же, правильно?
— Да, а как Вы узнали?
— Ну, мои лета поживёшь и не такое знать будешь.
Аркадию на вид было лет семьдесят.
— Ну вот мы и познакомились.
— А Вы почему один?
— Да что уж…В мои годы люди только в одиночестве и живут. Родственников уж нет, а кто ещё остался, тот не помнит старика, да и не надо…
— И как же Вы так? Совсем один?
— Ну, от чего же совсем? Вон нас сколько. Вот, например, — Аркадий показал на прилетающую мимо мышь, — и вон тоже, — по полю пробежала кошка, — нас много. Да и ты тоже, как я погляжу, один предпочитаешь проводить время, м? – дедушка улыбнулся. – Вот что я скажу тебе: ты сам себе компанию всегда искать должен, да с умом к этому подходить.
— Как же мне компанию искать?
— А что, друзей у тебя нет?
— Ну…как нет…Один с родителями переехал…а другой… — Ваня вытер глаза, пытаясь скрыть слёзы.
Чуть менее года назад один из приятелей Вани не вернулся с прогулки. Его родители обошли всю округу, обратились в полицию, к волонтёрам, чтобы найти мальчика. Нашли его, когда было уже поздно: лежал в реке.
В том, что его не нашли, эти люди стали обвинять полицейских, мол они не выполнили свою работу.
Отношения между собой у этих очередных «образцово-показательных» родителей были, мягко говоря, на грани. Потерянный мальчик не видел отца неделями: мать запрещала. Всегда, когда тот приходил, начинался скандал с криками, а иногда и рукоприкладством. Процесс развода и соревнования за последнюю тарелку шёл полным ходом. Но внезапно «желанное ими когда-то» дитя пропало.
Стоит сказать, что мальчик часто задерживался на улице. Бабушки с дедушкой у него не было, вот и шатался по району. Рано познакомился с табаком. Домой приходил с кислой миной, а в квартире и нет никого: отец на работе, мать со своим любовником время проводит где-то в ресторане, коих в Журино было по пальцам пересчитать.
— Да уж…ситуация, — тут дедушка сложил ладони, — Ваня, гляди, — раскрыв их, на руке у него появился ярко жёлтая канарейка. Дедушка посадил её Ване на руку, — Запомни, все проблемы только тут, — Аркадий указал Ване на его голову, — и выкинуть их всех оттуда можешь только ты сам и никто другой. Всегда полагайся на себя и старайся не ждать ни от кого помощи, ведь ты сам живёшь эту жизнь. Нужно не быть самоуверенным, но верить в себя.
Ваня с раскрытыми глазами сначала посмотрел на дедушку, потом на канарейку в своих грязных ладошках. Подул приятный тёплый ветерок. Луна вышла из-за облаков и осветила овраг и поле. Ваня поднял глаза, а дедушки рядом не оказалось. Он огляделся. Нету нигде, как и канарейки.
Погружённый в раздумья Ваня вернулся домой. Было уже глубокая ночь.

4
Семнадцать